Афганский рубеж

— Товарищ подполковник, вас командир полка к телефону, — позвал Ефима Петровича дневальный.

Енотаев взял трубку и поздоровался.

— Знаю. Не-а, не видел. Откуда у тебя тут могут быть верблюды?! И представитель из армии видел? — повернулся Енотаев ко мне и внимательно посмотрел.

Похоже, Ефим Петрович начинает понимать всю ситуацию.

— В спортивном костюме? Да брось ты! Мои спортом не занимаются. Да я тебе говорю! Больше ста грамм в одну руку не поднимают. Хорошо. Всего доброго! — попрощался Енотаев и повесил трубку.

Ефим Петрович подошёл ко мне и посмотрел внимательно своими глазами доброго енота. Он медленно почёсывал бороду. Делал это так тщательно, что звук был похож на движение наждачной бумаги по дереву.

— Бегал, говоришь?

— Так точно.

— Угу, а верблюда не видел по дороге?

— Пфф! Откуда могут быть верблюды в воинской части?!

— Вот и я то же самое сказал Петрову. А он говорит, что видел. И какой-то полковник из штаба армии видел. Врут? — поинтересовался Енотаев.

— На улице жарко. Может, мираж увидели?

— Клюковкин, опять за старое?! Я уж подумал, ты за ум взялся, — повысил голос Енотаев.

— Командир, какой верблюд?! Бегал я, — начал я косить под дурака.

Да всё уже понял, комэска. Только не хочу я признаваться. Не поймали же меня за руку на этом верблюде.

— Кто видел, что ты бегал? Свидетели есть?

— Конечно! Вон, дневальный видел, как я из расположения выходил.

Подполковник повернулся к рядовому. Тот смело отрапортовал, что так и было. Молодцом! Уже себе заработал презент.

— А на улице, кто тебя видел на пробежке…

Тут дверь в расположение открылась, и появился запыхавшийся Лёня. Лысина блестит от пота, а олимпийка завязана на поясе.

— Ты где был? — сразу наехал на него Енотаев.

— Мы сейчас так с Семёном пробежались. Пару килограмм скинул, — запинаясь, ответил Чкалов.

Комэска повернулся ко мне и вновь начал чесать бороду.

— Вот! У него есть свидетель — Семён! А твой где, Клюковкин?

— Я интервальную тренировку делал. Ускорения, прыжки…

— Всё ясно. Моего заместителя буди. Построение! — громко объявил Енотаев.

Не прошло и пяти минут, как заместитель Ефима Петровича начал строить всех на центральном проходе. С первого раза построится не вышло — не хватало 10 человек. Объявили повторное построение после завтрака. На него пошли только я и Лёня.

После построились ещё раз, и вышло на 10 человек больше. И только на третьем построении вышли на цифру, равную списочному составу.

— Итак, товарищи! Разгульный образ и пьянство до добра не доведут. У меня вопрос: откуда появился верблюд в части?

В строю все задёргались, но никто не смог вспомнить о вчерашнем вечере. Ну, или не захотели вспоминать.

— Командир, а что за верблюд? — повторил мой вопрос Батыров.

— Местный. Одногорбый вроде, — сурово сказал Енотаев, смотря на подчинённых.

— Настоящий? — уточнил Мага.

Енотаев махнул рукой. Понятно, что правды он не добьётся. Так что его решением был введён сухой закон на неопределённый срок.

После построения, Ефим Петрович вызвал меня и Батырова в Ленинскую комнату. Зайдя внутрь, он сказал закрыть дверь на защёлку. Не хочет, чтобы нас отвлекали.

— Ты в состоянии говорить? — спросил комэска у Батырова.

— Так точно, — устало кивнул Димон, заправляя майку в спортивные треники.

— Добро! А теперь, вы мне расскажите, как вчера ваш экипаж чуть снова не разложил вертолёт.

Глава 9

К ливийской поговорке про невозможность скрыть езду на верблюде, надо добавить ещё и материалы объективного контроля.

— Чего молчим, сычи? Сказать нечего? — подошёл Енотаев к каждому из нас и внимательно посмотрел своим взглядом енота.

Пока ещё доброго, но не за горами и ухудшение настроения комэска. Сегодня уже получилось закосить под дурачка. Попробую ещё раз.

— Командир, а вы про какой вертолёт? — спросил я.

— Саня, не доводи дело до греха. У меня ещё этот верблюд в памяти сидит. Твои выкрутасы не к месту, — громко сказал Енотаев и сел за стол напротив нас.

— Вы так и не сказали, какой вертолёт, — продолжил я гнуть линию несознанки.

Комэска хлопнул по столу и схватился за майку, надетую под куртку комбинезона. Он так её дёрнул от злости, что послышался звук рвущейся ткани.

— Ааа, вы про этот вертолёт! Так там всё было хорошо. С вами же летали. Отказов у нас не было, — сказал я, но Енотаев был уже на грани.

— Хорош, Саня. Я твои показания выслушал. Теперь слушаю твоего командира звена. Что скажешь, Дмитрий Сергеевич? — обратился к Батырову комэска.

Тут Димон решил долго не сопротивляться. Рассказал всё как было. И даже отметил, что это я вывел вертолёт.

Зря! Лучше бы придумал что-нибудь про степных орлов, ястребов, мух, мошек или ещё про какую-нибудь летающую живность. Посетовал бы на то, что до птиц, к сожалению, не доводили телеграмм по профилактике безопасности полётов. Рассказал бы, как мы героически ушли от столкновения, спасли социалистическое имущество, не допустили загрязнения окружающей среды. И всё это согласно порядку действий в особых случаях, записанных в инструкции экипажу Ми-8МТ.

А он взял и сознался…

— Вину признаю. Готов понести наказание, — произнёс Димон.

Я выдержал паузу. Енотаев вслух рассуждал, кто такой Батыров — баран или олень. Определить не получилось.

Надо вступать в разговор, пока комэска не выдвинул идею послать Димона ко всем чертям. Ну а потом и в Соколовку.

— Мы с тобой уже говорили наедине, Дмитрий Сергеевич. Я тебе давал шанс, но ты так и не смог себя перестроить. Через час рапорт у меня на столе. Вещи сдать. Документы сейчас оформим и свободен.

— Товарищ командир…

— Клюковкин, к тебе претензий нет. Два раза ты его жопу спас. Не будем доводить дело до третьего.

Я предполагал, что сдаёт нас Карим. После слов комэска уверенность в этом повысилась. Я-то думал мы экипаж!

Димон был в двух шагах от двери, когда я решил пойти ва-банк. Меня не выгонят, а у Батырова другого шанса не будет. Надо попробовать разыграть «бюрократическую карту», которую не выносят такие боевые командиры, как Енотаев. А он командир не штабной, а именно боевой.