А мы любили
Шрифт:
Наши дни
Малыш закряхтел и перевернулся на спину. Воспоминания о Закире были так не кстати. Его она иногда видела в беспокойных снах, и это Риане не нравилось. Снова затряслись руки, напомнив о том, что она забыла принять лекарство. Тремор вернулся из-за стресса и злости от того, что все снова пошло не по плану, который она так долго разрабатывала. С Заком, к сожалению, не получилось. Жаль, из него можно было слепить все, что угодно, ведь он слепо, безумно ее любил. И она могла...она собиралась привязать его к себе и настроить против матери, семьи, отдалить, приручить.
А вот с его отцом, на которого она изначально делала
Глава 18. Холм одного дерева
После ухода Даниала Джамиля очень долго пыталась прийти в себя. Гуляла во дворе, смотрела на полную луну, прокручивала в голове их ссору, разговор, страстный поцелуй, вскруживший голову. Она все еще чувствовала вкус его губ, хотя он был фантомным.
Волновало другое: как быстро переобулась Риана. Только недавно извинялась перед ней, плакала, признавалась в любви Даниалу, обвиняла себя. А сегодня вдруг показала свое истинное лицо. Неужели устала играть? Или так разозлилась, узнав, что отец ее ребенка не рядом с ней, а спит с бывшей? В том, что эта девчонка пойдет по головам, сомнений не было. Вот только Даниал сам себе вырыл яму, связавшись с ней. Пусть это и был одноразовый секс.
Уснуть получилось далеко за полночь, и то, после того, как пересчитала всех овец на ферме, проворочалась и пролистала галерею в телефоне, еще раз просмотрев снимки внучки, дочери и сына. Для него у Джамы была отдельная папка. Поцеловав фото сына на прощание, она отложила смартфон, закрыла глаза и через несколько минут начала постепенно погружаться в темноту, а вскоре забылась крепким сном.
Холм одного дерева она уже где-то видела, но не могла припомнить, где. Манил он ее, ноги сами несли к загадочному изумрудной горе, на которой возвышалось могучее, мощное, дерево. Несмотря на то, что пришлось высоко подниматься, Джамиля не чувствовала усталости. Не было ни одышки, ни головокружения, ни боли в суставах, свойственной ее возрасту.
Наконец, она вышла к дереву и чуть постояла, разглядывая его. Это был дуб с большим искривленным стволом, крупными ветвями и листьями идеальной формы, будто их не творец создал, а нарисовал художник. Джамиля подошла ближе, погладила шершавую, морщинистую кору, ощутила под пальцами все ее шероховатые выпуклости и неровности, всю ее многовековую ношу. Она села на мягкую, как бархат траву, прижалась спиной к стволу и подняла голову к небу. Кроны дерева пронизывали солнечные лучи, но внизу было хорошо и прохладно. Прикрыв веки, Джама прислушалась к тишине и растворилась в ней, слилась и забылась. Ей этого так не хватало.
– Мама, мам, - позвал ее родной голос.
– Проснись, мам.
Она не открывала глаза, торгуясь с Богом, как сделала бы любая другая мать.
“Вот сейчас я проснусь, а все это было сном. И он жив. Прошу тебя, пусть он будет жив”.
– Просыпайся, я здесь мам.
И все-таки ей пришлось разлепить веки. Сердце вздрогнуло, в глазах заблестели долго сдерживаемые слезы. Она очень хотела встать, но приросла к земле и к дереву, словно толстые корни обвили ее, взяли в тиски.
– Сиди, я сам, - сын улыбнулся и опустился на корточки так, что они теперь смотрели друг другу в глаза.
– Привет, мам.
– Закир, - улыбнулась Джамиля и положила ладони на его щеки и повела ими вверх.
– Мой мальчик. Мое солнышко. Такой же, как в нашу последнюю встречу.
Запустив пальцы в его непослушные волосы, она причесала их, после чего
притянула сына к себе и крепко обняла.– Почему так долго не приходил?
– спросила, не глядя на него, но зажмурившись.
– Хотел, чтобы ты научилась жить без меня.
– Плохо у меня получается.
– Почти три года прошло, мам. Уже пора отпустить, - он отстранился и ничего не говоря, положил голову на ее колени, точно как в детстве.
– Тебе хорошо там?
– Очень. У меня ничего не болит.
Джамиля поглаживала его по волосам и снова забылась, закрыв глаза от счастья и радости от долгожданной встречи. А когда открыла, увидела, что перед больше не взрослый, высокий парень, а шестилетний мальчик.
– Мам, а что ты делаешь?
– голос Зака изменился, стал детским и звонким.
– Тебе всегда нравилось, как я глажу тебя по волосам.
– Да, но чем ты сейчас занимаешься?
– Пытаюсь жить, - вздохнула она, склонилась над сыном и поцеловала в лоб.
– А ты не пытайся. Ты живи, - мальчик протянул руку и погладил маму по лицу.
– Ты у меня такая красивая, мам. Пусть тебя снова показывают по телевизору.
– О нет, сынок. Я уже давно не в телевизоре.
– А я хотел бы тебя увидеть. И чтобы ты улыбалась.
Джамиля не нашлась с ответом. Конечно, она скучала по работе, по прежнему драйву, жизни в кадре и за ним, но трезво понимала: ее время прошло.
– Мамочка, - позвал ее маленький Закирка. Они смотрели друг на друга и улыбались, а она еще и водила пальцем по его бровям, носу и скулам, не переставая любоваться ими, мечтая остановить мгновение и удержать своего мальчика рядом.
– Да, сынок?
– Ты все мои вещи сохранила?
– Почти. Мы с Камелией сложили их в коробки.
– Раздай.
– Нет, ты что?
– ужаснулась она.
– Кое-что оставь. Ты поймешь, что. Остальное - раздай. Не держись за них.
В голосе и словах малыша было столько мудрости и знаний, что она опешила. Как она могла отдать его одежду, обувь - все то, что осталось висеть в его комнате и то, что забрали из квартиры в Оксфорде. Когда Джамиля переезжала, ей было все равно на собственные вещи, книги, картины. Главное - забрать коробки Зака.
– Сделаешь так?
– Я постараюсь.
– Мам, мне пора идти, - Закир сел рядом с ней и вновь стал тем девятнадцатилетним парнем, которого она когда-то отправила в свободное плаванье.
– Ты еще придешь?
– губы матери задрожали, но она понимала, что не сможет его удержать.
– Может быть. Но пообещай, что ты снова будешь улыбаться.
– Я улыбаюсь, - возразила она.
– Глазами, ма. Как раньше.
– Хорошо. Обещаю.
– И еще, - он накрыл ее ладонь своей и взглянул с сожалением.
– Прости меня.
– За что? Мне не за что тебя прощать. Это ты прости, что не уберегла тебя.
– Просто прости. Ты сама скоро поймешь и отпустишь, - помолчав немного, он вздохнул.
– Вот теперь точно пора.
Закир сжал ее пальцы, а она отчаянно не хотела его отпускать. Но сын был сильнее и взглядом попросил ослабить хватку. Затем он поднялся и пошел туда, где заходило солнце, а Джамиля смотрела ему вслед ровно до тех пор, пока крошечный силуэт не растворился за горизонтом.
Проснулась она с чувством легкости и умиротворения. Всего одна ночь разбросала внутри зерна надежды и спокойствия. Ушли тревожные мысли, гнев и раздражительность. Новый день готовил новые открытия - она в это верила. Потянувшись на кровати как надо: с наслаждением и сладостным мычанием, она спустила ноги на пол и только собиралась вставать, как услышала шум за калиткой.