А. Блок. Его предшественники и современники

И болей всех больнее боль

Вернет с пути окольного!

(«По улицам метель метет…», октябрь 1907)

Глубины этих жизненных пространств могут быть и темными,

убийственными, — но они чужды ограничений и потому притягательны;

драматизм переживаний и судьбы героя, самая боль тут — от приобщения к

наиболее широким, «стихийным» возможностям жизни.

Чрезвычайно существенный, очевидно даже главный, аспект образа

героини — в том, что она выступает в ряде ситуаций как человек социальных

низов, деревенская баба-солдатка: конечно, должен измениться и мужской

персонаж, — при этом ясно по всей театральной условности «смены масок»,

что речь идет в каком-то обобщающем смысле о тех же сущностных

столкновениях, соотношениях лиц как закономерных проявлениях судьбы

русского человека. Все «облики» героев вполне правдивы и органично

существуют не только в цепи цикла, но и шире — в связях целого раздела.

«Солдатка» наиболее органически «вольна», стихийна. Вероятно, деревенская

ситуация наиболее соответствует внутренним возможностям темы и

персонажей:

В ней сила играющей крови,

Хоть смуглые щеки бледны,

Тонки ее черные брови, И строгие речи хмельны…

Ах, сладко, как сладко, так сладко

Работать, пока рассветет,

И знать, что лихая солдатка

Ушла за село, в хоровод!

(«Работай, работай, работай…», октябрь 1907)

Драма лирического «я», воплотившегося в данном случае в деревенского парня,

двойная: тут социальная обездоленность органически переплетается со

«стихийными» взрывами индивидуальных страстей, темной «играющей крови».

Самая же возможность перевоплощения лирического мужского характера,

конечно, целиком обусловлена качествами сводного, способного к разным

«маскам» женского персонажа: «она» и в городских ситуациях выступает как

носительница «стихий» старой деревенской Руси, ее «вольных» и диких

взрывов. Примечательно, что в сборнике «Земля в снегу», где нет цикла

«Заклятие огнем и мраком» и составляющие его стихи рассыпаны по разным

разделам, стихотворение «Работай, работай, работай…» помещено в

«Мещанском житье» среди нескольких аналогичных стихов городской темы,

персонажи которых наделены своеобразной социальной активностью; тем

самым «стихийность» в обличий «вольности» становится как бы одной из

граней социальности, проникающей у Блока в лирический характер. Вообще

женский персонаж «Заклятия огнем и мраком» представляется несомненным

продолжением на новом этапе образа-характера, выступающего в

стихотворении «Прискакала дикой степью…» (из стихов о 1905 годе), — в

особенности отчетливо это видно именно в стихотворении «Работай, работай,

работай…». Тем самым из подтекста блоковского развития с чрезвычайной

определенностью выступает тема революции, притом конкретизированной как

революция социальных низов. В связи с образом-характером из «Заклятия

огнем и мраком» (и вообще, разумеется) не следует представлять себе это

упрощенно. Конечно, этот женский персонаж не является аллегорией

революции. Важно другое: «стихийность» в виде «вольности» в самом

характере выступает как возможность революционной действенности. И тут

уже совершенно несомненно, что сам Блок и задумывает, и истолковывает

подобный характер, характер с разными возможностями, именно так.

Достаточно напомнить публицистическую прозу Блока (хотя бы статью «О

театре») — конечно, там в несколько иных, но очень близких даже внешне

образных оформлениях говорится именно о таких характерах, о людях, чья

действенность питается зреющей в народе революцией.

Поэтому во всем сплаве смыслов (опять-таки в конечном счете очень

близких, хотя и сильно усложнившихся, к идеям стихотворения «Прискакала

дикой степью…») выступает и прямое отождествление этого лирического

характера, задуманного как народный, национальный характер, с самой

Россией. Тут опять-таки утончаются, усложняются не просто образность,

стилистика (в широком плане), но и содержательно-поэтические подходы Блока

к теме по сравнению, скажем, со стихотворением «Прискакала дикой

степью…». Женский персонаж здесь — не аллегория России, но сложный

лирический «ход» осуществляется из аллегорического, в общем, материала. В

развертывающемся «стихийном» образе-характере как одна из его внутренних

возможностей, один из его обликов выступают и черты самой России:

Какой это танец?

Каким это светом

Ты дразнишь и манишь?

В кружении этом

Когда ты устанешь?

Чья песня? И звуки?

Чего я боюсь?

Щемящие звуки

И — вольная Русь?

(«О, что мне закатный румянец…», ноябрь 1907)

Национальный женский характер как бы просвечивает, в нем проступают черты

страны, народа — тоже в лирически обобщенном, не прямо аллегорическом

виде. Характерно, что и здесь «стихия» сопряжена с «вольностью». И наконец,

в финале этого же стихотворения проступает еще один условный, обобщенный

облик персонажа:

И странным сияньем сияют черты

Удалая пляска!

О, песня! О, удаль! О, гибель! О, маска…

Гармоника — ты?

Новой «маской» персонажа оказывается воплощение им в стихийном порыве

национального, народного идеала красоты. Этот фольклорный образ красоты

тоже условен, обобщен. Суть его — в трагическом сочетании «личного» и

«общего» в развертывающемся образе резко национально окрашенной

(«гармоника») стихии. Так раскрывается этот поворот темы в известном