Афганский рубеж

— Что происходит? Появился спортивный азарт, что ты решил НАРами стрелять, как снайпер из винтовки СВД?

— Ты бы выражения выбирал. Не я, а ты отчитываться должен передо мной, — ответил Батыров.

Ещё и огрызается! И ладно бы ошибся в той атаке или просто рука соскочила. Он намеренно шёл, чтобы себя показать. Удивить всех уровнем подготовки.

— За то что не дал тебе убить людей? Или за то что выводил тебя на цель, а ты решил забить на своего лётчика-штурмана. В экипаже так не работают, — произнёс я.

— Нет. В экипаже я командир, а ты — правак. И соблюдать эту иерархию тебе придётся, Клюковкин! — возмутился Батыров.

Что ж, пусть так. Не хочет слушать, и не надо.

— А тебе элементарные расчёты перед глазами для чего висят? — спросил я, указывая на маленькую таблицу прицельных данных слева от Батырова на стыке между блистеров.

— Так я соблюдал.

— Ничего ты не соблюдал. Выпендриться хотел. Тебе подвигов мало? За медалями и орденами сюда приехал?

Батыров посмотрел на меня, запыхтел и выпалил.

— А если и так?! Кто ж не хочет орден. Тем более, перед академией это хорошее подспорье.

И о чём он только думает?! Его академия уже в печёнках у меня сидит. Пускай бы ехал и не морочил голову. А то летаешь с ним и подчищаешь все грешки.

Сабитович видит и, наверняка, докладывает кому надо.

— Короче так, академик! Прекращай быть моим геморроем. Будет момент, когда я исправить ничего не смогу. Тогда придётся тебе отвечать, как командиру за всё.

На этом я решил закончить приватную беседу. Батырова оставил в кабине, а сам вышел на палящее солнце.

Карим в это время заканчивал заправку и отдавал пистолет водителю заправщика.

— Поговорил? — спросил Сабитович.

— А толку-то?! Мне кажется или он всегда такой был? — уточнил я.

— Не поверишь, Дима и я летаем с того дня, как он пришёл в полк. Никогда и ничего за ним не замечалось. Он был лучшим лётчиком! Поэтому поставили его командиром звена и академию пообещали. А потом эта авария, и всё. До сих пор расхлёбывает.

Вот же совпадение! Появился я, который умеет и летает, а лётчик Батыров испарился. Судьба сохраняет баланс, дав одному и забрав у другого.

За мыслями про Батырова, совсем забыл про то, что мне ещё в штабе нужно появиться. Я не переживал, что не сделаю это сегодня. Просто захотелось ещё раз зайти на чай к Елене. Пока думал об этом, решил снять куртку от комбинезона. Футболка ещё не успела высохнуть и по-прежнему прилипала к телу. Но хуже всего в штанах. Там всё вспрело от жары в кабине. Хоть в трусах летай!

Огромное желание снять штаны и постоять в одних трусах. Как раз так сделал Леонид.

— Клюковкин, это кайф! — радовался Чкалов, стоявший перед своим вертолётом без куртки и в приспущенных штанах.

Развернулся он на ветер, чтобы поток воздуха задувал ему… во все щели. Ещё поправлял правой рукой между ног «достоинство». И всё бы хорошо, да только именно в этот момент появился тот, кого мы не ждали.

— Это что за пляж?! Штаны подбери и фамилию не позорь! — появился из-за спины Чкалова начальник штаба эскадрильи Бобров Глеб Георгиевич.

— Товарищ майор, здравия желаю! — выпрямился Чкалов и протянул руку, чтобы поздороваться.

— Почесал этой рукой, а теперь здороваться, кот ты чеширский! В яму посажу за такое, — крикнул начальник штаба.

Чего он здесь забыл, понять никак не могу. Должен быть на командном пункте, а тут ходит по стоянке.

Глеб Георгиевич, как я успел заметить, мужик был неплохим. Только слишком много брал пример с Хорькова, который остался в Союзе. Буквально копировал повадки. И питал особую любовь ко мне. Видимо, сложившийся стереотип реципиента сказывается на наших отношениях.

— Ага! Вот и Клюковкин! Опять прохлаждаешься? — спросил он, подойдя ко мне ближе.

За спиной Боброва, бледный Чкалов пока натягивал штаны, успел упасть на задницу.

— Здравия желаю, товарищ майор, — поздоровался я.

— Я спрашиваю, почему стоишь и прохлаждаешься?

— Скорее греюсь. Межполётный разбор полётов провожу, — ответил я.

Начальник штаба фыркнул и пошёл дальше по стоянке.

Операция затянулась на несколько дней. Работали постоянно. День и ночь. Высадки и удары, разведка и доставка грузов.

Прилетаешь, дозаправка, пополнение боекомплекта, а тебе уже везут с КП новые фотопланшеты с задачей. Приходилось есть прям в полёте или на стоянке.

На четвёртый день вечером было объявлено, что завтра операция заканчивается. Но это официально. Наша работа продолжится. Пускай и не с той интенсивностью, как в активной фазе.

Мы как раз выполнили крайний вылет на площадку в Анаве. Доставили груз и забрали раненных.

В это время на стоянке хозяйничал начальник штаба.

— Всё! Операция заканчивается, а значит, и не надо тут светить голым торсом, — высказывал он техникам.

Конечно, никто из них не будет ходить в жару в установленной форме. Глеб Георгиевич сам приезжает на аэродром в тапочках.

— О! Легендарный экипаж Батыров-Клюковкин-Уланов! Вы как три поросёнка, — посмеялся он, намекая на нашу грязную и взмокшую от пота форму.

Отличное сравнение! Сам бы полетал в кабине и среди пыли, посмотрел бы потом на себя.

— И совсем необидно, Георгич! — возмутился Батыров.

— Ладно вам. Посмеяться нельзя. Сам весь в мыле. Клюковкин, ты когда должен был в строевой передать данные?

Во время операции было не до сбора данных. Сегодня так и вовсе не самый подходящий день. Уставшие, грязные, ещё и начальник штаба пургу несёт.

— Я как бы занят был. Или мне надо было попросить замкомандующего подождать с вызовом авиации? — спросил я.

— Не ко мне вопрос. Вообще, как долго я за тебя буду делать свою… эм, то есть твою работу? — возмутился Глеб Георгиевич.

И вот думай, оговорился ли он? Ведь это его работа — бумажками заниматься.

— Товарищ майор, операция идёт. Есть более важные дела, чем данные собирать, — ответил я.

— Я не понял, приказ командира отказываешься выполнять? Чтоб завтра все вопросы закрыл со строевым отделом дивизии.