7 Заклинатели

Гебхардт Шванк схватил жреца за грудки и как следует встряхнул; этого ему показалось мало, и он приложил жертву головою о плетень - раз, два, три...

– Так почему ты этого раньше не говорил? Ко мне привязался бог - подавай ему роман! Потом привязался еще и епископ! Послал неизвестно куда и неизвестно зачем! Надоело!!! Я больше месяца сижу как на иголках - не пишется, да зачем это богу надо да при чем тут события в Храме - а вот они при чем! Должен был сказать, должен! А у меня готов только краткий черновик, да и то не весь. Да как ты посмел!

Филипп только прикрыл побледневшие кулаки шута ладонями.

– Не сказал... Я молчу, если не уверен, как и все мы. Пиктор промолчал тоже. Но теперь сказал, верно?

Шванк кое-как отцепился от противника:

– Так значит, роман и демон связаны. Бог, наверное, расследует, что случилось с его собратом, а я должен был помочь. То-то я уже сколько дней не пишу, прежде видел иные видения - а он обо мне совсем позабыл, не беспокоит... Ну, если он еще раз мне встретится, я с ним поговорю!

– Как со мной сейчас?

– Вот-вот!

– Теперь уходим?
– Пиктор спросил безучастно.

Но именно в момент вопроса поднялся из оврага вихрь, сделал круг и принес с собою тяжелый и сытный запах свежей падали, жужжание трупных мух. Так сильны были эти миазмы, что небо на миг стало серым - а тучка там держалась только одна, белая, что твой ягненочек - прояснилось, и стало видно ясно: и холмы, ограждающие реку, и стену леса за спиною, и дно оврага. Там, у лежащего тела, сейчас суетилась фигурка в накидке с капюшоном, похожая на мягкую грушу.

– Так вот она, паломница, - протянул Шванк, - Она, оказывается, не умерла...

Все встали и осторожно спустились на шаг. Плетень теперь был решеткою, как те, что отделяют цирковых животных от глупых зевак, и зеваки зашли за нее.

– Вы здесь, мальчики, - приветливо сказала фигурка голосом то ли старика, то ли старухи, - А я знала, что вы меня навестите...

Лица она не оборачивала, рук из рукавов не вынимала. А в ногах у нее валялось не тело - труп: кто-то зарезал женщину, оставил широкую рану от пупка до поясницы, и лежала она теперь этой раною вниз. Подогнула колени, вытянула руки вдоль боков. вниз ладонями.

– Словно бы спит, верно? Да вот только мухи ее пьют и едят, да тело само себя переваривает. Я это для вас...

– Погодите-ка, - Пиктор ухватил обоих за локти, - Эту женщину не сбросили с воза. Ее убили прямо тут.

– Почему?

– Смотрите: свежих следов от воза нет, а был сильный дождь, так? Так. Потом: если б ее сбросили, то упала бы она, раскинув руки и ноги, лежала бы неестественно, да? Да. И рана - если б ее убили не здесь, то не натекла бы эта лужа...

– Умница, умница, мышонок! Так и есть. Спускайтесь, что-то скажу. Но надо вам на нее посмотреть как следует.

Оскальзываясь, спустились до второго плетня и замерли.

– Пока хватит. Смотрите.

– Для чего?
– грубо спросил Филипп, разрывая купол власти, вставший над ними.

– Для чего? Ты объяснял разницу тела и плоти, умный? Ты. Смотри теперь. Вот тело. Что вы чувствуете, глядя на него?

– Покой, - ответил Филипп.

– Облегчение?
– удивился Шванк.

– Печаль, - прохрипел Пиктор.

– Ух ты! Смотри-ка ты! Ни ужаса, ни отвращения! И не лгут, я слышу.

– Отвращение, - Пиктор потерял последнее терпение, - У меня вызываешь ты.

– Да ты-то меня и не рассмотрел! А уже отвращение.

– Тебе хотелось объясниться?
– напомнил Филипп карликовой фигурке. Существо сильно уступало в росте и Шванку, и Пиктору.

– Смотрите. Я оставляю тело здесь - это тело. Вы же - плоть. Вы смотрите на ее тело и понимаете: оно менее ценно, но куда более... (серьезно? значительно? заслуживает уважения? непреходяше?– в известных им языках точного соответствия этому слову не было).

Тогда все трое послушно уставились на труп. В созерцании трупа, если ты не врач, нет никакой глубины - вот тело, а вот я, и нет между вами связи. Созерцание трупа затягивает и уничтожает время...

– Ой, что-то я замешкалась да заболталась с вами! А пришла-то я по делу - мне нужна всего-навсего рука славы, чтобы бросить ее в пламя да прорицать по движеньям горящих пальцев. Только вот какую мне выбрать? Свеженькую - будет корчиться, будет показывать пальцами, делать знаки начнет... Или посуше - пусть ярче горит. Посоветуйте, мальчики!

Толстушка/толстячок обернулась наконец. В левой руке она держала древний серп с каменными вкладышами, а одежда ее выглядела не тканой, а чем-то вроде сухого листа, естественной оболочки семени или куколки. Но вот лицо - белое, словно бы слепленное из глины или теста наподобие грубой погребальной маски, оно было совершенно плоским - при том, что нос, рот и глаза пребывали на своих местах. Отвратительно, но обычного зазора между краем капюшона, лбом, щеками и челюстью не было: кто-то слепил эту личину прямо в капюшоне, и она, сырая, там была, как пресное тесто в посудине.

– Ну что, мальчики? Я выбираю!
– тварь опустила серп под правое запястье трупа.

И тут Филипп заткнул полы одеяния за пояс, снова выдернул стилет, помчался вниз огромными скачками, как-то умудряясь попадать в проходы; глаза его и конец ножа нацелились точь-в-точь в подзатылочную ямку существа, будь у него затылок. Остальные двое запрыгали бочком, по-воробьному, однако же, бойко перемахивали через плетни - чтобы успеть наперерез.

Все это происходило молча, а толстенькая фигурка ждала и, похоже, улыбалась. Потом неуловимо метнулась к куче высохшей падали и стала меньше.

– Убедили-убедили! Возьму сухую.

Филипп перепрыгнул через труп и кровавую лужу, а существо склонилось к иному телу. Кто-то, казалось, обнял себя за плечи во сне, а потом расслабил руку. Так она, левая кисть, иссохнув и вытянув длинные ногти, торчала над чьим-то ухом. Стилет жреца вроде бы ударил тварь в затылок, но та извернулась, почти исчезла и крысой юркнула меж мертвецами.

– Все, Филипп! Все! Не достанешь!
– пронзительно визжал Шванк - а жрец, кажется, был намерен отбрасывать трупы и добраться-таки до добычи.