"А се грехи злые, смертные..": любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (X - первая половина XIX в.).

Становится ясно, что средневековое славянское общество одновременно и осуждало изнасилование, по поводу чего существовали соответствующие нормы как чисто правовые, так и церковные, и санкционировало воззрения и общественные структуры, его оправдывавшие. Как церковные, так и гражданские власти осуждали разрушение сложившегося порядка вещей, вызываемое изнасилованием, физическим насилием и оскорблением женщин; в то же время защите женщин, находившихся в подчиненном положении, отдавалось меньшее предпочтение, нежели сохранению социальных установлений. По этой причине нападение на женщину из низших слоев общества или пользующуюся дурной славой каралось менее строго, чем нападение на представительницу знати. Для сохранения социальной стабильности гораздо важнее было поддерживать власть хозяина над своими рабами, нежели заботиться о целомудрии рабынь. Считалось само собой разумеющимся повиновение жен своим мужьям, так что они должны были безропотно претерпевать телесное наказание, если оно не оказывалось безмерно жестоким и беспричинным. С тем чтобы избавиться от брака, сопряженного с насилием, жене де-факто, если не де-юре, требовалась поддержка родительской семьи. А если женщина вела себя не сообразно своему месту в обществе, то есть, к примеру, оскорбляла мужчин или напивалась допьяна, то изнасилование воспринималось всеми как заслуженное возмездие.

С церковной точки зрения, изнасилование выступало в качестве свидетельства действенности зла в этом мире: бесконтрольное проявление похоти угрожало чистоте членов общины и в конечном счете препятствовало спасению их душ. Секулярное общество трактовало изнасилование как одно из преступлений с применением насилия, как безоговорочное оскорбление женщины и ее семьи в обществе, где высоко ставилось понятие чести. Жертва изнасилования могла вести прежде безупречный образ жизни, но в результате соучастия в запретном сексе она уже считалась запятнанной и по южнославянской традиции рассматривалась как кающаяся грешница. Но в конечном счете законодательство об изнасиловании и его применение в судах работало в пользу жертвы. Штрафы, если жертва оказывалась безвинной, были весьма значительны. Даже провоцирующее сексуальное поведение жертвы, если оно становилось предметом разбирательства, не предполагало автоматического согласия на соитие. Суды не рассматривали женщину как соучастницу свершившегося преступления; напротив, ее свидетельские показания считались истинными до тех пор, пока не опровергались под тяжестью веских улик. Соответственно, женщины могли пользоваться возможностью выдвижения ложных обвинений в изнасиловании для оказания воздействия и давления на мужчин.

Несмотря на приоритетное положение женщин в глазах закона в случае их изнасилования, женская самостоятельность в целом резко ограничивалась. Женщины не могли свободно появляться на людях, не могли открыто принимать участие в деятельности органов политической власти и не выбирали себе мужей. Несмотря на важность экономической роли женщин в семье, они были социально, а зачастую и физически, подчинены своим супругам. Женщины могли противостоять насильникам лишь постольку, поскольку изнасилование считалось оскорблением семейной чести и нарушением общественной нравственности. Женщина же, чья семья «заслуживала» оскорбления (в отместку за оскорбление со своей стороны или за сопротивление во время войны), теряла право на защиту. Женщина, которая сама оскорбляла общественную нравственность пьянством или прелюбодейством, не могла претендовать на сочувствие со стороны общества. Славяне Средневековья признавали право высших использовать насилие против низших и нарушителей закона; таков был естественный порядок вещей в этом грешном мире. В обществах подобного рода, как и в любых других, где дозволяется насилие и подчинение женщин мужчинам, изнасилования неизбежны.

4. СЕКС И КЛИР

Клир играл двоякую роль, обеспечивая реализацию православных сексуальных стандартов. Во-первых, священнослужители — и, в частности, приходские священники — должны были обучать своих духовных чад нормам христианского бытия и налагать епитимьи за прегрешения. Во-вторых, ожидалось, что и

13 «А се грехи злые, смертные...» д85 сами представители клира будут следовать тому, чему наставляли, иными словами, будут строить свою жизнь согласно учению Церкви. То есть клир мог и должен был служить примером надлежащего поведения.

При этом Православная Церковь предлагала две модели сексуального поведения. Первая — монашество. Оно считалось значимее и предпочтительнее любого прочего образа жизни, как внутрицерковного, так и мирского, поскольку особый упор делался на молитву, свершение добрых дел и аскетизм. Монахи и монахини не только не вступали в браки, но в идеале вообще не имели сексуальных контактов. Вторую модель христианского образа жизни олицетворяли приходские священники. Как правило, они были женаты и должны были являть пример целомудренного православного супружества, исключавшего связи на стороне.

Славянские православные Церкви были предельно озабочены сексуальным поведением своего клира, как женатого, так и давшего обет безбрачия. Ведь с точки зрения православных постулатов «неправильное» сексуальное поведение священнослужителя могло повлиять не только на его собственную душу или душу его супруги — в высоком смысле проступки отступника несли в себе угрозу всему сообществу — монастырскому или приходскому. Любая сексуальная активность в «неподходящее» (неразрешенное) время могла нанести ущерб пониманию святости богослужебных деяний. В практическом же смысле порочное поведение священнослужителя затрудняло соблюдение церковноправовых норм мирянами. Паства могла бы указывать пальцем на преступающих нормы священников и утверждать, что требования Церкви невыполнимо высоки, раз даже церковнослужители впадают в грех. Более того, «простецы» смогли бы обвинять священников в лицемерии, поскольку те учат одному, а сами действуют по-другому. Безымянный автор одного из сводов священнических правил писал: «Бойтесь же, священнослужители, слышавшие о том, как Христос не смог найти себе места среди вас, ибо от вас несло дурным запахом плотского желания. Через ваше распутство вы лишитесь благословения Святого Духа. Как же вы сможете учить простых людей чистоте и страху Божьему, если сами сдержать себя не можете? Как же вы сможете наставлять тех, кто получает от вас плоть и кровь Христову?»¹ Ради духовного благополучия общины, а также поддержания авторитета Церкви, иерархам было необходимо тщательно регулировать сексуальное самовыражение своих подопечных.

В православных славянских странах, как и во всей средневековой христианской Европе, церковнослужители пользовались иммунитетом от светских властей. Подобного рода независимость отнюдь не гарантировала освобождение от наказания нарушителей из церковной среды. Напротив, недвусмысленно заявляя о том, что сходящие с пути истинного священнослужители подлежат церковному суду, светские власти утверждали, что ожидают от церковных властей судебного преследования подобных лиц².

Правила сексуального поведения для представителей клира были гораздо более строгими, чем для мирян. Некоторые виды поведения, дозволенные мирянам, категорически запрещались приходским священникам. Высокий стандарт сексуальной чистоты был обязательным условием принятия в ряды духовенства. Епитимьи за нарушения были куда более жесткими, особенно для духовных лиц высокого ранга. Меры, перечисленные в номоканонах и сводах церковных правил, представляли собой скорее рекомендации, чем обязательные требования; и потому вышестоящий священнослужитель мог наложить на подчиненного подходящую с его точки зрения епитимью. Применительно к мирянам епитимья предполагала дополнительные ^посты, молитвы и недопущение к причастию; для священников мог быть добавлен запрет на осуществление богослужебных деяний как временный, так и постоянный.

Приходские священники

Священнический брак

Согласно православным церковноправовым нормам и обычаям, приходские священники, жившие «в миру» и обслуживавшие духовные нужды мирян, не только могли, но и были обязаны быть женатыми. Это положение уходило своими корнями в церковную политику раннего христианства, когда лишь женатым мужчинам разрешалось становиться священнослужителями. На Западе наличие семьи никогда не было обязательным для получения прихода, а нормой в итоге стал целибат. В православном же мире безбрачие было обязательным для монашества и для высших слоев церковной иерархии, но не для приходских священников и дьяконов. Каноны Восточной Церкви запрещали священнослужителю жениться после рукоположения; мужчина, который был к тому времени холост, обязан был и далее пребывать в безбрачии. Однако женатый мужчина мог быть рукоположен в священнический сан и вовсе не обязан был после этого отказываться от брака³. Как только целибат стал обязательной нормой для Римско-Католической Церкви, православные полемисты тотчас же ухватились за эту возможность подчеркивать различие между западным и восточным христианством и стали настаивать на том, что брак не просто разрешался приходским священникам, но фактически становился обязательным⁴. Те же, кто проповедовал безбрачие, предавались анафеме⁵.

Восточная Церковь не предъявляла приходским священникам официального требования состоять в браке, но обычай приобрел силу закона. Для приходских священников становилось буквально обязательным жениться перед рукоположением. Православные иерархи опасались, что жизнь приходских священников бок о бок с женщинами будет таить в себе массу непреодолимых искушений, и потому полагали, что брак может уберечь от греха. Для церковнослужителей, желавших сохранить безбрачие, существовало монашество. Те же, кто хотел жениться, были обязаны вступать в брак до рукоположения, пройдя своего рода «практику» в качестве чтеца-псаломщика или регента церковного хора. Брак для дьяконов был окутан в церковном праве серой дымкой неопределенности. Хотя некоторые нормы уравнивали дьяконов со священниками и запрещали им жениться после принятия сана, существовала и альтернативная традиция, согласно которой брак для дьяконов разрешался даже после рукоположения при условии, что о таком намерении заранее уведомлялся eraracorf. Русский митрополит Иоанн П являлся рьяным сторонником именно первой точки зрения и настаивал на том, чтобы протодьяконы, собиравшиеся делать карьеру в рядах «белого» духовенства, вступали бы в брак исключительно до рукоположения; женитьбу же после он считал нарушением нравственных норм⁷.

Приемлемость брака для священников основывалась в православии скорее на практических соображениях, чем на теоретических предпосылках. Женатые священнослужители лучше вписывались в мирскую общину, где представляли собой живой образец христианской жизни «в миру». В семьях священников в лицах их сыновей подрастала готовая смена отцам. Будучи людьми женатыми, священнослужители в гораздо меньшей степени были бы склонны вступать в запрещенные связи на стороне. Известно, что в девятом веке женатые священнослужители обратились к болгарскому царю Борису; тот же направил специальный запрос папе Николаю I относительно возражений Римско-Католической Церкви насчет священнического брака⁸.

Возможность рукоположения женатых людей в священнический сан не предполагала свободы проявления ими в браке какой-либо выходящей за рамки норм сексуальной активности. Как раз напротив: сексуальное самовыражение со стороны священников, даже в общепринятых для брака рамках, несло в себе угрозу святости совершаемых обрядов.

Воздержание в браках церковнослужителей

Требовать от священника и его жены, чтобы те целиком и полностью воздерживались от сексуальных сношений, означало бы отрицать самый смысл наличия женатых священнослужителей и стало бы равнозначным утверждению одного из положений «латинской ереси». Чтобы соблюсти обрядовую чистоту, женатые священники должны были бы воздерживаться от супружеских отношений по постным дням и дням церковного служений. В перечень еженедельных обрядовых дней для священников, как и для всех христиан, включались все среды, пятницы, субботы и воскресенья, а также особые постные дни¹⁰. По этим дням священники обычно вели службы, и это было также одной из причин запрета супружеских отношений. В дополнение к правилам, обязательным для мирян, для священников существовал запрет на секс в дни, предшествовавшие литургиям, чтобы можно было духовно подготовиться к обряду: если священнику предстояло служить в церкви в среду или пятницу, сексуальная близость накануне запрещалась. Если же предполагалась служба во вторник, то заодно исключался и понедельник. Епископ Нифонт предложил компромисс, понимая, что требование воздержания на протяжении всей недели приведет к несоблюдению этого правила: если священник не в состоянии отказаться от секса как такового, ему разрешается спать с женой «между днями», то есть в понедельник утром до рассвета¹¹. Менее понятливые специалисты по церковному праву требовали, чтобы в данной ситуации священник и его жена проявляли сдержанность¹². Священнику и его жене не только запрещалось иметь супружеские отношения в ночь, предшествующую литургической службе, но даже не разрешалось находиться в одной постели¹³.