7 Заклинатели

– Тощий! Головы не поднимать! А ты, толстый, слушай.

– Ой, да кто бы говорил про толстых, - шут закатил поросячьи глазки и еще крепче прижал богиню к груди.

– О, так мы еще и педерасты! Ни за что бы не догадался, вон ты как ее тискаешь... Но все-таки слушай. Дела не очень хорошо, хотя лечили его правильно. Когда он поранился?

– Сегодня поздним утром.

– А где?

– На могильниках.

– Жаль, жаль. Вот почему зараза уже поднялась до паха.

– Зараза?
– поднял голову Филипп, и она удержалась на шее, - Я думал, это трупный яд.

– Нет. Опасная зараза. Поэтому я оставлю его в одиночке, а вас к нему не пущу.

Филипп успел подняться из лужи по стене и спросил:

– Как его лечить?

– Надо ждать, пока не созреет гнойник, это дня три или неделя. Потом вскроем и выпустим гной. Пока, наверное, сделаем разрезы вдоль по ноге, чтобы текло... Пока надо холод и покой - а потом - вот, смотри!

Врач махнул темной лапищей, и целью его оказалась небольшая бочка, вся - до самого верха - набитая зелеными заплесневелыми корками.

– Плесень?
– удивился Филипп, - Разве она не заразная?

– Нет. Когда вскроем гнойник, будем сыпать ее на рану, она очищает гнойники. Жаль, что ее нельзя есть, не помогает. Так что молитесь за него, жрецы. А ты, тощий, пей. Пей, сказал!

Филипп присосался к бурдюку.

Прибежал юноша в косынке, тряпкой насухо вытер пол. Пришел второй, вернул корзину с обломанным краем.

– Так!
– командовал Тарантул дальше, - Теперь раздевайтесь. Тряпки - в корзину! Носки и обувь снимай, поросенок!

Оба так и сделали.

– Вивиан, проводи их мыться.

Матрона, потупив глазки и прикрывшись покрывалом, проводила.

Оба хорошенько вымылись в горячей воде и со щелоком, а потом едва нашли обратный путь.

– Вивиан, найди им там чего-нибудь!

Вивиан ушла и вернулась. Несла она две латаные туники. Шванк и Филипп оделись. Туники было совсем не жаль - ткань у самых больших заплат уже начинала иссекаться.

– Вот бы, - хихикнул Филипп, - Такими были одежды покаяния!

– Эй, вы! Жердь, Поросенок, я вам говорю! Забирайте отсюда ваши гнойные вретища и сожгите где-нибудь. Нам ваша зараза не нужна. И таратайку свою сожгите!

***

– Вот увидишь, - грустно улыбался Филипп, - Сейчас мы вернемся в библиотеку, а там носится Эомер, стучит своей табуреткой и знай указывает: "Парень, принеси то! Парень, подай это!". А школяры скачут по лестницам, словно матросы или мартышки...

– Что он сделает с нами? Что сделают другие рабы?

– Не знаю.

Оба тихо брели вслед за сонным мулом, уравновешивали свою таратайку, чуть опираясь ладонями. В ней торжественно ехала корзина с заразными тряпками. Богиню прижимал к груди Шванк, а Филипп так и оставил бурдюк на спине; воды в нем больше не было.

У Храма привратница только ахнула и быстренько привела двух шустрых рабов. Им велели: мула выводить и выкупать, двуколку изрубить и сжечь где-нибудь подальше, самим хорошенько вымыться, одежду после работы перестирать.

Филипп понес корзину в вытянутых руках, Гебхардт Шванк - богиню, по-прежнему прижимая к груди, как котенка. Далеко позади казармы рабов не так давно выстроили неглубокий каменный колодец. Там все время горел огонь, сжигали всякий подсохший мусор. Туда и полетела корзина со стружкою и бельем, пока падала, из нее вывалился синий грязный плащ, зацепился за выступ, словно бы не желая гореть, и все-таки упал. Следом отправилмя пустой бурдюк. Сначала поднялся густой едкий пар, потом пламя разгорелось ровно, по-прежнему.

Жрец сказал, глядя в огонь:

– Я виновен в болезни - или смерти - Пиктора. Это самое меньшее полгода на покаянии. Я возглавил и провел грязные обряды - такое покаяние более кратко, но некоторые ритуалы... Они больше похожи на пытки.

– И все из-за нее!

– Неважно! Главное, ты остаешься один. Будь осторожен. Может быть, Панкратий тебя защитит. Но не от богов.

Когда сгорела корзина и рассыпались бывшие прутья, они ушли в Библиотеку.

***

Там творилось именно то, о чем и говорил Филипп. Когда двое в белых лохмотьях и с богинею на руках вошли, Эомер как раз искал что-то в книгохранилище, и из-за раскрытой двери только и раздавалось:

– Хельмут, давай на верхнюю полку. Доставай тот кодекс, что лежит третьим справа, - быстрый топот по стремянке, - Я сказал, третий справа! Мауро, ты - вниз, неси сюда все, что касается гидры, живо!
– грохот табуретки, - Агнесс, Агнесс! Только девушки могут правильно ставить свитки на полки, когда стирают пыль! Сколько раз вам повторять, парни? ставьте ПО ПОРЯДКУ!

Что-то расслышав, он вывалился за дверь и стал в проходе.

– Филипп. Господин Шванк. Где Пиктор?

– В лечебнице, учитель.

– Из-за нее?

– Да.

– Тогда вот что, - тут шут понял, что же с Эомером не так - ведь старый раб, хоть и грузный, и хромой, и землистый, но такой же бесцветный, как и он, Шванк; и запомнить обоих не так-то просто, - Когда в одном месте скапливается слишком много пеньки, она обязательно загорится. Ты, гость, иди сейчас в Скрипторий, отчитывайся. Филипп, с тобою поговорю я, Его преосвященство сейчас на переговорах. Но это потом, потом, так что подожди. Что с Пиктором?

– Очень плох. Гнойная зараза.

– Тогда пойду сам. Носилки мне, живо!

Миленький белокурый Хельмут выскочил во двор, словно его ошпарили.

А Эомер двигался все так же мерно, вел разговор, а перо и закрытая чернильница подпрыгивали на подвеске пояса:

– Она просыпалась?

– Да, учитель.

– А сейчас спит?

– Не знаю. Пиктор как-то перехватил ее. Или кого-то из защитниц.

– Значит, богиня с ним? Мауро, забери ее и унеси пока в Реликварий.

Мальчик-арап подскочил к Гебхардту Шванку, поклонился и бережно подхватил черную богиню.