Афганский рубеж

— Мы рады, что с нами столь уважаемые и хорошие люди за одним столом будут обсуждать завтрашние действия, — лебезил перед афганцами Берёзкин.

Может, они и «хорошие», но доверять им не стоит.

— Так что у вас, лейтенант? — спросил у меня Целевой, когда афганцы сели за стол и приготовились слушать.

Посмотрел на Енотаева, но он тоже ждал от меня интересного предложения.

— Ничего, товарищ генерал. У меня были предложения менее масштабного характера, касающихся боевой зарядки вертолётов, — ответил я.

— Ну, это вы с комэска обсудите и без нас. Идите отдыхать, — пожал нам руку генерал, и мы вышли из кабинета.

Только мы оказались в коридоре, как Ефим Петрович завалил меня расспросами.

— А точно ли ты хотел про боевую зарядку спросить?

— Командир, ну я же не дурак. Этим явно занимается не лётчик-штурман, — улыбнулся я.

Енотаев отвёл меня в сторону от двери.

— И что же ты хотел предложить?

— Сами подумайте. Как только наши войска войдут в ущелье, Масуд зашевелится. Он не дурак и попробует уйти. А такие люди без охраны не ходят.

— Это понятно. Плюс мы взяли его подручного. Да и агентура у него в рядах «зелёных» есть. Конкретное предложение.

— Да нечего сложного. Просто высадить десант с вертолётов в ущелье за Паси-Шахи-Мардан. Зачем нашим парням идти по дорогам и подвергать себя опасности? На вертолётах можем подойти неожиданно и более скрытно. Заодно и не дадим Масуду уйти в Пакистан.

Комэска зачесал свою бороду, посматривая по сторонам.

— Он может уйти через горы на юго-восток. Там его днём с огнём не сыщешь, — ответил на моё предложение Енотаев.

— Да, но он не сможет быстро перемахнуть через горы. К тому же за пределами Панджшера, у него нет базы и поддержки.

Понятно, так можно с Енотаевым рассуждать до утра. Решение принимает командование. Однако завтра будет поздно, когда первые колонны войдут в Панджшер.

Надеюсь, резервы у генерал-лейтенанта Целевого есть.

— Предложение интересное. С Кабула можем вызвать на подмогу ещё вертолёты. Только чего ты решил при «зелёных» не говорить? Они же вроде «хорошие» люди? — спросил Ефим Петрович.

— Не внушают они доверия. Перефразируя классика, «эти хорошие люди могут предать нас при первой опасности».

Заставил я задуматься Ефима Петровича.

— Ладно. Твоё предложение я передам командованию. Тебе вставать в 3 часа. Кстати, а где твой командир звена? — поинтересовался комэска.

— Да всё хорошо. Он спит.

— Как спит? Я тут «сладкие» речи Берёзкина выслушиваю, а он дрыхнет?!

— Да он тут рядом. У Лены, — ответил я.

— Ещё и у бабы?! Он же женат?! — воскликнул комэска.

Когда этот факт кого-то останавливал.

— Там всё честь по чести. Никакого принуждения. Уснул сразу, как младенец, — улыбнулся я и проводил командира в строевой.

Свет здесь горел только в настольной лампе. Димон продолжал храпеть в мягком кресле, а хрупкая Лена свернулась калачиком на столе. Мой недопитый чай, так и стоял на столике. Как и открытая пачка югославского печенья.

Из Батырова джентльмен никудышный. Занял раскладывающееся кресло-кровать, а девчонку заставил на столе спать!

Когда Димон и Енотаев вышли из кабинета, я разложил кресло и взял на руки Лену. Комэска внимательно за этим наблюдал, ища в данном жесте какой-то подвох. Ну, репутация бабника за Клюковкиным закреплена давно!

— Саня, хорош уже укачивать, — шёпотом позвал меня комэска, когда я накрывал Лену бушлатом.

— Ещё не начинал, — улыбнулся я, и мы вышли из кабинета, закрыв дверь.

Утром среди однополчан чувствовалось напряжение. Все молчали, стараясь тихо вести себя в палатке. Даже Чкалов не стремился шутить или умничать.

Во время чаепития у Батырова расспросили о вчерашнем вылете, и Димон вкратце рассказал. Всех интересовали подробности эпического падения вертолёта в ущелье с последующим разгоном.

— Вот я бы так же сделал! Даже бы не думал, — отмахнулся Лёня.

— Ты уже вон над аэродромом полетал с большим креном. До сих пор Бага икает, — улыбнулся Магомед.

После пролёта Чкалова над Берёзкиным, Баграт отказался летать с нашим лихим лётчиком Леонидом. Теперь Чкалов летает праваком у замполита Кислицина.

— Да ладно вам. Так и скажите, что сами не умеете. А моему умению завидуете, — возмущался Лёня.

— А смысл было это делать? — спросил я.

— Ты это о чём, Клюковкин? — прищурился Чкалов, встав из-за стола и поставив руки в боки.

— Хороший лётчик тот, который соблюдает инструкцию. А лучший, знает, когда и при каких обстоятельствах её можно нарушить. Взлёт с аэродрома — был тем самым обстоятельством?

Лёня нагнулся ко мне и грозно посмотрел в глаза.

— По твоей логике ты себя лучшим считаешь? Нарушаешь тогда, когда это необходимо?

— Мы с командиром звена нарушаем тогда, когда нам жить сильно хочется. При этом поверь, в кабине у нас в такие моменты пахнет похоронными цветами сильнее, чем керосином, — ответил я.

Чкалов выслушал, но продолжил возмущаться. Такое ощущение, что завидует. Как будто сам хотел подвиги совершать, а его пока только колонны сопровождать посылают.

После завтрака и постановки задач, мы ожидали в классе подготовки команды на вылет. Время идёт, но аппарат ГГС молчит. Динамик с прослушкой канала боевого управления почему-то не вывели сюда. Это бы сократило время приёма команды.

Комэска заходил к нам несколько минут назад и объявил, что операция пока откладывается. Идут уточнения, прибывают дополнительные силы. Мол, пока сидим в готовности.

— Ну вот чего сидим? Дали бы какой-нибудь опорный пункт в качестве цели, — ходил по кабинету Лёня, застёгивая и расстёгивая куртку комбинезона.

— Сломаешь молнию. Не мельтеши, — сказал ему Батыров, дремавший лёжа на стульях.

— Я уже не могу. Сидим уже два часа, а операция так и не началась.

И так ещё час. А потом ещё.