… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
А в нынешний просвещённый век слабый пол нам уже на голову сел и ножки свесил, причём продолжает прикидываться слабым…)
В дополнение к недоразумениям из-за плотной опеки подруг, у нас на первой стадии любви никак не складывались половые отношения.
То есть условия для отношений имелись. Без проблем.
Стоило Ире прийти в 72-ю и мои сожители-первокурсники по собственному почину отправлялись на первый этаж общаги – переключать каналы телевизора или сидеть в буфете над бутылкой лимонада.
Проблема коренилась глубже…
Не
Как грустно, когда по стадиону, куда ты два года ходила на лёгкую атлетику, ветер тащит осенние листья, а ты знаешь, что тебе тут уже больше не бегать – ты зашла попрощаться после растяжения связок.
Как грустно, когда за праздничным столом твои родители настолько увлечены выяснением своих отношений, что и не замечают, что ты берёшь со стола уже третью тарелку и не спеша позволяешь ей упасть на пол, где валяются осколки двух предыдущих – бздынь! – прежде, чем мама с папой наконец обернутся к тебе…
Дальше – больше.
Смена настроения переросла в прямой саботаж.
Как ещё назвать, если в конце акта партнёрша выдёргивается из-под тебя?
Мне стоило немалых усилий, чтобы добиться признания – причина непостижимого поведения в явственных позывах к неудержимому мочеиспусканию.
( … да здравствует наша советская система образования – самая лучшая система в мире!
Деревенских жителей она не смогла искалечить до такой степени – спасало непосредственное наблюдение естественных фактов жизни. Там девушка с одного взгляда определит с чем ты на неё лезешь. Но в городе?
В конце учебника анатомии за 8-й класс среди цветных иллюстраций имелось изображение мужского члена, деликатно прикрытого выпущенными кишками, на общей схеме внутренних органов.
Картинки в конце книги дети проходили самостоятельно – за весь учебный год класс успевал дойти лишь до половины учебника.
Откуда же бедной дочери преподавательницы знать разницу между оргазмом и мочеиспусканием?..)
Не знаю, помогли ли мои настойчивые просьбы довериться своему собственному телу, которое мудрее чем она.
Во всяком случае, выдёргиваться перестала.
Все эти мучительные кризисы в отношениях требовали восстановления сил и рихтовки ущемлённого самоуважения, что и привело к возникновению Светы, которая жила в общаге, и Марии, которая в общаге не жила, но туда приходила, а иногда я ходил ночевать к ней.
Несмотря на то, что Света училась на биофаке, в общаге она жила на пятом этаже.
В ходе одного из визитов с пятого на третий, её покорила моя сдержанность.
Я как раз вернулся с провожания Иры в подъезд её дома и мне сказали, что в 74-й на столе есть куриный суп.
Одно из преимуществ студенческой столовой в том, что после неё ты в любое время суток найдёшь в себе место для куриного супа.
Я зашёл, включил свет. На одной из коек лежала
девушка не делавшая тайны из того, что кроме простыни на ней ничего нет.На столе стояла кастрюля, а при ней пара ложек. Под крышкой оказался суп – порции две. Остывший, но куриный.
Я обтёр ложку, сел на свободную койку и начал есть.
Девушка с простынёй запротестовала, что свет мешает ей уснуть.
Выключив свет, я распахнул дверь, поскольку есть суп в темноте неудобно и доел его в отсветах от коридорного светильника. Вкусный суп, мне понравился, хоть и остывший.
И я ушёл.
Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей…
Зализывать раны после мук с Ирой я подымался на пятый этаж. Света просто создана для этого.
Небольшого роста, в мальчишеской стрижке, с грудями от «Playboy».
Она была хороша по всякому, но фирменное её достоинство это – минет.
А ещё она буквально теряла голову от прикосновения к её соскам.
Счастливый дар природы – и ей хорошо и тебе тоже.
Помимо физиологических проблем – наследия советской школы – у меня с Ирой порою возникали непримиримые идеологические разногласия.
В институте устроили субботник. Наш курс в Графском парке сгребал опавшие листья в большущие кучи и мы с Игорем Рекуном их поджигали.
После перевода «Челюстей» я знал, что сжигание листьев на открытом воздухе это преступление против земной атмосферы; там есть эпизод на эту тему, но разве тут что-то докажешь?
– Сергей, не ломайся! Все так делают. Мы не в Америке.
С волками жить – по волчьи выть. Когда Графский парк утонул в белом дыме, мы разошлись.
Возле Старого корпуса я увидел девушку в спортивке. Она меня сразу чем-то привлекла.
Даже не знаю чем. Широкая белая косынка на шее, в большой чёрный горошек, это понятно. Но не только ведь этим. И не кедами же.
Подхожу ближе – ё-моё! – так это же Ира!
И я до того расчувствовался, что сразу рассказал, как только что в неё заново влюбился.
– Ты не знал, что это я и – влюбился?
– Да! Представляешь?
– Как ты мог!
– Так в тебя же…
– Ты не знал, что это я!
– Да пойми же, раз это оказалась ты, значит у меня нет шансов полюбить другую. Могу только тебя.
– Раз ты только что не меня полюбил, то сможешь и ещё!
– Кого ещё? Разве не ясно, что других как ты нет?
– Ты ничего не понимаешь!
– Хорошо. Так мне в тебя влюбляться нельзя?
– Нет!
– Никогда?
– Нет!
Замкнутый круг. Люби меня, но не влюбляйся.
А она хороша в спортивке, так классно движется…
( … при всех потугах выпятить себя как некую помесь записного Казановы с утончённым аристократом духа, я, в сущности, являюсь классическим примером лоха.
Почему? Слишком простодушен и чересчур падок на новизну…)
Стоило услыхать от Илюши Липеса незнакомое слово «волы», и я увязался за ним как цуцик.