Афина Паллада

Бригада стояла на пороге, ощущая тоскливое желание побежать за своим отцом, хозяином, добытчиком. Саид шел не оглядываясь, обходя длинные полыньи с быстро текущей водой.

Порошил снежок. Было в нем что-то уже весеннее.

Собаки долго бежали за хозяином. Потом вернулись на кошару. Легли у ворот пустого база, словно охраняя отару от волков и прочих напастей.

Директор совхоза болел. Парторг был в отпуске. В райкоме Саида направили в территориальное управление: там, мол, вся власть. Попал к главному зоотехнику управления. Тот послал чабана к главному зоотехнику совхоза. Пока снова добрался до совхоза — тридцать километров, — рабочий день кончился.

Морозный закат обжигал мохнатые провода, деревья, двенадцатиэтажные элеваторы, похожие на высотные здания в степи. Редкие прохожие спешили по домам — к теплу, ужину, детям.

Саид нашел сельскую гостиницу — купеческий дом из желтого кирпича. Места не дали. Держали бронь для более важных лиц — для сельских спортсменов. Долго стоял на крыльце и совсем не был похож на того бронзового чабана с бронзовой ярлыгой, идущего за звездной отарой добывать нам, людям, золотое руно. Сейчас он казался невысоким, жалким, ни ярлыги, ни собак не было. Вышла дежурная, сочувственно сказала:

— Вот адрес, где пускают ночевать, плата такая же. Улица Месячная, двадцать три, за углом шестой дом.

Месячная улица и впрямь освещена месяцем. Ставни закрыты на болты. Ворота приперты кольями. На разные голоса воют мелкие собаки. Скрипит под валенками стеклянный снег.

Постучал. Хозяйка молилась. Долго стоял во дворе рядом с прыгающим на цепи кобелем. Наконец впустили. Две комнатенки битком набиты постояльцами. Кровати заняты все. Саида положили на полу. Прикрылся пропахшим детским одеяльцем.

Чуть свет встал, умылся из кружки, отдал полтинник за ночлег и пошел в контору совхоза. Утро только синело. Часа два ждал начала работы.

Пришел главный зоотехник. Сперва никого не принимал. Потом принял инженера-строителя. Потом Муратова.

На длинном пергаментном лице осторожная выжидательность: с чем приехал чабан из такой дали? Показалось, слушал рассеянно, думая о чем-то своем. Но потом выяснилось: зоотехник не упустил ни одной мелочи.

Некоторое время он думал. Попытался дозвониться до Бекназарова — не вышло: телефонная линия ремонтировалась. Посочувствовал горю чабана, понимая его по-человечески, душевно; он ему так и сказал. Но сказал и то, что он не только человек, но и руководитель, у которого есть свои обязанности, а душа не всегда права. Он принимал сторону Муратова. Но он не мог сказать чабану, что Бекназаров по должности не ниже главного зоотехника и что ему дано право расформировывать отары.

Теперь он уже понимал и Бекназарова. Стихийная опасность, видимо, есть, чабан сказал о ней. Дело оформлено, имеется акт с подписями и печатью.

Так он перемещал свои границы — с легкостью воды.

Уже нельзя было определить его позицию: ее не существовало. Такие люди обычно не ошибаются, ибо не действуют. Зачем-то упомянул о коллегиальном решении вопросов. В дверь поминутно заглядывали посетители, и зоотехник встал:

— Есть еще неполадки в чабанской работе — наша вина. Нет стационарности — плохо думаем, отрываемся от народа. Бекназарову позвоню, как только исправят линию. Зайди к заму — поможем, не вешай головы. Идет набор на курсы животноводов-механизаторов, можем послать всю бригаду. Зайди в бухгалтерию, чтобы начисляли средний заработок.

Саид не думал сейчас о заработке, но разговор окончен, идти куда-то надо. Пришел в бухгалтерию. Там платить средний заработок отказались и тотчас же написали письмо бухгалтеру отделения, чтобы не самовольничал: мол, бригада не на простое, работает на заготовке камыша.

Пришел в партком. Встретила миловидная юная женщина — агроном, замещающая парторга. Она слушала внимательно, переспрашивала, уточняла, искренне переживая беду чабана. Сердито говорила с главным зоотехником по телефону, хотя комнаты были рядом. Но зоотехник уже «решил» этот вопрос, занимался другими «текущими» делами и поддерживал разговор лишь общими фразами. С пылом недавней студентки агроном предложила зоотехнику самому поехать на Черные земли. Он сослался на срочный вызов в райисполком.

Женщина положила трубку. Активность ее падала. Она начинала думать. Стихийная опасность была, ее не отрицает Муратов, просто его ущемили по работе, как это случается, и он приехал с жалобой.

— Понимаете, товарищ Муратов, если отар больше нет, нельзя же отобрать у другого, чтобы дать вам, хотя, я знаю, вы знатный чабан, лауреат Выставки…

Оказалось, что она, слушая внимательно, ничего не поняла.

— Зачем у другого? Мою отару отдайте! Если Бекназаров боится воды, можно перейти на другую кошару, есть пустая, корма близко.

— Так почему же этого не сделали сразу? — удивилась агроном.

— Вот не сделали. А теперь надо сделать.

— Хорошо, я напишу Бекназарову записку, поезжайте на место и решите — все же ясно, как божий день!

— Триста километров ехать! Я оттуда только, Бекназаров послал сюда…

Заместитель директора, хмурый, невыспавшийся человек, и слушать не захотел, узнав о воде, — третьего дня затопило кошару в соседнем колхозе.

После обеда Саид встретил зампарторга в мастерских, погрелся у кузнечного горна, порадовался ее грустным глазам и спросил:

— Может, в крайком партии позвонить?

— Давайте! — в женщине опять проснулась пылкая студентка.

Разговор дали не скоро. Заведующего отделом не оказалось на месте. Попросили позвонить завтра.

Снова морозный закат жег элеваторы, пушистые деревья, дома и боком летящих галок. Как старого постояльца, хозяйка положила Саида на раскладушку, а нового пришельца — на пол.

Ночью Муратов думал о своей жизни. По году не бывает дома. Ест и спит, как солдат в походе. Но солдатские походы кончаются, а чабанский длится тридцать лет и три года. Вот он опять лежит в чужом, неуютном доме. Словно у него впереди тысячи лет жизни, и еще придет необыкновенный молнийный поезд и умчит его в страну света, синевы и покоя. А пока шумный вокзал, тусклый, холодный, прокуренный, пахнущий карболкой.

Да приковали его, что ли, к ярлыге? Не всем быть космонавтами, но и чабанами не всем! Продавцом он не пойдет. Но он умеет плотничать, баранку крутить на тракторе. Надо было бежать с любимой в ту ночь куда-нибудь на целинные земли… Как она там?..

Снились ему кони на альпийских лугах.

Утро сдуло его ночные настроения, как отгоревший пепел костра. Ярко пылал огонь: получить или вернуть отару.

Директор еще болел. На усадьбе опять встретилась женщина-агроном. Заметил: смотрит, как на надоевшего просителя. Припомнился «банный лист».

Пошел на почту. Заказал разговор с секретарем крайкома. Трубку поднял помощник секретаря. Муратов говорил путано, захватывая сразу десятки вопросов, голос звенел обидой. Помощник вежливо и настойчиво сказал:

— Товарищ Муратов, такой вопрос сплеча не решают. Вы сами говорите: вода близко, а уже есть сигналы о затоплении кошар. Значит, надо вызвать Бекназарова, выслушать и другую сторону, как говорят юристы. Его соображения по расформированию отары пока неизвестны. У вас же получается: все виноваты, теперь уж и главный зоотехник и заместитель директора, только вы правы. Бывает, правда, и так. Я доложу о вас секретарю, ответ придет на совхоз…