Афганский полигон
Шрифт:
Фахим, переодевшийся в белые домашние шаровары и такую же рубаху, сидел с ногами на диване. Улыбнулся Роману, указал место за столом.
Стол был обновлен, так что Роман сразу попал на ужин. Правда, от водки отказался. Не хотелось туманить голову. Фахим не настаивал.
– Теперь будешь искать этого человека? – спросил Фахим.
– Придется, – кивнул Роман.
– Это нелегко сделать.
– Да, я знаю.
– Как же ты справишься?
– Думаю, ты мне поможешь.
Фахим улыбнулся. Он переменил позу, взял с вазы горсть изюма, принялся не спеша есть.
Роман
– Конечно, я помогу тебе, Ромаджан, – изрек Фахим. – То, что нужно тебе, нужно мне. Вот что я знаю. Смит связался со мной через человека по имени Мустафа Баят. Баят занимается поставками оружия. Живет в Кабуле. Держит гостиницу «Баба Сааб». Найди его и спроси, что он знает про Смита.
Роман подождал, не скажет ли Фахим чего-нибудь еще. Не дождался.
– Хорошо, Фахимджан. Я все понял, спасибо. А скажи, кто тебе сообщил время и место продвижения колонны?
– Смит. Я все услышал от него.
– Понятно.
Роман подумал, что его старый приятель Крохин-Смит по-прежнему работает размашисто и очень профессионально. Чтобы организовать такую операцию, надо много потрудиться. Впрочем, есть за что. Аль-Каида, как правило, не скупится, когда речь идет о серьезных проектах. Если услуги Фахима оплатили столь щедро, то, надо думать, и мистер Смит не остался внакладе.
– А люди, которые забрали у тебя ракеты? Кто они? Их можно найти?
Фахим искоса глянул на Романа. Не слишком ли дотошен его друг? Все-таки он и так рассказал ему слишком многое из того, чего рассказывать вообще-то не следует. Долг дружбы – дело святое, но, как и все в этом мире, долг дружбы тоже имеет свои пределы.
– Об этом спрашивай Мустафу Баята, – все же сказал Фахим. – Это были его люди.
Роман кивнул, подымая руки в знак того, что эта тема им закрыта. Большего он все равно не узнает, не стоит злоупотреблять расположением Фахима.
Закончив серьезный разговор, Фахим хлопнул в ладоши. Вошли служанки, принесли два кальяна.
– Не откажешься, Ромаджан, от такого угощения? – засмеялся Фахим.
– Не откажусь…
После того, как раскурили кальяны, в которых, помимо табака, были заложены изрядные порции гашиша, друзья перекинулись на воспоминания, одинаково им дорогие. Тут, как водится, и посмеялись, и поплакали, и даже попели русские песни. Вполголоса, чтобы не пострадало реноме Фахима, но зато с душой.
Когда стемнело, Фахим снова хлопнул в ладоши. Роман вовсю плавал в теплых волнах эйфории и потому не заметил, как на стене появился белый экран, а возле его уха застрекотал кинопроектор.
– Смотри, Ромаджан.
Сфокусировав взгляд, Роман различил палатки, знакомую гору, усищи прапорщика Василенко…
– Елки-палки, – хлопнул он по колену Фахима, – так это же наша часть!
– Смотри, Ромаджан, смотри, – смеялся Фахим.
Вот поплыли знакомые лица. Они улыбались, махали руками, отворачивались, корчили рожи.
– Это же мои, Фахимушка, – прошептал Роман.
– Смотри, Ромаджан, смотри…
Роман смотрел, забыв про кальян. Родные лица ребят, с которыми служил, девчата из санчасти и столовой, офицеры… Кадр сменился, и Роман вдруг узнал себя,
молодого до изумления, худого, дочерна загорелого, веселого неизвестно от чего. Он запрыгивал на лошадь, размахивая автоматом, и стоящие рядом мурманчанин Серега Жуков и рязанец Вовка Парнак со смехом ему помогали. Серегу контузило, еле выжил, а Вовка погиб перед самым дембелем. А там они оба живые, хохочущие и верящие, что все будет хорошо.– Как ты это сохранил, Фахим? – севшим голосом спросил Роман.
Фахим в ответ только сжал ему плечо.
После того как пленку досмотрели до конца, Роман отложил резной чубук кальяна и взялся за то, за что с самого начала следовало взяться. Он и Фахиму налил, и тот выпил, и даже не отворачивался. Часть его сердца тоже осталась на той войне, и люди, жившие на черно-белом квадрате, были ему не менее дороги, чем Роману.
– Давай сначала, – сказал Роман, наливая по новой.
Фахим ничего не имел против, и проектор застрекотал снова, возвращая их обоих к друзьям, к молодости и надеждам…
В общем, когда Роман добрался до своей комнаты – после пяти подряд просмотров фильма, – она-таки изрядно раскачивалась перед его глазами.
Было уже темно, но на стене горел электрический светильник. (Электричество в доме вырабатывалось стоящим в подвале генератором.) Роман разделся, разбросав по всей комнате одежду, и со второй попытки лег в постель. Сочетание водки и гашиша очень странно подействовало на него. Голова была вроде трезвой, а вот ноги и все остальное – как от другого человека. Того и гляди, отвалятся.
– Фран-кен-штейн, – пошутил вслух Роман.
Но от шутки веселей не стало. Перед глазами плыли лица ребят, мелькнул вдруг бьющийся в корчах сержант Хук, некстати вспомнилась стоящая под душем Линда, о которой вспоминать на ночь грядущую не стоило бы. И так на душе муторно, а тут еще и плоть начнет изводить искусами всякими. Эдак совсем взвоешь. И зачем полдня спал, дурак?
Кто-то неслышно вошел, замер у стены.
– Кто здесь? – спросил Роман, с трудом приподымаясь на локте.
– Я, господин, – услыхал он тоненький голос. – Фируза.
– Фируза? – заворочался Роман.
– Меня прислал хозяин. Если вы не прогоните меня…
Фируза шагнула ближе. Она была без чадры, в одних шелковых розовых шароварах и коротенькой кофточке, открывающей выпуклый, блестящий живот с глубокой ямочкой пупа. Увидев этот живот, эти полуоткрытые пухлые губы и мерцающие глаза, Роман вдруг ощутил прилив каких-то неведомых ранее сил.
– Иди ко мне, Фируза, – прошептал он вздрагивающим голосом.
Фируза подошла мелкими шажками, села на край кровати, робко улыбнулась.
– Если господин позволит, я лягу рядом с ним.
– Позволит…
Почуяв возле себя ее запах, тот, что дурманом кинулся ему в голову несколько часов назад, и медленно огладив рукой ее горячее, налитое молодыми соками тело, послушно отзывавшееся на каждое прикосновение, Роман возблагодарил чуткого друга Фахима за подарок и занялся каким-то просто умопомрачительным по силе ощущений и длительности сексом, – спасибо гашишу, дневному сну, неутомимости Фирузы и, самое главное, оранжевым подмышкам Линды Эдвардс.