Абонент вне сети
Шрифт:
Я развлекался около часа и не понимал, почему столько времени мог отказывать себе в нехитрой радости, когда отправленный с подъема стопы мяч рассекает воздух и залетает в сетку, стряхивая с нее целый водопад капель росы. И никакой вратарь не встает у него на пути. И как прекрасно потом подставить вспотевшее и заряженное эндорфинами тело теплым струйкам душа. И как здорово слышать при этом трель телефона и, глубоко на нее наплевав, тревожить мочалкой спину.
Но звонивший был настойчив. Я закончил с омовением, вышел в коридор, закутавшись в халат, и принял звонок, даже не посмотрев, от кого он исходит.
– Привет, – услышал я.
–
– Привет, – повторил голос. – Как дела?
– Здравствуй, Маша, – я старался быть сух и сдержан. – Что случилось? С чем ко мне?
– Да вот увидела тебя из окна на поле с мячиком, залюбовалась: какой дриблинг, какой удар, – она добавила в голос своей фирменной иронии, которая так привлекла меня в первый месяц знакомства. – Если тренер тебя уже отпустил, могу зайти в гости, накормить завтраком. Или ты не рад меня слышать?
– Нет, не рад.
– Значит, ты не один?
– Один. Но мне неинтересно, как у тебя дела. И я не хочу рассказывать про свои.
– Понятно, ты на меня зол, – вздохнула Масик. – Имеешь право. Но посмотри, пожалуйста, в окно на кухне.
Она стояла двумя метрами ниже меня на цветочной клумбе, засунув руки в карманы сиреневого пальто и задорно наклонив влево белокурую головку. Я даже рассмотрел гарнитуру хендс-фри в правом ухе.
– Привет, – повторила она.
Я отложил в сторону мобильник и открыл окно.
– Здравствуйте, сеньорита. Зашли за советом и любовью?
– Что нужно сделать, чтобы ты меня простил? Могу повторить слово «дура» тысячу раз.
– Давай.
– Дура, дура, дура, – забубнила она, смешно зажмурив глаза. – Егорушка – лучший на свете. Дура, дура, дура. Говорила мне мама – не верь богатым подонкам. Дура, дура, дура. Но ведь не свяжешься с говном – себя не познаешь.
– Стоп! – скомандовал я. – С этого места можно поподробнее.
– А чего здесь непонятного, – она вздернула плечиками. – Прилетела в Барселону, поселилась на Рамбале и поняла, что не могу с этим козлом в одну койку ложиться. У нас там почти ничего и не было. Он мне потом номер снял в каком-то клоповнике и билет на самолет выдал. Я до отлета почти ничего не ела. Даже курить бросила.
Эта история была рассчитана на человека, который очень хочет в нее поверить, чтобы самому себе дать повод понять и простить. И немедленно отдаться процедуре прощения на ковре в гостиной.
– Не верю, – резюмировал я.
– А если я с крыши спрыгну, ты мне поверишь?
– Валяй, прыгай.
– Ты какой-то злой и жестокий, Егор, – сказала она, слезая с клумбы. – Я знала тебя другим.
– Во мне проснулся высокоранговый самец, – пояснил я, закрывая окно.
Но не успел я насыпать заварку в чайник, как снова звякнул телефон. И это была не Лиза.
– Егор Романович, здравствуйте, это Гуськов Николай вас беспокоит, помните? – услышал я вкрадчивый голос.
– Как вас забыть, – ответил я. – Наверное, хотите встретиться?
– Конечно, мы же с вами говорили…
– Давайте через час, – я решил, что хватит ему быть сверху в наших беседах. – На Финляндском вокзале у паровоза. Вам там от офиса недалеко.
– Отлично. Буду.
Ожидая чекиста, я осознал, что с завистью смотрю на уходящие поезда. Объявления из репродуктора проносились над головами спешащих пассажиров, которые и так знали, что, покупая билеты с рук, можно потерять деньги и время, а бесхозные предметы
могут неожиданно взорваться адским пламенем. И тут я услышал нечто новое: «Уважаемые граждане, в целях безопасности сообщайте, пожалуйста, о замеченных вами на вокзале подозрительных лицах».Я попытался представить себе, как должен выглядеть подозрительный человек. Вероятно, он должен быть южных кровей, в цветастом хеджабе, с томиком стихов Аль-Мухалькиля в руке. Тонкие пальцы поигрывают пультом дистанционного управления, а под кожаным пальто угадывается пояс шахида. Я оглянулся по сторонам: любого из окружающих меня людей можно посчитать подозрительным. Вон дед с рюкзаком и лыжами – неужели он собрался кататься с гор в апреле? А бледный господин гуляет с газетой по улице, хотя в зале ожидания полно свободных мест? А юная леди, которая сидит рядом с детской коляской и ни разу за пятнадцать минут не взглянула на свое чадо? И разве можно снять подозрение с уборщика в оранжевой спецовке, который может зайти в любой поезд и заложить там мешок с гексогеном? Да и сам я как никогда подозрителен: пил много, спал мало, на голове ералаш, правый кулак деформирован. Возможно, кто-то бдительный уже показывает на меня пальцем милиционерам, измученным дежурством и подобными параноиками.
Гуськов появился неуверенной походкой студента, который выучил десять билетов из тридцати. Наверное, он решил, что я плохо поддаюсь давлению, и включил обаяние. Я широко улыбнулся в его сторону и приветственно замахал рукой. Чекист мгновенно перешел с галопа на рысь и надел на себя солидность как шубу – сразу в два рукава. Приготовленную ему засаду он принял за белый флаг.
– Подумал над вашим предложением дружбы, Николай Иванович, – начал я сразу после приветственного рукопожатия. – Наверное, вы правы – современному человеку нужна «крыша». Но поскольку я не современный человек, а обычный лузер, то мой ответ – нет.
Надо отдать ему должное, разочарование не разлилось по его лицу, как молоко из перевернутой на столе кружки. Он лишь сглотнул и сморгнул.
– И почему так, позвольте узнать? – Он старался казаться задорным.
– А вы как думаете?
– Я полагаю, вы не по годам инфантильный человек и живете в мире грез – матрица, шматрица, – злость и обида прорвались из него брызгами слюны. – Не развиваетесь в жизни, придумали себе какие-то декандентские идеи, а у самого даже машины нет.
– Точно, моя девушка из-за этого от меня ушла, – согласился я. – Те же слова говорила.
– И сами же себя неудачником называете.
– Я? Себя? Неудачником?
– Ну только что ведь сказали – “я – лузер”.
Выглянуло солнце, от воды потягивало сыростью, которую я так любил. По Неве с рокотом прошуршал водный трамвайчик – как предвестник веселого и теплого времени.
– Так лузер и неудачник – это две большие разницы, – я обрадовался, что вынудил чекиста к откровенному монологу. – Быть лузером – значит не просыпаться по будильнику, не иметь начальства, не трогать, что воняет. В жопу не давать, в общем. А неудачник ведется на разные обманки – бабки, престиж, развлечения, крышу вашу хитрозадую. Парится без всякого смысла, и все человеческое из него уходит, как песок. Это Фауст Мефистофелю душу продавал оптом. Вы правы, другие люди раньше жили, было что продавать. А сейчас по песчинке, незаметно – за водительские права, за техосмотр, за ужин. Я так понимаю: человек без положения – это лузер, а неудачник – это человек без души.