Ад идет с нами

Грэм облизнул губы, чувствуя острую необходимость напиться. Чем-нибудь убойным, вроде эдемского вараджа, чтобы вырубиться с двух стаканов и избавиться наконец от этого давящего чувства скорби.

Схожее ощущение испытывал и Рам, с той лишь разницей, что к чужой скорби примешивалось собственное чувство вины. Те минуты, что он потратил на выяснение обстоятельств — их ведь можно было избежать. Сразу сесть в машину и уже по пути разобраться в ситуации. Не факт, конечно, что удалось вообще бы избежать жертв, но то, что их было бы меньше – точно.

— Что-то мэра не видно, — чтобы разбить повисшую в отсеке гнетущую тишину, сказал Рам.

– Вон она, — Грэм перегнулся с переднего сиденья и ткнул пальцев бронированное окно, показывая полковнику на идущую среди толпы Зару.

Экс-мэр шла одна, без какого-либо видимого сопровождения. Нэйв мысленно хмыкнул, оценив её простоту: большинство союзовских политиков не преминули бы устроить балаган с репотрёрами, интервью и прочувствованными речами, стараясь выжать из трагедии всё возможное в свою пользу. Но привитый в училище и опытом работы цинизм гаденько хихикнул, подсказывая, что как раз эта вот подчёркнутая скромность — часть шоу, продолжение которого состоится после похорон. Может, без репортёров — просто выдаст толпе пламенную речь, после которой разъяренные люди пойдут мстить оккупантам. Чего допускать нельзя.

Грэм моргнул на пиктограмму, вызывая снайпера, контролирующего сектор,в котором двигалась Зара и определил её как приоритетную цель.

Несмотря на впечатляющие размеры толпы, не возникало никаких проблем, традиционно сопровождающих людское скопление. Ни толкотни, ни ругани, ни драк. Даже идти в этом море разумных существ можно было в любом направлении — неплотно движущаяся толпа безропотно пропускала сквозь себя одиночек, будто единый разумный организм. Нэйв невольно задумался, ограничивались ли возможности идиллийцев только эмпатией. Слишком уж слаженно они действовали большими группами для малознакомых и не подготовленных существ.

– Мне одной кажется, что они скорее похожи на сработавшуюся команду, а не на толпу гражданских?
– - тихо проговорила Ракша, с подозрением оглядывая толпу через камеры парящих в небе дронов. – И нет ни стариков, ни детей...

– Я вообще тут стариков не наблюдал, – ответил Грэм. – Ни одного.

– Местные, конечно, по-своему с придурью, – добавил Костас, запуская руку в нагрудный подсумок, – но мне показалось, что как раз о детях они заботятся.

Вытащив пачку сигарет, полковник закурил, стараясь отвлечься от чужой скорби, бившей не хуже кулака.

Грэм промолчал: на Гефесте похороны до недавнего времени вообще представляли собой процесс, больше похожий на производственный. Покойника просто перерабатывали на удобрения для гидропоники. Всё. О таких явлениях, как панихида, или поминальный банкет, даже речи не шло. И лишь несколько лет назад, когда процесс терраформирования наконец завершился, на родине Грэма появилась традиция сажать деревья, давая им имена умерших. Именно так поступил сам Нэйв, чтя память отца. И собирался посадить ещё четыре – за Карла и его семью.

Память о погибшем друге вновь отозвалась болью в сердце. Капитан отвернулся от спутников и уставился в окно, пытаясь наблюдением за толпой избавиться от тоскливых воспоминаний. Вдобавок почему-то заныли раны, хотя погода стояла отличная. Настроение Грэма испоганилось окончательно и он, чтобы хоть как-то отвлечься, достал упаковку пайковых галет.

– Будет кто? – спросил Нэйв.

Ответом ему были одинаково-мрачные взгляды.

Вечерние сумерки сменились ночной тьмой и процессия горожан с высоты полёта дронов казалась живой огненной рекой, впадающей в парк на окраине города. Просторная поляна вокруг искусственного озера вместила траурную процессию, что наводило на мысли, что место специально создано для подобных церемоний.

Ракша, пристроившись в конце колонны катафалков, выехала на берег озера и остановила броневик среди людей. Ощущение скорби и печали усилилось в разы, так, что даже Грэм перестал хрустеть галетой.

– Господи, как же… тоскливо, – пробормотал он.

– Они их топить собрались? – проигнорировав его слова спросила Ракша.

– Сжигать, – коротко ответил Грэм, перед высадкой ознакомившийся с краткой выжимкой по культуре Идиллии.

– Скорее бы, – едва слышно выдохнула Дёмина.

Находиться среди толпы эмпатов было мучительно, но полковник Рам приказал расположиться именно тут. Ощущать на своей шкуре настроение толпы – лучший способ контролировать ситуацию и предсказать возможные неприятности. Кроме того, им следовало учиться выполнять обязанности несмотря на идиллийскую... специфику.

Закрытые саркофаги повторяли тела покойных, какими они были при жизни. Разумное решение, учитывая то, как выглядят человеческие останки после взрыва. Взгляд Костаса невольно остановился на страшно маленьком саркофаге. Табачный дым сделался неожиданно горьким, мерзким, словно полковник не сигарету курил, а резину. Рам отвёл глаза и с силой вмял окурок в пепельницу, представляя, что это рожа Шеридана.

Не помогло. Даже злость не сумела прогнать опустошающее чувство потери.

Эмоции Рама вплелись в общий эмпатический фон, добавив в него новые оттенки, невольно объединяя с толпой чужаков. Китежец мог поклясться, что чувствует всех и каждого в этом людском море, растворяясь в нём, одновременно теряя себя и становясь несоизмеримо больше, чем был до этого.

В броневике царила тишина.

Саркофаги уложили на подобие просторных деревянных носилок и горожане оставляли на них цветы. Так много цветов Грэм не видел, наверное, за всю жизнь. И носилки, и саркофаги буквально погребли под благоухающими грудами растительности.

Самой поразительной была царившая тишина. Многотысячная толпа людей должна была шуметь, как море, но идиллийцы молчали. Не слышалось ни звуков шагов, ни шелеста одежды, ни хруста ветки под ногой. Лишь шелест ветра в деревьях и стрёкот насекомых. Пламя свечей выхватывало из темноты неверные образы, превративших идиллийцев в призраков, пришельцев из иного мира. Не прощавшихся с мёртвыми, а встречавшими их за незримой чертой.

А потом тишину нарушило пение. Несколько голосов в поразительном единстве затянули одну мелодию и ту вскоре подхватили тысячи. Воздух наполнился густым, вибрирующим звуком, пробирающим до самого нутра. Ни в этой странной бессловесной песне, ни в эмпатическом фоне не было и намёка на агрессию, но Рам чувствовал, как по его спине бегут мурашки. Не от страха, или тревожного ожидания перед боем, а от чего-то совершенно иного. Той незримой силы, что касается каждого, прощавшегося навсегда с родными людьми.

Каждый в броневике ощущал скорбь сотен живых существ. И сам был частью этой скорби.

Несколько идиллийцев отделились от толпы и подошли к саркофагам. Костас растерянно наблюдал за молодой женщиной, со странным, пугающим спокойствием в глазах улёгшейся на деревянные носилки, где покоились два саркофага: мужской и детский. Она с нежностью обняла их и закрыла глаза, словно решила уснуть на горе цветов. Через несколько секунд Раму почудилось, будто в симфонии чужих чувств что-то оборвалось. Словно умолк один из голосов хора.