72
Шрифт:
– И когда он закончится?
– Когда ты заслужишь доверие, долбанный ушлепок – фыркает Ричи и вновь начинает свою шарманку – он ни хрена не понял, Лютер, с ним возится что сортир бумажкой драить – никакого толка, этот хоплэт все равно все напорет! Давайте уже его в трап и закончим это все на фиг.
– Рич, уймись – цедит Лютер сквозь зубы – голосование проведено, решение принято большинством голосов. И мне плевать, что ты думаешь об этом, усек?
Ричи вновь шипит что-то про «долбанный ушлепков с часами», но все-таки в итоге замолкает.
– Итак.. мать твою, Рич, из-за тебя
– Третий – подсказывает рыжая девушка – про инфу рассказал.
– Да, спасибо, Сью – кивает он – ага.. ну и последнее. Тебе в любое время дня и ночи запрещается самому расхаживать по территории Хоплеса, что-либо смотреть, делать и уж тем более брать. Не важно – отвлекся твой хоплэт-надзиратель, или ты сам улизнул у него из-под носа. Если вдруг такая фигня случится – путь тебе в трап заказан. И мне плевать, почему и зачем ты это сделал, окей?
– Окей – киваю я, сам еще не до конца понимая, с чем именно соглашаюсь.
– Так.. ну вроде все. Ну и конечно общие правила для всех хоплэтов, разумеется.
– Что за общие правила?
– Не трогать девчонок, отбой и подъем по времени, жрать только вместе со всеми.
– А почему.. – даже не знаю, что здесь меня удивляет больше. Что у стаи подростков, огражденных от правил – появился собственный устав, то, что они ему подчиняются или то, какими глупыми в нынешнем свете кажутся эти правила?
– А почему мы не можем общаться с девчонками? – говорю я в итоге. Смотрю на девчонок – они вроде сидят все вперемешку, никто особо не отгораживается.
– Не трогать девчонок и не общаться с девчонками – разные вещи, Везучий. Конечно, если они сами будут не против – можешь и потрогать, так сказать, да только за два месяца не наблюдал я здесь ни у кого романтического настроения. Как-то нам ни до этого.
– Жрать без спроса нельзя – предупреждая мой следующий вопрос, продолжил он – потому что неизвестно сколько еще еды здесь есть и насколько хватит. Едим – не чтобы в кайф, а чтобы могли дальше работать. По этой же причине подъем и отбой у всех общий – потому что кумекать над выходом отсюда мы можем только общими стараниями всех сфер хоплэтов, а если одни будут обедать, когда другие только встали, а третьи легли – ни черта из этого не выйдет уж точно. Еще вопросы?
– Ты сказал – встаете и ложитесь в одно и то же время. В какое?
Все вновь приглушенно зашептались.
– Часы есть только у тебя, умник хренов – фыркает Ричи – и это тебе далеко не преимущество. У нас этих хреновин нет. Мы ориентируемся по окну. Как только потемнело – отбой. Как рассвело – подъем.
– Да, по очереди спим возле самого окна. Солнце чуть встанет, и тому хоплэту что возле окна – сразу лучи в рожу бьют – кивнул Лютер – а он уже всех остальных будит.
– Ага. А Почему хоплэты?
Лютер смотрит на меня, как на идиота:
– А кто еще живет в Хоплесе, Везучий?
– Почему просто не называть друг друга по именам?
– А ты их все запомнишь? – он абстрактно окидывает взглядом ребят – мы здесь узники, а не друзья. Я знать не знаю имен и доброй половины, и не особо жажду запоминать. А они мое знают – только потому что благодаря мне все еще не сдохли и не перегрызли друг другу глотки. Проще, когда
все мы обозначаемся одним словом.– Хоплэты.. – повторяю я озадаченно, смакуя слово – если дословно, то получается что мы отчаявшиеся найти выход из Отчаяния?
Впервые я вижу на его угрюмом лице горькую усмешку:
– Все верно, Везучий. Наконец-то ты начинаешь смекать. Добро пожаловать в Хоплес.
– 2-
Однако, я совсем не собираюсь здесь оставаться без явных причин. У меня много вопросов, и уверен, на большинство из них они могут дать ответы. Но перед тем, как Лютер пускается в краткую «ограничительную» историю о Хоплесе для меня, я спрашиваю то, что волнует меня уже давно.
– Что такое трап?
Лютер смотрит на меня какое-то время, после чего мотает головой:
– Нет, Везучий, это тебе пока рано знать. Единственное, можешь мне поверить – тебе точно никогда не захочется там оказаться.
– Почему рано? Вы так много о нем говорите, и угрожаете им, а что это такое – я знать не могу?
– Держи свои возмущения при себе, хоплэт – резко отвечает он, давая понять, что с ним пререкания плохи – сказал нет, значит нет. Но если тебе так невтерпеж – я могу тебе не рассказать о нем, а сразу показать. Но тогда ты там, на хрен, и останешься. Ну что, идем смотреть трап?
Я хмыкаю и Лютер удовлетворительно кивает:
– То-то. Значит.. что касательно всего этого дерьма, в котором ты плаваешь вместе с нами. Первое – и самое главное, пожалуй – спасательных жилетов нам не выдали.
Он смотрит на меня, а я молчу, не совсем врубаясь, что он имеет ввиду.
– Мы в океане дерьма, плавать не умеем, а спасательных кругов нет – поясняет рыжая, единственная из девчонок не опасающаяся прямо смотреть на меня – вот что имеет ввиду Лютер.
– Спасибо, Сью – кивает он ей – а то Везучий походу не Везучий, а Тупой. Ну да ладно.
Немногое-то прояснилось, но ладно.
– Итак. Мы, как и ты, Везучий, ни черта не помним. Ну, отдельные фрагменты до сих пор, бывает, всплывают в памяти.
– Я вот вчера вспомнил, что надо делать, если в переходник попала вода – скучающе кивает парень из общей толпы – на хрен мне только это надо, если здесь ни одного проводника? Только если на тот свет.
Кто-то приглушенно хохочет, но Лютер не обращает на них внимания:
– В целом да. Память возвращается частями, обрывочная и зачастую бесполезная. Все мы вспоминаем то или иное, но большинство так и остается лишь белым листом .
– А почему мы ничего не помним?
– Мне откуда знать? – жмет плечами Лютер – если б знал, давно бы придумал, что с этой дрянью делать. Только в отличии от тебя, мы здесь появились всей гурьбой и сразу. Два месяца назад. Знаешь, как мы отсчитываем дни?
– Как?
Он подходит к столу и берет исписанные мелкими-мелкими палочками лист. Большинство из них зачеркнуто:
– Солнце встало – это один день. Одна палочка. Солнце село – день закончился. Палочка зачеркивается. Сейчас у нас 67 зачеркнутых палочек и одна ждет сегодняшнего заката. Из чего мы делаем вывод, что торчим здесь больше двух месяцев.