Агент Их Величеств. Часть 2

Куратор Ноктус любил читать лекции на тему «особенности боевого колдовства» (как правило, это происходило в то время, пока Фигаро, отдуваясь, пытался привести себя в относительный порядок, пропустив на тренировочной арене очередное заклятье), и излюбленной его темой было то, что он называл «настоящим поединком».

«В головах всяких там ОСП-шников с инквизиторами давно и прочно устаканилась мысль, что самый опасный противник колдуна это Другой. Но это неверно. Понимаете, Фигаро, Другие обычно следуют определённым паттернам поведения, характерным именно для этого вида Других: баюны пытаются ввести вас в транс, Чёрные Вдовушки – растворить и сожрать, Нелинейная Гидра вас покромсает на куски и высосет вашу «вита», ну и так далее. Их действия предсказуемы, а, стало быть, существует стандартный набор контрмер, позволяющих скрутить любого Другого достаточно быстро и достаточно надолго для того чтобы вышвырнуть его вон из нашего мира или растворить к чертям в эманациях эфира... О да, да, я в курсе, что существуют ещё и демоны высшей категории, можете не продолжать. Но если вы не магистр, то в случае встречи с таким демоном поединок закончится, примерно, через пять секунд. Если магистр... ну, продержитесь минуту. Наверное. Поэтому крайние случаи мы сейчас рассматривать не будем... Нет, Фигаро, нет; самый опасный противник колдуна – другой колдун. И речь сейчас идёт не о поединках по правилам дуэльного кодекса, где вам разрешено повесить на себя три любые щита до начала боя, а сам бой начинается в тот момент, когда ударит гонг. Это всё невероятнейшая чушь. Знаете, как выглядит настоящий бой двух профессионалов? Шёл себе колдун по улице, захрипел, посинел, схватился за горло, упал да и помер. А его убийца сидит в гостиной у графа Пикуля, пьёт кофе и рассуждает про особенности музыкальных этюдов позднего Трюдо. Никогда, никогда, никогда, слышите, Фигро?! – никогда не наживайте себе во враги магистров!»

Следователь, в общем, и не собирался наживать себе врагов – хоть магистров, хоть пекарей. Врагов у него в принципе не было, чем куратор Ноктус, кстати, несказанно гордился, частенько приговаривая, что не иметь врага это то же самое, что сжить его со свету, только заблаговременно. Фигаро находил эту фразу сомнительной, но старался не спорить; личными врагами куратора, которых Ноктус сжил со свету, можно было бы набить небольшое кладбище.

Но сам следователь не имел ни малейшего желания нарываться на колдуна уровня магистра. Или, упаси Святый Эфир, выше этого самого уровня.

«Строго говоря, я уже вступал в противоборство с магистром. Алистар Метлби, да. Но – и в этом проклятый нюанс – Метлби никогда не хотел убить меня по-настоящему»

...Ветер – холодный и резкий – ударил в лицо мелкой мокрой пылью, закружился вокруг, дёрнул за воротник, поднял полы плаща, захлопал ими точно чудными парусами, и улетел дальше выть над голыми холмами, мрачно понурившимися под всё усиливающимся дождём. Следователь вздрогнул, втянул голову в плечи и медленно огляделся вокруг.

Осень медленно, но верно паковала свои скудные пожитки, собираясь на выход: совсем скоро упадут на землю последние жёлтые листья, ещё цеплявшиеся за кривые чёрные ветви, захрустит утренний ледок на лужах, а там и зима завалит эти поля белым колючим снегом – конец года не за горами. Обычное дело, обычный ход вещей от начала к концу, как было от века и будет ещё не раз. Тогда почему же такая тоска вдруг сжала сердце шипастой стальной перчаткой? Откуда и почему пришла, из какой норы выползла?

Нет ответа. Лишь воет дурным голосом над чёрной землёй одинокий ветер, да несутся по небу низкие коричнево-серые тучи, кутаясь в мелкий липкий дождь, точно в дырявый саван. Когда-то эти холмы были покрыты буйным старым лесом, но потом пришли лесорубы, лихие бородачи в кожаных жилетах, парусиновых штанах с непомерно широкими поясами и шляпах с вышитыми лентами. Застучали топоры, завизжали пилы, и некоторое время всё шло как нельзя лучше, а потом весенние дожди начали понемногу размывать голую почву, которую уже не защищали кроны и корни, разорвали эту землю на куски, смыли к чёрту весь плодородный слой, оставив только коричневую глину, и где раньше был лес, теперь раскинулась грязевая пустыня. Вон, на холме чернеет покосившаяся избушка с дырами слепых окон – все, что осталось от деревни лесорубов. Забрали ли обитатели избушки домового духа с собой, когда уезжали? Живы ли они вообще?

Но потом оказалось что прямо под глиной, совсем неглубоко, лежат пластами руды: медь, железо, бронза, а кое-где находили и небольшие золотые самородки. Тогда приехали сюда пышущие жаром и свистящие белым паром буровые установки, потянулись с севера могучие тягачи, вонзилась в землю сталь – началась новая эра, новый виток бесконечной спирали.

«Смерть вызвала к жизни новую смерть, – думал Фигаро, рассеяно стряхивая сигаретный пепел на землю. – Однако же, бес его подери, откуда эта странная уныль, что лезет под рубаху как этот чёртов ветер? Со мной такое редко бывает; вот как в том проклятом коридоре в архивах, не к ночи будь помянут...»

Особый Отдел, как известно, находился где-то в глубинах Академии Других Наук, в бесконечном лабиринте её коридоров. В незапамятные времена сам Мерлин Первый обустраивая Отдел, разделил его на фрагменты соединенные между собой шорт-треккерами – чем-то вроде блиц-коридоров между уголками пространственных «карманов». В случае нападения на Отдел (а случалось и такое) эти «коридоры» можно было отключить одним движением руки, словно загерметизировав затопленную каюту на корабле.

И, конечно же, шорт-треккеры Отдела вели наружу – не через холл же Академии попадали туда сотрудники. Общее количество входов и их расположение было строго засекречено; каждый агент знал только об одной, максимум, двух точках входа (да и от них его могли в любой момент отрезать, буде такая необходимость возникла бы).

«Двери», через которые Фигаро попадал в Отдел, находились в подвале городских архивов Нижнего Тудыма – старого двухэтажного здания ютившегося на городской окраине за поваленным забором, на обломках которого ржавели витки колючей проволоки. Некогда красный кирпич этих стен почернел от времени и гари, которую в изобилии выплёвывали трубы соседних фабрик, а зарешеченные узкие окна навевали на мысли о тюрьмах и секретных КБ литерных предприятий.

Здесь, на подвальном этаже, была неприметная стальная дверь с хитрым секретным замком, а за дверью – узкий каменный коридор, сырые стены которого освещали тусклые графитовые лампы похожие на гнилые зубы. Для того чтобы попасть в Отдел, нужно было пройти по коридору до конца, встать лицом к тяжёлой серой двери с маленьким глазком-воронкой, сложить руки в Пятый Открывающий знак и произнести кодовое слово. Хлопок – и агент оказывался в Отделе между фикусом в напольном горшке и старым автоматом с содовой (автомат работал, и за медяк мог налить в стакан шипучей газировки с привкусом ржавчины).

Фигаро ненавидел коридор в подвале городских Архивов Нижнего Тудыма.

Каждый раз, когда он проходил эти два десятка футов коричневой кафельной плитки, его охватывало леденящее чувство тёмного беспросветного ужаса, горло сжимал спазм, а из-под сердца рвалась наружу такая чёрная безнадёжная тоска, что впору было сесть на пол и завыть. Даже эфир здесь был словно заляпан грязными пятнами – явление, с которым следователь до этих пор ни разу не сталкивался.

Копаться в бумагах не хотелось, поэтому Фигаро подошёл к расследованию в своём ключе: завалился однажды вечером к сторожу, обитавшему в маленькой комнатушке первого этажа недалеко от парадной двери. Сторож – старичок-инвалид, постоянно гонявший чаи и кипятивший воду в плохо запаянном самоваре, с огромным удовольствием принял от следователя бутылку водки в качестве презента и тут же предложил распить её на двоих, что и было сделано.

От сторожа Фигаро узнал, что во время войны в здании архивов располагался штаб внутренней разведки Тудымского округа, а в коридорчике в подвале расстреливали заключённых.

– Человека выводили в тот коридор, – старик хмурился, поглаживая усы, – по бокам два конвоира, а позади солдат с пистолетом. Обычно, приговорённый даже не догадывался, что его ведут на расстрел. Когда проходили центральную часть коридора – там ещё на стене висел большой красный огнетушитель-пеногон – шедший позади солдат стрелял заключённому в затылок. Всегда в одном и том же месте; так было проще привыкнуть. Тело со временем всё запоминало и в нужный момент действовало само. Конвоиры подхватывали труп и тащили дальше по коридору – видели, там в конце дверь? За ней был ледник на двенадцать мест; там до сих пор воняет хлоркой... Мда... Палач получал две бутылки водки и пол-империалу, а конвоиры потом мыли пол в коридоре. Хотя это было без смысла: там плитка, на которой ни черта не видно... Вот такие вот дела, господин следователь. Авось, не в раю живём.

Фигаро рассказал то, что ему удалось узнать куратору Ноктусу, и спросил, откуда приходит то жуткое чувство чёрной безнадёги, что захлёстывало следователя в коридоре. Ноктус коротко пожал плечами, и сказал:

– Шрамы мира. Что-то глубокое, глубже, чем доступные нам уровни, на которые мы можем прозревать мировой эфир. Это как смрадный сквозняк, который тянет из-за двери времени. Причём почему-то только в некоторых местах... или от некоторых людей. Чёрт его знает, почему так. Как правило, это просто следы прошлого, вроде кровавых пятен под обоями, но, бывает, что такое эхо приходит и из будущего. Очень редко, но бывает. Не забивайте себе этим голову, Фигаро. Что было то прошло.