Адриана. Наказание любовью
Шрифт:
И ещё, не посчитай мою просьбу вздорным девичьим капризом. Папочка, пришли мне пожалуйста комплект хорошего женского белья, особенно панталоны, белые с декартонскими кружевами. И шоколад с пармезаном из Тольма. Ты же знаешь, все девочки любят шоколад. Заранее спасибо.
Целую, твоя дочка леди Адриана Хаминг. “
Люциус побагровел лицом, сжал зубы, скомкал письмо, завопил что есть мочи, схватился за сердце.
— Лекаря! — закричал, перепугавшись не на шутку, Бортис и распахнул двери и окно кабинета.
— Смотри, Адриан, это всё будет твоим, этот дворец, эти люди, этот мир. Это
— Пап, а мама скоро приедет? — спрашивает он, пересилив себя.
Человек с усами останавливается и грозно смотрит на него.
— Твоя мама больше не вернётся. Она бросила тебя! Ты меня понял, сынок.
Люциус смотрит на этих двоих со стороны и вспоминает, что где-то уже видел эту сцену.
— Нет, врёшь! Я не люблю тебя, папа! — вдруг выкрикивает мальчик и получает от отца звонкую пощечину. — Я не люблю тебя! Не люблю!
Люциус, смотрит на эту сцену со стороны, вздрагивает от звука пощечины.
Мальчик начинает плакать. Усатый молодой воин продолжает заносить руку для удара.
Люциус не выдерживает, вспоминает, бежит к воину с сыном.
— Стой! Стой! — кричит он сам на себя, еще молодого, дурного и пытается остановить, схватить, вырвать защитить малыша Адриана. Но воин его не замечает. И поделать с этим чудовищем берт ничего не может.
— Я твой отец, и ты должен меня любить! — требует призрак из прошлого от его маленького сына. Мальчик замолкает и смотрит упрямо серыми большими глазами на своего мучителя.
Звук пощечины раздаётся снова и снова, и еще раз. И слышать его не выносимо!
— Стой, стой, стой… Адриан, не трогай его! Не бей его! Адриан, сынок…
В глазах у Люциуса стоят слёзы и резко темнеет.
тьмы появился силуэт на фоне приглушенного света свечей. Потом, постепенно тьма отступила, и теперь показалось желтоватое и морщинистое лицо матушки бертрессы Дариты Хаминг. Из полумрака выступили и другие человеческие фигуры. Тут собрались его подданные и родственники. Среди них Люциус сразу узнал Готера. Тот подошел к матери и положил ей руку на плечо, вроде как сочувствуя беде. Стервятник!
Берт-правитель дрогнул и осмотрелся, пытаясь понять где находится. Он лежал в спальне, прикованным к постели внезапной слабостью, в груди жгло огнём от боли. Правая рука онемела. Тяжелая духота. Вонь.
Отовсюду послышался встревоженный шепот.
— Он слаб, сметь чуть не прибрала его…
— Может и приберет.
— Кто теперь станет правителем?
Бертресса-мать держала в руках кружку и, подчерпнув из неё ложкой воду, поднесла к губам старшего сына.
Люциусу всё это очень не нравилось.
— Что случилось? — спросил он, чувствуя свою почти полную беспомощность и отхлебнув с ложечки.
— Удар, — ответила матушка и погладила младшего сына, подошедшего к ней, по запястью.
Готер навис над бертрессой, изображая искреннее сочувствие брату и матушке. Он был моложе Люциуса на пять лет и крайне непохож на него.
Какое-то простоватое вытянутое лицо, русые волосы, стриженные под горшок и большие, словно у коня, передние зубы. О, Боги, неужели слух о том, что бертресса прижила его от молоденького конюха — чистая правда?— Как давно я так лежу?
— Третий день, и всё время зовешь Адриана. Прости, Люциус, я зря обвинила тебя в равнодушии к смерти сына. Ты просто не привык всё выставлять напоказ, — она промокнула глаза кружевным платком.
Снова послышался шепот среди стоявших в тени людей.
— Какое несчастье пережить внука и чуть не потерять сына…
— Беды просто преследуют нас!
— Бедная бертресса.
— Брат, мы очень беспокоились за тебя. Не находили себе места. Адриан был мне как сын, — чуть ли не плача пропел Гротер. — Ты всегда можешь на меня положиться, брат!
“Драный лицемер!”
За спиной Гротера стояли трое его сыновей. Самый старший, Догур, двадцати лет от роду. Здоровый широкоплечий детина с простоватым, как у отца, лицом и густыми тёмными усами. И двое младших. Мирл, отрок шестнадцати лет и Берл четырнадцати, тоже курчавые и здоровенные. В матушку, не иначе.
— Поправляйтесь, дядюшка, и не думайте не о чём, мы вас в беде не оставим, — пробасил Догур Хаминг. — Мы не оставим ни вас ни наше государство.
“Только и ждете, когда я сдохну!”
Люциус ощупал своё обросшее щетиной лицо и онемевшую руку. Боль в грудине напомнила о себе, поднять голову с подушки он не смог. Как же всё дурно получается!
— Государство пока не ваше — моё! — прохрипел он. — Да, мама, ты знаешь меня лучше иных. Твой сын решил, что он сильный, но это оказалось не совсем так. Мне приятно, что вы печетесь обо мне, племянники мои, — берт через силу улыбнулся, а потом оскалился от боли. — Что сказал лекарь, матушка? Что он сказал?!
— Это всё от сильного перенапряжения нервов, всё серьёзно, — Дарита подала жест Готеру Хамингу. Её черная шаль вечной вдовы зашелестела.
Тот присел у кровати брата и стал говорить, как можно ласковее и серьёзнее:
— Послушай меня, Люциус, сына ты не вернёшь… — Готер осёкся, посмотрев на бертрессу-вдову, — а враг, как ты любишь говорить, не дремлет. Почуют твою слабость — растащат Сендарин по частям. Позволь мне, быть твоим наместником, только на время…
Берт-правитель, превозмогая боль, приподнялся от таких слов с постели.
— Тише, тише, сынок… — запричитала Дарита и замахала внуков, слуг и вельмож, стоявших у входа в спальню. — Оставьте, оставьте нас…
Все, оглядываясь на гневное лицо правителя, чуть ли не бегом кинулись из его спальни.
— Вы что, хоронить меня собрались! Я ещё жив! Жив! — от нахлынувшей боли, берт опустился обратно на подушки и сжал зубы.
Матушка поправила его подушку.
— Сынок, мы правда переживаем за тебя, и я решила, что пришло время подумать о завещании. Ты умный и понимаешь, что с тобой может случиться что угодно. Мы уже подготовили нужные бумаги, так будет правильно. Подпиши их. Твой брат обо всём позаботится… — лицо матушки покрылось испариной, губы побледнели. Готер готов был целовать умирающего брата в даже в зад, лишь бы тот растрогался и поставил нужную закорючку.