Абонент вне сети
Шрифт:
Михаил Михайлович сжал немощные кулаки и задвигал ими перед своим лицом. Со стороны могло показаться, что он собирается разбить мне вывеску. Я уловил, что он немного принял для храбрости.
– Я, конечно, не херувим, Егор Романович, – продолжал Гутман, в бессилии уронив руки и привычно оглянувшись по сторонам. – Я знаю, что сам во всем виноват: мне давали – я брал. Все брали. Я, кстати, не всегда и соглашался. Ко мне приходили, просили, аргументировали, приглашали в ресторан. Но и после этого я многим отказывал. Потом сцепились Собчак с Яковлевым, идеи окончательно загадили, и я постепенно стал брать у всех. И что в итоге? Мне уже никто не заглядывает в глаза, по шалманам не возят. Максимум – чашку кофе закажут. Говорят конкретно: суть,
Голос Гутмана постепенно прирастал децибелами и, вероятно, проникал в эмпиреи с тонированными стеклами, за которыми обитало начальство.
– Тише, Михал Михалыч, услышат, – я положил руку на плечо оратора. – Все делается к лучшему. Напишите книгу, издайтесь. Связей-то у вас навалом.
– В моем возрасте поздно что-то менять, – Гутман посмотрел на меня снизу вверх взглядом брошенного спаниеля, интеллигентно рыгнул и, смутившись, поднес ко рту кулак. – Нет смысла пытаться…
Он в задумчивости побрел к лестнице, по пути больно пнув корзину с мусором. Как только он исчез из виду, за моей спиной лязгнула дверь. Из воронинского кабинета появился Волчек и направился ко мне. А я-то думал, что он до сих пор тоскует с коллективом на улице.
– Чего это наш сливной бачок разорался? – Дима был возбужден, как обычно после бесед с шефом. – Ну да, его же отлучили от кормушки.
– Он сам ушел, – сказал я.
– Егор, я тебя умоляю, – Волчек забарабанил пальцами по крышке монитора и понизил голос: – Я сейчас говорил с Игорем Борисовичем. Все нормально, мы точно остаемся. Игорь Борисович только просит тебя поторопиться с материалом про лекарства. Сейчас многие заговорят о конце издательского дома. Нам нужны такие тексты, чтобы все обзавидовались.
– Дима, – я решил избавить себя от волнений. – Я не буду писать этот текст. Я в лекарствах ничего не понимаю, да и тема, сам понимаешь, бредовая. Позвони Дорофейчику: он напугает читателя до заворота кишок.
– Егор, – Волчек посерел. – Ты меня подставляешь. В самый ответственный момент подставляешь. Игорь Борисович сказал, чтобы делал ты. Значит, так и будет.
– Да Игорю Борисовичу вообще сиренево, кто это сделает, – возразил я.
– И тем не менее. Мне самому не нравится эта тема. Но если мы будем обсуждать приказы, враг нас сделает.
– Какие враги, Дима? Мы же не на Втором Белорусском. А если он завтра захочет сенсацию, что Путин завербован покемонами? В кого мы в итоге превратимся?
– И тем не менее. У тебя трудовой договор.
– А есть еще закон о СМИ.
– И тем не менее…
Пока мы с Волчеком продвигались к боксерскому поединку, редакционное пространство ожило. Через несколько минут руководство должно было зачитать расстрельные списки, хотя их содержание и так уже все знали. Но стресс, верный спутник надежды, не сходил с лиц. Дамы изучали себя в зеркальцах косметичек, а господа освежали жвачкой прокуренные пасти. Разговоры стихали. Каждый готовился принять судьбу в одиночку.
Спустя несколько секунд к народу бодрой походкой вышел сам Игорь Борисович.
– Коллеги, берите стулья, и прошу к нашему шалашу, – объявил он зычно и, видя нерешительность на лицах, добавил: – Никто вас здесь не съест.
В кабинете Воронина я оказался по центру первого ряда, поскольку за укромные места в углах развернулась беззвучная ожесточенная толкотня. Речь держал Бочкин. Он старался говорить спокойно, но все знали, что он сильно нервничает. В такие моменты в его речь вторгались неологизмы, усвоенные во времена накопления первоначального капитала: «короче», «типа», «не в падлу», «дать денег» и т. д. Сам Бочкин говорил, что бандитов всегда реально сторонился, а когда три года назад убили гендиректора «Дорожника» Лисовского, он не придумал ничего умнее, как заявить по телевидению, что он здесь ни при чем. Именно тогда он отрастил длинные волосы и эспаньолку, а также стал брать уроки делового общения,
приносившие определенные результаты.– Короче, нам реально не в чем себя упрекнуть, – убеждал коллектив Бочкин. – Для того чтобы выйти в нули по деньгам, тираж журнала должен быть тридцать тысяч в неделю. А что мы? «Дамский» – двадцать тысяч, «Подвальчик» – семнадцать тысяч, «Чипполино» – вообще четырнадцать. Я мужик простой и скажу прямо. Вы кормили все отстающие редакции. Да-да, именно вы. Если бы не эти убытки, мы могли бы дать денег на бассейн для вас, на стоматологию, чаще устраивать праздники. Ведь все любят праздники. Но вместо этого деньги уходили неудачникам. А им не впадлу было получать зарплату и нести ее домой, вместо того чтобы работать днем и ночью над повышением тиража.
Я чувствовал себя неуютно. Во-первых, Бочкин все время смотрел на меня, и начинало казаться, что это я должен стыдиться брать зарплату. Во-вторых, он рисковал получить из зала туфлей. Ведь все знали, кто родил нынешний кризис, заигравшись флажками на карте, и для кого вчера пригнали из Германии новый джип, которых в Питере пока не было. Но народ молчал, потел и ломал ногти.
– Я всем говорю, что я не Савва Морозов, а «Перископ» – не фонд милосердия, – продолжал Бочкин. – И если в фирме есть балласт, от него нужно избавляться, чтобы остальные людские ресурсы могли лучше жить. Вы знаете, я никому из вас не отказывал занять денег до получки. Мы всегда старались, чтобы «Перископ» был одной большой семьей.
Я мысленно зажмурился, но в Бочкина снова не полетело ни слов, ни предметов. Присутствующие еще не получили расчет, и рисковать деньгами ради минутного счастья никто не хотел.
– Уважаемые коллеги, – Воронин начал прощальную речь вкрадчивым отцовским тоном. – Несмотря на то что с некоторыми из вас мы вынуждены расстаться, я всех очень высоко ценю. Работа с такими самобытными и яркими людьми обогатила меня. И не только в материальном отношении. Надеюсь, когда мы преодолеем наши временные трудности, я снова приглашу вас в строй. Поэтому давайте прощаться как бы не навсегда.
Я слушал босса вполуха. Больше всего мне не хотелось терять внутри себя ту мажорную ноту, которую я поймал вчера вечером. Какое мне дело до проблем перископовских тиранов? Я представил себе, каким был Игорь Борисович в мои годы. Как он разлагается от жары в будке дежурного при комендатуре Потсдама, как продвигается по службе, подталкивая оступившихся, как на офицерской пьянке мерится членами с однополчанами. Я увидел, как Бочкин в дырявых трениках и кедах ходит по физкультурному залу между выгнувшихся мостиком десятиклассниц и, разбегаясь глазенками, монотонно считает: «Раз, два, три, четыре…» Как позднее, забросив педагогику, он лыбится сонным пассажирам в электричке и зычно выкрикивает: «Уважаемые дамы и господа! Сегодня я хочу предложить вашему вниманию журнал \'\'Выхухоль\'\', в котором вы сможете прочитать следующие сенсационные материалы. Мертвые не потеют – история маньяка Ялдонина. В постели с Валерией Новодворской. Кот загрыз бандита. Тантрический секс на Рязанщине. А также анекдоты, загадки, шарады и специально для вас дебильный суперкроссворд, разгадав который даже вы сможете почувствовать себя эрудитом. Ни в одном другом издании вы не найдете такого детального описания половых актов и подробных советов по расчленению трупов…»
– Егор Романович, – голос Воронина вернул меня в реальность. – Вы сияете, как начищенный самовар, а у меня, например, глаза плачут. Расскажите нам, что вас так радует. Может, вы клад нашли?
Ситуация напомнила мне школу, когда меня вызывают к доске с невыученным домашним заданием. Только дневник я сегодня не прихватил, а держать натянутой тетиву самоконтроля дольше не было сил.
Сначала я не узнал прорвавшийся из меня смех. Подобные звуки издает мотор «запорожца», когда его пытаются завести в январе. Воронин с Бочкиным застыли, словно скульптурная композиция «Не понял?». Я прокашлялся и ощутил на языке первые готовые к употреблению слова.