"А се грехи злые, смертные..": любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (X - первая половина XIX в.).

Иерархи не были до такой степени наивны, чтобы полагать, будто их указания по поводу воздержания будут обязательно выполняться. Большинство из них лишь указывало на то, что священники, спавшие данной ночью с женами, обязаны воздерживаться от проведения литургии на следующий день. Нарушители этого правила могли быть подвергнуты епитимье сроком на сорок дней, а то и на год¹⁴. С другой стороны, епископ Новгородский Нифонт разрешал священникам служить даже в этом случае, однако сначала требовал помыться, затем произнести очистительные молитвы, а потом прочесть Священное Писание за пределами святилища, причем самому не причащаться¹⁵. Мотивацией для столь либерального подхода было, вероятно, желание обеспечить пастве возможность доступа к таинствам причастия, невзирая на слабость священника. Если же священник вступал в супружеские отношения с женой после литургии, обычной епитимьей были либо сорок дней, либо шесть недель поста. Такого рода нарушение воспринималось как своего рода святотатство; священник вкусил от плоти и крови Христовой, и ему следовало бы воздерживаться от плотских радостей, пока в нем пребывают Святые Дары¹⁶. В одном из необычайно суровых текстов конца пятнадцатого века за указанный грех предписывался отказ от брачных сношений на год¹⁷.

В епископской переписке средневековых славян можно найти развернутые дискуссии по поводу сексуального воздержания духовенства в период постов. Дискуссия шла параллельно с обсуждением того же вопроса применительно к мирянам. Архиепископ Новгородский Илья выражал наиболее либеральную точку зрения, повелев священникам допускать к пасхальному причастию всех тех, кто вел супружескую жизнь в период великого поста. Он сардонически задавал риторический вопрос консерваторам, которые настаивали на строгом соблюдении правил: «А вы, будучи священнослужителями, вероятно, все хотите совершать службы, так сколько же дней в году вы отделяете себя от жен своих?»¹⁸ Епископ Нифонт настаивал на том, что сдержанность рекомендуется «белому», живущему в миру духовенству, а также мирянам, лишь для того, чтобы они постились в это время так же, как постился Христос, но эта рекомендация была вовсе не обязательна¹⁹. Согласно наиболее консервативной точке зрения, на протяжении всех сорока дней великого поста требовалось полное воздержание как со стороны духовенства, так и со стороны мирян. Хотя эта точка зрения возникла среди греческих Отцов Церкви, в греческие номоканоны это положение не включалось. Составители славянской версии специально его добавил!#⁰. Жесткое толкование правил поста применительно к приходским священникам господствовало в славянской православной традиции как в шестнадцатом, так и в семнадцатом веках.

Правила, воспрещавшие супружеский секс накануне церковных обрядов, были не в состоянии предотвратить непроизвольные ночные семяизвержения, прозванные церковниками «дьявольским искушением». Чтобы выйти из положения, православные священники разработали подробнейшие инструкции, в которых рассматривали обстоятельства, разрешавшие приходскому священнику все же совершать службу, несмотря на этот знак дьявольского внимания. Например, церковнослужителям рекомендовалось избегать совершения святых таинств в тот день, когда священник испытал ночное семяизвержение, особенно если оно было вызвано мастурбацией или похотливыми мыслями. Однако если, кроме этого священника, служить было некому, то ему разрешалось вести службу, помывшись и вознеся покаянные молитвы²¹. В небольшом числе уставов предусматривалась также епитимья продолжительностью от семи до десяти дней²². Если же священник обнаруживал семя на одежде, но не помнил «искушения», то ему разрешалось совершать службу, если он просто переоденется в чистое одеяние²³. Особые правила касались тех случаев, когда священник или дьякон засыпали в церкви и испытывали «искушение» именно там; тогда епитимья представляла собой семь дней поста и сто земных поклонов в день²⁴. Если же такое происходило в святилище, епитимья увеличивалась до сорока дней, а алтарь полагалось опрыскать святой водой. Аналогичная процедура, при епитимье в триста земных поклонов, предписывалась на тот случай, когда подобное случалось на хорйх. Если же священник не успевал произвести очищение хоров до начала литургии, епитимья увеличивалась до шестисот земных поклонов²⁵.

В качестве дальнейшего шага по сбережению святынь от загрязнения сексуальностью дьяконов предупреждали, чтобы те, прислуживая во время литургии, не допускали до себя недобрые и похотливые помыслы. Священников и дьяконов также предупреждали, чтобы те после супружеского секса мылись, прежде чем наденут облачение либо войдут в святилище с нелитургической целью²⁶. Хотя знатоки церковного права заявляли, что священник имеет право не снимать креста, вступая в супружеские отношения со своей женой, само существование подобного разъяснения говорит о наличии у отдельных церковнослужителей особого мнения по данному вопросу²⁷. Масштабность подобного рода правил, значительно превосходящих нормы, установленные для мирян, указывает на степень озабоченности святостью священнического служения.

Ограничения на брак церковнослужителей

Православные правоведы стремились к четкой обусловленности и обязательности для женатых священнослужителей све-дёния сексуальной активности к дозволенным сношениям со своими женами. Если для мирян еще допускалась некая свобода действий, то клир обязан был находиться выше подозрений и являться образцом чистоты и благочестия. С тем чтобы в разряд священников входили лишь достойные люди, церковные иерархи воспрещали рукоположение кандидатов, прежде совершавших серьезные прегрешения. Некоторые из нарушений, исключавших рукоположение, носили чисто религиозный характер, как, например, участие в языческих обрядах и занятия колдовством. Другие представляли собой деяния, преступные с точки зрения светского права, в частности, убийство и разбой. Однако самые главные и наиболее многочисленные прегрешения носили сугубо сексуальный характер.

Священнические браки не должны были вызывать ни малейших сомнений в своей законности. Кандидату на священническую или дьяконскую должность в строжайшем соответствии с нормами церковного права позволялся лишь один-единствен-ный брак. Супружество, возникшее с нарушением норм, касающихся допустимых для этого степеней родства, а также между лицами, не достигшими совершеннолетия, а также брак, заключенный вопреки церковноправовым нормам, делал кандидата непригодным для рукоположения. Не могло быть и речи о «разрешении» на повторный союз человеку, намеревавшемуся стать для общины образцом праведного поведения²⁸. Даже предыдущий законный брак делал человека неприемлемым для должности священника или занятия иного церковного поста, что находилось в строгом соответствии с библейскими предписаниями²⁹. Причем помолвка приравнивалась к браку! Кандидат, помолвленный до брака с другой женщиной, автоматически «дисквалифицировался», даже если первый союз не был реализован на практике³⁰. Согласно некоторым уставам, рукоположение разрешалось, если первая помолвка завершилась смертью невесты, остававшейся к тому моменту девственницей³¹. Еще одно исключение дозволялось в том случае, если первая невеста сама расторгала помолвку, а срок обручения при этом не превышал шести лет³².

Брак, заключенный по правилам, следовало отметить свадьбой и отпраздновать согласно церковным канонам. Мужчина, взявший жену обманом или силой, не имел права претендовать на должность приходского священника³³. Однако отдельные правоведы допускали исключения. Один из них считал допустимым предоставить такому кандидату возможность принять монашеский обет и через три года быть рукоположенным в качестве церковнослужителя, но уже из рядов «черного» духовенства³⁴. Другой соглашался на рукоположение при условии, что союз, заключенный на основании норм обычного права, будет освящен Церковью³⁵.

Те же критерии, что и при рукоположении в священнический сан, применялись и для кандидатов на менее значительные посты дьякона и пономаря³⁶. Мужчина, вступавший во второй брак, не годился на должность пономаря в мирской общине, однако он мог служить в этом качестве в монастыре после того, как принимал монашеский обет³⁷.

Внебрачный секс

У кандидатов на церковные должности тщательно проверялось наличие внебрачных сексуальных связей. Хотя большинство славянских иерархов охотно прощали холостякам всякие мелкие грешки, снисходительность подобного рода не распространялась на женатых мужчин, рассчитывавших на священническую карьеру. Добрачный секс с кем бы то ни было и даже с чем бы то ни было делал мужчину непригодным для занятия должности священнослужителя. Запретным считался даже одноразовый добрачный опыт; при этом семейное положение женщины-партнера вообще в расчет не принималось³⁸. Кандидат «дисквалифицировался» даже в том случае, если этот его единственный добрачный сексуальный контакт имел место с его же невестой, ибо тогда считалось, что он «обокрал брак»³⁹. Если этот человек уже являлся чтецом-пономарем, то ему дозволялось продолжать исполнение такого рода обязанностей, но лишь после годичного епитимийного перерыва. Однако все пути к исполнению ролей «служителя» были для него уже перекрыты, включая должность протодьякона⁴⁰. Скотоложество — сношение «с чем-то нечистым или со скотиной» — точно так же делало кандидата непригодным для рукоположения⁴¹.

Иногда для занятия священнической должности преградой становилось участие кандидата в гомосексуальных отношениях; окончательное решение, однако, зависело от метода сношения и личной точки зрения церковного правоведа. Согласно мнению Иоанна Постника, мальчик, бывший как пассивным, так и активным гомосексуальным партнером при коитусе, мог быть допущен к священническому служению, если покается и исполнит наложенную после исповеди епитимью. Иоанн Постник утверждал, будто бы такие сношения еще не считались «полным падением». Анальное проникновение воспринималось как действительно порочное; поэтому как активный, так и пассивный партнер по анальному контакту не допускались к церковному служению. Святой Иоанн не считал пассивного партнера действительно виновным в случае анального сношения по сравнению со сношением межбедерным; более того, он его не считал и полностью ответственным за свои грехи, если мальчик еще не достиг полной зрелости. Однако любое участие в анальном сношении являлось «порочащим», даже если это действие было недобровольным или неподконтрольным участнику, а «опороченный» человек священником стать уже не мог⁴². Эта точка зрения совпадала как с содержанием церковноправовых норм общего характера, касавшихся гомосексуальности, так и с древнегреческой трактовкой предмета. В данном случае пригодность кандидата для рукоположения определялась не столько его собственными действиями, сколько положением в общине: мужчина, позволивший себе стать объектом анального проникновения, унижал себя до положения лица, находящегося в услужении, или женщины.

Болгарский патриарх Евфимий не высказывал явного несогласия с учением святого Иоанна Постника, который, по словам патриарха, «проявил себя самым сострадательным и самым милосердным по отношению к роду человеческому», однако данный иерарх не полностью разделял великодушное отношение святого к тем, кто занимался мастурбацией и участвовал в меж-бедерных гомосексуальных сношениях. «Если столь великий человек, как святой Павел, изгонял мужчин из царства Божия за мастурбацию, — пишет Евфимий, — то что же можно сказать о тех, кто грешит с другим?» Он лично рекомендовал некоему епископу не обращать внимания на пару-другую случаев мастурбации у одного из кандидатов на рукоположение, но сверх этого ничего не предлагал. Напротив, он был убежден, что даже активный гомосексуальный партнер запятнан и замаран при меж-бедерных сношениях⁴³. Развивая интерпретацию Евфимия, один из болгарских уставов запрещал рукополагать как активных, так и пассивных партнеров в юношеских гомосексуальных отношениях⁴⁴.

Как и межбедерные гомосексуальные сношения, мастурбация сама по себе не препятствовала рукоположению. Если кандидат совершал грех, не отдавая себе отчета в том, что грешит, он все же иногда допускался к священническому служению, если был соответствующим образом наставлен и чистосердечно раскаивался в своих прегрешениях⁴⁵. Такой кандидат обязан был полностью покаяться в грехах и исполнить наложенную епитимью, прежде чем станет священником⁴⁶. Возвращение к пороку (мастурбация после наставления) означало бы исключение любого церковного служения выше должности чгеца-поно-маря⁴⁷.