Адаптация

– Я забуду?
– Ева уточняет, хотя формулировки и без того предельно точны. Седой подтверждает:

– Да.

– То есть забуду все?

– Почти. Ваша остаточная память будет скорректирована в соответствии с данной установкой.

– А если я откажусь?

Еве не хочется терять память. Если пустить их в голову, кто знает, что они сделают с этой головой? Кем она станет после эксперимента?

Седой молча вынул из кейса револьвер.

– Вы меня убьете? Вот прямо здесь? В палате?
– Ева смеется, но смех горький. Если понадобится, то убьют. И вообще не понятно, зачем им возиться с Евой, когда есть решение альтернативное?

– Вы сами себя убьете, - поясняет Седой.
– Вы оставите предсмертную записку, в которой скажете, что не в силах справится с муками совести. Вы признаетесь в саботаже эксперимента. Вы будете чувствовать вину за смерть коллеги. Это достаточная мотивация для суицида. Револьвер ваш.

Ева знает. Она оставила револьвер дома, спрятав в сейф с отцовскими часами и портсигаром. Но что ее сейфы для умельцев корпорации?

– Все не так ужасно, Ева, - Седой сцепляет пальцы в замок.
– Вы могли погибнуть, но не погибли. Вы могли попасть под следствие, но вас избавили и от следствия, и от суда, и от приговора. Вы получили второй шанс, и я настоятельно рекомендую воспользоваться им. Прочтите бумаги.

Ева читает. Странно видеть будущие воспоминания, развернутые в буквенном шифре.

– То есть я буду знать, что я работала на "Формику"? И что руководила отделом прикладной нейрофизиологии?

– Да.

– И что я продавала информацию?

Седой подвинул черную кредитную карту.

– Здесь двести тысяч. Вы были не слишком жадным шпионом. Скорее идейным.

– Но после несчастного случая и гибели Наташи меня раскрыли.

Кивок.

– И выперли из проекта...

– Да. Естественно, ваш чип был внесен в перечень неблагонадежных. Наукой заниматься вы не сможете.

– И кем я буду?

– Врачом. Хорошая профессия. Общественно полезная, - Седой не стал скрывать ехидства в голосе. Да кто он такой вообще?

Правая рука Адама. И левая рука Евы. Один на двоих, любимый плюшевый мишка, поделить которого никак не возможно.

– Вы сами понимаете, Ева, что это - единственный вариант. И не следует бояться. Мы просто заблокируем лишнюю информацию, а этот минимум... вы ведь не станете отрицать, что все здесь - правда?

Ева не стала. Она посмотрела на фотографию и на отражение в круглом зеркальце пудреницы. Она попытается запомнить себя такой, какая была сейчас, хотя и знала - бесполезно.

– Понимаете... это ведь буду не я. Совсем не я!
– Ева толкнула папку к собеседнику, и тот перехватил, развернул и, закрыв, спросил:

– А вы уверены, что сейчас вы - именно вы?

Нет.

Янус сложил карты, выровнял стопку и подвинул к Еве. И револьвер подал, сказав:

– Выбирайте. Слово за вами.

Он не сомневался, что Ева сделает правильный выбор.

– Скажите... раз уж я все равно забуду, то уж теперь? Все-таки на кого же из них вы работаете по-настоящему?

– У Януса два лица. Оба из них - правда. До свиданья, Ева. Больше мы не увидимся.

Вот здесь он ошибся.

Лифт останавливается, двери его расходятся, выпуская Еву из кабины. Ковровое покрытие на полу лифта меняет цвет, сливаясь с красным коридора. Медленно загораются светильники, больше похожие на наплывы слюды. Лицо гладит поток теплого и влажного воздуха.

Ева снимает пистолет с предохранителя.

Руки ее плотно сжимают рукоять. Пальцы ложатся на спусковой крючок.

Сердце замирает.

Она идет. И прогибается под ногами пол, хранит нечеткие следы, чтобы спустя мгновенье зарастить их. За спиной светильники гаснут, и свет по проводам мицелия перетекает в следующие. Все рады услужить Еве.

– Я иду тебя искать, Ева. Ты ведь здесь? Ты рядом?

Ева останавливается у двери. На двери три замка: кодовый и сенсорные. Сенсорные не активны. А код Ева помнит. Откуда?

Память сползала лавиной, обнажая слой за слоем породу иных, куда более древних воспоминаний.

Она повернула ключ в замке, толкнула дверь в квартиру, перетащила через порожек клетчатый чемодан на колесах, села в коридоре и заплакала.

Несправедливо!

Какое право они имели вышвыривать Еву? И черную метку вешать. И юристы, цепные псы, скакали, тыча в лицо бумагами, дескать, Ева радоваться должна, что так легко отделалась.

Глаза у юристов были разноцветными.

Содержание бумаг - непонятным.

– Несчастный случай! Это был несчастный случай!
– пыталась объяснить Ева, а ей отвечали: виновна. И проект свернули.