"А се грехи злые, смертные..": любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (X - первая половина XIX в.).

Оценивая события, отношения и связи полуторавековой давности, описанные в «Дневниках» А. Н. Вульфа, современный исследователь не может не задаться вопросом: насколько типичными были подобные дневники? Насколько верно они отразили типические обстоятельства «любовного быта пушкинской эпохи»? Насколько распространенным был такой тип людей, к коему принадлежал Алексей? Ответы на все эти вопросы не столь просты, сколь кажется на первый взгляд. Дневники в начале XIX столетия вели многие молодые дворяне и дворянки, но редкий из них отличался такой откровенностью в описании интимных переживаний и отношений: в этом смысле «Дневники» А. Н. Вульфа уникальны. Отсюда вытекает некоторая спорность предположения о том, что «Дневники» зафиксировали образ интимной жизни всех или даже большинства молодых людей — столичных жителей и провинциалов, представителей «приличных семей» и безродных («безфамильных») мелкопоместных дворян, либералов и «приверженцев старины».

Да и сам Алексей, его биография, его жизненные итоги похожи на тип личности, судьбы, карьеры многих его современников, тоже, кстати, ведших дневники. Хотя бросается в глаза тот факт, что желание вести дневник (в отличие от написания воспоминаний) отличало обычно личности не слишком удачливые: вероятно, само стремление записывать ежедневно события своей жизни, анализировать их было способом понять самого себя, причины неудач (таковы дневники И. П. Липранди, П. И. Долгорукова¹²¹). Тем не менее во всех дневниках, написанных в рассматриваемую эпоху (как и у их авторов!), были и какие-то собственные причины для подобных записей. В частности, в «Дневниках» А. Н. Вульфа, отразивших на редкость много интимноличных переживаний, в отличие от дневников государственных и политических деятелей, логичнее и плодотворнее искать не общее (хотя оно тоже, вне сомнения, присутствует), а частное. Ведь «Дневники» отразили индивидуальный облик А. Н. Вульфа не только как исторического лица, встречавшегося с А. С. Пушкиным, но и просто как человека — его характер, речь, привычки. Все описанные Алексеем поверхностные любовные увлечения были неотъемлемой сущностью его духовного мира, имевшей разные формы. И индивидуальность и внеиндивидуаль-ность духовного мира Алексея были фактом культуры пушкинской эпохи — обусловливались ею и в конечном счете ее же и обогащали. Судьба А. Н. Вульфа несет на себе печать какой-то художественной, эстетической завершенности.

Жизненный путь А. Н. Вульфа — дворянина средней руки, подававшего большие надежды и оказавшегося неудачником в статской службе, не слишком преуспевшего затем в делах военных, начавшись в псковском имении П. А. Осиповой, в нем же и завершился. В этом замкнутом кругу, в этой «задикленности» между 1826 и 1833 гг., между требованиями и амбициями матери, своим собственным честолюбием и попытками достичь успеха (каждый раз обреченными на провал или в лучшем случае на обыкновенность), — единственным способом самоутвердиться и вырваться к личной свободе, единственным путем узако-ненно (с точки зрения общественного мнения) выйти за границы этикета, правил, приличий, условностей были для А. Н. Вульфа любовные увлечения. Поэтому именно они приобрели в его глазах особую значимость и остались существенными и сущностными, когда настала пора «остановиться, оглянуться».

Когда А. Н. Вульфу перевалило за тридцать, он неожиданно для самого себя многое осознал по-новому в прошедшей жизни и, перегорев «в мятежном пламени страстей» (А. С. Пушкин), почувствовал первостепенность и плавность Личного, внекарьер-ного, а в нем — особую роль Женщин. Помимо них, значимость частной, личной жизни бывшего дерптского студента, а впоследствии отставного штаб-ротмистра цементировали семейно-родственные связи, и прежде всего с женскими представительницами «почтенной родни»: матерью, сестрами, кузинами. Особенностью эпохи, в которую жил А. Н. Вульф, была для родственников и родственниц некоторая допустимость, «непредосудитель-ность» перехода от платонических отношений к чувственным.

«Дневники» не позволили определить место «мужских» влияний на характер и личность А. Н. Вульфа: друзья у него были, но их было мало. Сонм женщин — любовниц, родственниц, знакомых, приятельниц, беспрерывно льстивших Алексею (ему нравилось приводить их высказывания в «Дневниках») и одновременно тщеславно надеявшихся на то, что ему предстоит ординарная в своей удачности карьера, — сделал из образованного и талантливого юноши беспокойного, хандрящего, «комплексующего» неудачника. Меняя сердечные привязанности, Алексей Вульф обманывал верящих ему женщин, а заплатил за свою неискренность тем, что обманулся сам — насчет себя, своей самооценки, насчет обязательности жизненной удачи.

Описание событий и происшествий в «Дневниках» А. Н. Вульфа — отображение типично «мужского» взгляда на них — грубоватого в своей откровенности, сосредоточенного на славе, честолюбии, успехе. «Женский взгляд» (например, той же А. П. Керн) отличался большей мягкостью, склонностью к романтизации жизни, отсутствием каких-либо «пикантных» подробностей, большей релятивностью, ситуативной и эмоциональной обусловленностью суждений¹²². Описание А. Н. Вульфом событий с «мужской позиции» — это изложение их с точки зрения оценки конечных результатов, а не в процессе становления характеров или систем отношений. В конечном счете последние страницы «Дневников» — это цепь итогов, сближающих дневниковые записи с мемуарными. В «Дневниках» А. Н. Вульфа оказалось меньше интуитивного (оно часто характеризует чисто женское восприятие, равна как вера «преданьям»¹²³, «снам и карточным гаданьям»¹²⁴) и больше рассудочного, оценивающего.

Главное, однако, что дают современному исследователю частной жизни ушедших эпох «Дневники» А. Н. Вульфа — это проникновение в образ мысли столичного дворянина того времени (не политика, не дипломата, не писателя), ощущение внутренней работы его души, вначале — живой, наполненной надеждами, впоследствии — разочарованной, скучающей. Таким образом, «живое изображение постепенного разочарования» — как охарактеризовал свою жизнь сам автор «Дневников» — позволяет нам приблизиться к субъективной стороне истории, без которой все наши представления о нашем прошлом — не более чем тайник без ключа.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Анненков 77. В. Материалы //Друзья Пушкина. Переписка, воспоминания, дневники. В 2 т. (далее — Друзья Пушкина). Т. 2. М., 1986. С. 178.

² Черейский А А. Пушкин и его окружение. 2-е изд. Л., 1989. С. 313 — 314.

³ А. П. Керн — П. В. Анненкову. Апрель — май 1859 г. // Друзья Пушкина. С. 198 — 199.

⁴ Керн А. 77. Воспоминания о Пушкине. М., 1987. С. 362.

⁵ Семевский М И. Прогулка в Тригорское ЦВульф А. Н. Дневники. Со вступ. ст. 77. Е. Щеголева «Любо&ный быт пушкинской эпохи» и ст. М. И. Семевского «Прогулка в Тригорское». М.: Федерация, 1929 (далее — Семевский М. И. Прогулка). С. 50. М. И. Семевский воспользовался для своей статьи устными воспоминаниями самого А. Н. Вульфа и его совре-

23 «А се грехи злые, смертные. » менников и, скомпоновав их, подарил первый экземпляр Алею Ник1икола-евичу. ¹

705

⁶ Вульф А. Н. Дневники. М.: Федерация, 1929 (далееДневкявники). С. 128.

⁷ А. П. Керн — П. В. Анненкову. Апрель — май 1859 г. ЦнА. И .77. Воспоминания о Пушкине. М., 1987. С. 149.

⁸ Дмитриев М. А. Московские элегии: Стихотворения. Ьчи из шз запаса моей памяти. М., 1985. С. 152.

⁹ Махов А. Е. А. Н. Вульф //Русские писатели. 1800 — 11 Биогрмрафи-ческий словарь. Т. 1. М., 1989. С. 498.

¹⁰ Керцелли А Ф. Тверской край в рисунках А. С. Пуша. М., II., 1976.

¹¹ Щеголев 77. Е. От редактора // Дневники. С. 5.

¹² Майков Л. Пушкин. Биографические материалы и исжо-лнг‘литературные очерки. СПб., 1899; Пушкин и его современники. Мзиалы лы и исследования. Вып. XXI — XXII. СПб., 1915.

¹³ Представление об универсальной ценности всякого р памязмятных записок разделялось тогда многими литераторами пушкивго кржруга — П. А. Вяземским, А. И. Тургеневым, В. А. Жуковским, Д. 1авыдсадовым, ведшими дневники. См. подробнее: Тартаковский А. Г. Русс мемулмуарис-тика XVIII — первой половины XIX в.: От рукописи к кв. М., ..., 1991. С. 104.

¹⁴ А. Н. Вульф — А. П. Керн. 1 сентября 1827 г. Тригорск Tfcj&M mi А. 77. Воспоминания о Пушкине. М., 1987. С. 142.

¹⁵ Дневники. С. 178 — 179.

¹⁶ См. подробнее: Лотман Ю. М. Беседы о русской культ Быт гпгг и традиции русского дворянства ХЛТП — начала XIX в. СПб., 11 С. 18 (i8 — 46; Экштут С. А. Благородное сословие России // Социум. I. Nq 1 1 (44). С. 26 — 35; Его же. Крапивное семя //Там же. No 2 (45). С.- 90. ).

¹⁷ Пушкин А. С. Соч.: В 3 т. М., 1986. Т. 3. С. 86. Приведет отрптрывок из «Барышни-крестьянки» А. С. Пушкина, прототипом глаго герос роя которой, Алексея Берестова, и был А. Н. Вульф (Керцелли Л Указ. из. соч.), как нельзя более точно характеризует тот момент в жизниН. Вул/ульфа, когда он выбирал род службы.