Адаптация

невозможно бегать за ним всегда. Невозможно всегда просить и рыдать, напрашиваясь на

компанию. Да и если я даже захочу, вс равно его не догоню в этих проклятых кислотных

джунглях!

Как же меня это бесит!

Он подошл ближе и присел рядом на корточки, сложив руки в своих перчатках, которые

меня в данный момент тоже уже немало бесили, прямо у меня перед носом.

– Айка, ты пойдешь со мной?

Ничего себе! Я вскинула глаза. Парфен улыбался, причм очень искренне. В голове мгно-

венно пронеслось столько всего – и желание сообщить ему, что я знаю про три дня. И что я

пойду за ним хоть на край света, что в нашей культуре означает высшую степень привязан-

ности. Или нет, высшая вс-таки отдам жизнь, но надеюсь, до такой крайности не дойдт. Ну

не обязательно же всем влюбленным в качестве доказательства отдавать за своего любимого

жизнь? Кто тогда останется на белом свете? Только нелюбимые. А размножаться как? Тоже с

нелюбимыми?

Как вс запутано, если вдуматься.

– Так что, пойдешь? – мягко повторил Парфен, обрывая мои не относящиеся к делу раз-

мышления.

Несмотря на все признания, которые желали немедленно быть озвученными и разрывали

глотку, единственно, что я смогла, так это кивнуть.

– Тогда собирайся. Позавтракаем по дороге.

Вскоре мы вышли.

За двое суток, проведенных рядом с кисейцем, это первая на моей памяти прогулка, в те-

чении которой мы оба чувствовали себя по-настоящему неловко и скованно. По крайней мере,

я точно чувствовала, а что там думал себе Парфен, понятия не имею, но судя по появившейся

в его движениях напряжнности, ночное происшествие на нм тоже сказалось.

Интересно, он признается мне про три дня раньше, чем наступит вечер или нет?

Опять эти прилипчивые мысли!

Я почти заставляла себя вернуться к делу, в частности, смотреть не на попутчика, а по

сторонам и искать Росу, пропади она пропадом!

Парфен действительно думает, что существование обнаруженного вчера лагеря является

угрозой для его друга и наследника, а я не могу игнорировать то, что он считает важным, тем

более, откуда мне знать, может он и прав? Как у них тут обстоят дела с похищением людей,

совершенно неизвестно.

А остальное… Думать об этом можно вечно, сейчас важнее разобраться с текущими воп-

росами, а уж к вечеру я постараюсь сделать так, чтобы он не смог больше от меня отодвинуть-

ся. Кошелек – или жизнь, вот так!

А когда он станет моим, я смогу, наконец, заняться вопросом посещения Земли, потому

что пока никак не могу этим заниматься, зациклившись на мужчине (кто бы подумал!) и это

немало мучает мою совесть.

И вот я как заговорила – посещением. Не возвращением, стоит отметить, как говорила

раньше, а просто посещением, временными гостями, рано или поздно отбывающими по сво-

ему постоянному месту проживания. Вот что он со мной сделал.

А ведь мы даже не вместе! Даже гарантии никакой нет, что мы сойдемся, что он сможет

переступить через свой позор, запрещающий теперь некоторое время брачные предложения!

Погодите… а не месть ли это с его стороны? Возможно, он так вежлив и улыбается с утра

только потому, что хочет отомстить за мой поступок, по меркам кисейцев чудовищно невеж-

ливый. Может, у них даже кодекс чести существует, в котором позор можно смыть только

кровью обидчика, то есть моей. Какой ужас.

– Осторожно!

Парфен подхватил меня под локоть, как только я стала падать, угодив ногой в яму, пре-

дательски возникшую на мом пути, и оттащил в сторону, а потом быстро убрал руку. – Что с

тобой? Ты сама не своя. Ты почему под ноги не смотришь?

Я сглотнула. Точно, изощренная месть.

Он вдруг стал предельно серьзным. Отступать не стал, посмотрел прямо, без улыбки, не

пытаясь отвести глаз. Одновременно непроизвольно выпрямился, сам того не сознавая, как

будто его сейчас начнут толкать, а он собирается не поддаваться напору и удержаться на но-

гах.

– Хочешь поговорить?

Я покачала головой. Сейчас мне остатся только прямо сказать – делай со мной, что хо-

чешь, я на вс согласна. Но он должен первый, и не только прикоснуться, а ещ и дать понять,

что простил мою ошибку. Он же понимает, что это была ошибка, что я не хотела его ос-

корбить, верно? Он же поверил тогда, в кисейском лагере?

– Хочешь поговорить… вечером? – осторожно уточнил он, и на его губах быстро расцвела

и так же быстро растаяла улыбка.

Я быстро кивнула. Парфен тут же прикрыл глаза и его взгляд опустился ниже, туда, где

моего лица уже нет, а потом ещ ниже, туда, где уже ноги.

Некоторым я бы за такой жадный оценивающий взгляд сразу бы влепила, но сейчас я

просто смотрела на него в ответ так же жадно. Надеюсь, мне не мерещится, иначе станет сов-

сем печально. Когда тебе мерещатся несуществующие мужские взгляды, значит, пора в за-

точение лечить разбитое сердце.

Он молча кивнул в ответ, как будто мы договорились о чм-то крайне важном, и снова

поспешил в сторону лагеря.

Птичка прилетела, когда мы уже подходили к торчащим камням-свечкам, и выплюнула

Парфену на ладонь скомканное сообщение. Исходя из полученных данных, его заявка одобре-

на, плата принята, поэтому теперь территория росяных земель захватывает и долину под го-

рой, то есть то место, где в данный момент стоят лагерем вольнодумцы.

Перед ведущим к лагерю спуском мы остановились возле последнего высокого каменного

пальца, Парфен поднял руку и я молча стала ждать.

– У тебя есть позывные кисейской команды? – спросил Парфен.

– Нет. Откуда?