A moongate in my wall: собрание стихотворений

1926

10. «Есть остров в океане. Ни коралл…»

Есть остров в океане. Ни коралл, ни жемчуга его не украшают. На голых гранях почерневших скал растений корни молча умирают. Там в полдень не проходят облака, чтоб освежить каленый камень тенью. и Божья вездесущая рука не трогает опального владенья. Есть в океане памяти моей погибший мир. В нем нет дневного света. Он Атлантиды царственной мрачней, певучими преданьями одетой. Туда летят развенчанные сны. забытые осенними ночами. Там мертвый лоб желтеющей луны туманы кроют мокрыми плащами.

1926

11. «Слышишь ли ты, море…»

Слышишь ли ты, море, я тебя зову? Чуешь ли ты, море, я тебя люблю? Море! Ты не слышишь, ты не внемлешь мне; ты так тихо дышишь в сонной глубине, ты струей трепещешь, чистой, как хрусталь, ты как солнце блещешь, убегая вдаль… Стаю птиц ласкаешь, любишь с ней играть, а меня не знаешь и не хочешь знать.

1920

12. «Рапсодия спустившихся планет…» [49]

Рапсодия спустившихся планет, ушедших солнц, испуганных туманом, и жизнь грустит по незнакомым странам, и мысль стремится в небывалый свет. Была любовь; светлей ее не быть. Одни глаза другим глазам сверкали. Алмазы в ожерелье бога Кали таких огней не смели бы затмить. И больше нет. Звенит другой мотив. В бездонность древних скачок скрылась чара. Так блекнет лотос в храме Пешавара. И день приходит пуст и некрасив.

49

Кали: Kali, the Hindu goddess of destruction, consort of Shiva, who was one of the three main deities of the I lindu triad. Kali is also represented as the Great Mother and giver of life. Пешавар: Peshawar, a city in Pakistan.

1926

13. «Тихие, лесистые ручьи…»

Тихие, лесистые ручьи, синих мхов молчанье вековое, сны о днях, которые ничьи, шепоты в полуночном покое. Хочется понять, и нету слов, и язык и тех, певучих, разный. И пришедший день на смену снов кажется пустой и безобразный.

1926

14. «В высоком, тихом ивовом саду…»

В высоком, тихом ивовом саду, где лилии стояли, словно свечи, я верила, что благодать найду, ища твоей благословенной речи. Шипы ложились лаской на руке, когда в кустах я ночью пробиралась, и думала, что близко на песке твоих шагов шуршанье раздавалось. Но почему же месяц предсказал, что до зари исчезнут все сомненья, когда зарей ты дальше убежал, задев мои глаза мелькнувшей тенью? Мне в желтый месяц веры больше нет. Я затушу бездонным вздохом свечи и сглажу на песке остывший след шагов, ведущих к небывалой встрече.

1926

15. «At night I see the barges on the ocean…» [50]

W.F.

At night I see the barges on the ocean, each light a spectre, every hull a ghost, and doubt within me stirs a strong commotion wonder if it's the sea or you I love the most. Far in the blackness, breaking loose its tether one after one, launches a fishing crew. Here on the beach where we have sat together, speechless, the sands keep footprints made by you. What can I know? I feel the whitecaps reaching only to quench the need of you in me. Coldheartedly the sea is always teaching that men are midgets. And I love the sea.

50

W.F. is probably William Frauenfelder, one of the friends at Pomona College, Claremont Poems 91, 96, 11K, and 139 are also dedicated to W.F

1926

16. «За рекою — отдаленный…»

За рекою — отдаленный медный звон монастыря… На курган посеребренный рассыпает свет заря. Долгим стоном звон несется из-под старческой руки… Скоро ль белый день проснется над остывшим льдом реки? Старичок веревку тянет, раз потянет да вздохнет, он не первый раз устанет, он не первый раз зовет чернецов поторопиться к ранней службе поутру, о несчастьях помолиться, что гуляют по миру. День за днем, тихонько всходит но ступенькам винтовым, дряхлым взором долго водит но курганам снеговым, сядет тяжко на колоду и, напрягши сил, что есть, к христианскому народу зазвонит Господню весть.

1922

17. «Я уйду, где холоден песок…» [51]

Гале Ивановой

Я уйду, где холоден песок, где лишь ночь назад была с тобою. Там, где говор праздничный далек, можно тихо встать лицом к прибою. Вот такой же черный океан и такой же месяц остророгий нас с тобою из далеких стран привели изменчивой дорогой. Ты была частицей моего, только что-то ярче и светлее. Ты ушла, — не знаю, для чего. И туман поднялся, холодея. Пусть туман! Ведь лунный блеск не мне, лунный блеск — сияньям черным взгляда. Я не знаю, что шепнуть волне, я сегодня ничему не рада.

51

Галя Иванова: Galina Ivanova, married name Gorokhova, a friend from the Girls' School of Harbin Commercial Schools and later at Pomona College, Claremont. Poems 86, 131, 296, 297, 302, and 453 are also dedicated to her.

1926

18. «Стою в пыли и слышу снизу…»

Блоку

Стою в пыли и слышу снизу твои молитвы и мечты. Твою серебряную ризу мои украсили цветы. Твое лицо теперь — икона, твоя в сиянье голова, и медного не нужно звона, когда звенят твои слова. Ты далеко, но я спокойна, пусть никогда не взглянешь ты — мое кадило недостойно твоей слепящей высоты.

1927

19. Water Lillies. Sara Teasdale («Возможно, ты забыл, как лилии стояли…») [52]

Возможно, ты забыл, как лилии стояли по темному пруду, в вечерних гор тени, как сонным и сырым они благоухали: тогда вернись туда, не бойся, и взгляни. Но если помнишь ты — то лучше отойди в равнины, что лежат далеко от озер — там лилий водяных случайно не найти, — и на сердце тебе не ляжет тень от гор.

52

Translation of "Water Lilies" from Sara Teasdale, Flunk’ and Shallow (1920)

1926

20. «Меня к неласковой судьбе…» [53]

Gladys Willman

Меня к неласковой судьбе зовут изменчивые дали, — зачем же я приду к тебе, тебя тревожить и печалить? Ведь если б письма те дошли, что я тебе не посылала, до солнечной твоей земли. — тебе бы сразу грустно стало, и океан бы даже стал тебе враждебным и немилым, за то, что он меня украл к таким чужим и странным силам.

53

Gladys Willman: a friend from Pomona College, Claremont.