Абонент вне сети

– Меня… в общем… задрало… бизнес… бизнес… ебизнес…

– В смысле? – не понял Воронин.

– Послушал вас и захотел домой, – я наконец-то сформулировал главную мысль и посмотрел Воронину в глаза. – Сами пишите свой фармагеддон.

– В «Премьер» или в «Дорожник»? – бесцветным голосом поинтересовался Бочкин.

– В «Придорожник», – я ощутил себя летящим на лыжах с Пухтоловой горы, когда падать от испуга уже поздно. – Нельзя жить будущим. Нет никакого будущего. Есть настоящее, где у меня растет хвост. И если однажды не положить себя под скальпель, можно всю жизнь видеть волны Варадеро, засыпая в метро. Вот такая у меня теперь хирургия. Пошли вы все на хрен. И расчет свой в жопу засуньте.

Я поднялся со стула на дрожащих почему-то ногах и развернулся в сторону двери. Но выход загораживали коллеги, сидевшие сомкнутыми беззвучными рядами. Сидевшая за моей спиной ответсек Ирина подскочила и отпрянула, давая мне пройти, словно я собирался вцепиться ей в ногу и увлечь на дно Рейхенбахского водопада.

– Вот увидишь: покуражится, оголодает и пойдет в «Дорожник», – Бочкин как будто предлагал Воронину пари.

Я обернулся к людям и не встретил ни одной дружеской улыбки. Хотя, возможно, в глазах Вайсмана пробежала тень одобрения. У Юли Добродеевой шевелился рот, взгляд Волчека уже терзал мое тело столовым ножом, расчленял его и спускал в унитаз.

– Вряд ли, – заметил я по поводу «Дорожника» и вышел из кабинета, от души хлопнув дверью.

Эпилог 19:40

Я налегал на весла, словно участвовал в Оксфордской миле. Ладожская вода хватала лопасти своими прозрачными руками, как будто не хотела меня отпускать. Но я уже понял – мне не место среди этих шумящих у воды сосен. Сюда нужно приезжать, чтобы продышаться, прочистить чакры, сойти с ума от вареной на костре картошки. А потом, когда каждый проведенный здесь час будет отдаваться укорами совести, нужно изготовить копье, выковать новый щит и вернуться туда, где тебя разгромили.

Конечно, я не про «Перископ», не про «Премьер» или «Дорожник». Я про каменные джунгли, где меня угораздило родиться и от власти которых я не избавлюсь до конца жизни. Здесь надо победить. И чтобы все узнали о моей победе, нужно будет купить сверкающий джип и заделать квартиру в стиле ампир. Нужно возить белокурую студентку на остров Пасхи и выкладывать в Интернет фотографии с местными истуканами. Нужно иногда участвовать в качестве эксперта в телепрограммах, где советовать людям делать то, чего сам никогда бы не сделал. Тогда меня начнут уважать окружающие, и заодно с ними я сам начну себя уважать.

Жизнь пройдет в ощущении того, что ты ее сделал. Не думаю, что кто-то придет и от души засмеется, показав на меня пальцем. Дэн мертв, и я не вижу похожих на него. Понятно, что я не смогу прожить его жизнь, как бы мне этого ни хотелось. Поэтому придется жить свою.

Я не смогу заткнуть будильник внутри себя, но можно сделать его чуть потише. Мне не удастся найти своих среди людей, зато вокруг полно тех, с кем хорошо делать деньги. Я пока не знаю как именно, но я обязательно это решу. Клянусь, я не пойду наниматься, и за дела мои мне воздастся. Со временем я начну посещать бассейн и церковь, а также покупать соки только в стеклянной таре. Лет через сорок я умру. А что? Не так и плохо.

Мне показалось, что обратный путь до острова я одолел за несколько минут. Солнце клонилось к закату, но я не чувствовал усталости. Мне хватило пяти минут, чтобы собрать из хибары свои вещи и вернуться обратно в лодку.

Уже начинало темнеть, когда я постучался в окно к Ивану. Мне показалось, что он ехидно улыбнулся, когда увидел мое лицо и пошел открывать дверь.

– Здорово, брат, – приветствовал я. – А когда поезд на Питер?

– В семь сорок, – ответил железнодорожник, словно заранее знал вопрос. – Полтора часа еще. Ты помыться хочешь? Баня еще не остыла.

Везти с собой запах сурового мужского одиночества мне не хотелось. К тому же в рюкзаке еще оставались чистые вещи.

– Решил, как жить будешь? – с деревенской прямотой спросил Иван, когда мы разделись и устроились на раскаленных досках.

– Решил заработать денег и все купить, – честно ответил я.

– И все? – Он тщательно целился в небольшую топку ковшиком с водой. – И ради этого ты сюда приехал?

– А что?

– Хочешь, я тебе честно скажу? – Иван сел на лавку напротив меня. – Ты из города сбежал и отсюда бежишь. И ничего в тебе не изменилось, хоть сожги ты все свои деньги. Болтает тебя, как портки на веревке, и болтать будет дальше.

– А что же мне делать? – спросил я, стряхивая с себя гроздья крупного пота.

– Человеком будь. Не прыгай как обезьяна. У тебя близкие есть? Родители? Дети? Женщина? Вот и собери их за своим столом.

– Может херня получиться…

– А сейчас у тебя что? Жить надо в любви и красоте, так чтобы за себя не было стыдно.

Ваня либо был дураком, либо им прикидывался, либо нашел какую-то потаенную калитку из мира, где главные слова «хочу» и «надо». А я возвращался в этот мир в чистой одежде на распаренном теле, и мне было хорошо. Почти все мы живем в одной ловушке, из которой невозможно убежать. Вот я попробовал – и не получилось.

Я шагал через лес к платформе, когда сквозь шум деревьев услышал стук вагонных колес. И я побежал со всех ног. Мы все боимся куда-то опоздать, и нам наплевать, что в такие моменты мы похожи на обезьяну.

Я как пробка вылетел на пустую платформу. Где-то вдалеке приближалась моя электричка, но я никак не мог ее слышать в лесу. Зато замурлыкал включенный после бани телефон.

– Папа, ты куда потерялся? Ты где? – услышал я в трубке взволнованный голос сына.

А я не потерялся. Я из мертвых воскрес.