Агент Их Величеств. Часть 2

Следователь поёжился, плотнее запахнувшись в плащ. Сейчас он стоял, фактически, на кладбище, но тёмный тоскливый ветер дул вовсе не из-под земли, где лежали сокрытые следы былых преступлений. Тьма тихо выла над тем местом, где в засохшей грязи отпечатались едва заметные следы дорогих туфель с шипами-пирамидками на подошвах, и Фигаро, как бы он ни старался, не мог заставить себя поверить в то, что этот смрадный поток ядовитого ужаса прилетает к нему из прошлого.

Он швырнул сигарету на землю, раздавил её каблуком, и быстро, постоянно оглядываясь, зашагал к старому «Рейхсвагену». Где-то хрипло закаркала ворона, точно зашёлся удушливым кашлем призрак чахоточника, далеко на западе заворчал гром, и дождь, наконец, хлынул: ровный, холодный и сильный; настоящий осенний дождь, из тех, что топит в грязи все следы и все дороги на свете.

Глава 7

Высокие напольные часы зашипели, зажужжали и мерно, вкрадчиво пробили девять раз. Вечер, но здесь, в Верхнем Тудыме, ещё детское время: на улицах только-только начинали появляться гуляки и всё чаще стучали по брусчатке копыта лошадей запряжённых в мелькающие за окнами пролетки. Дождь холодными пальцами быстро-быстро барабанил по карнизам, но горожанам, похоже, было всё равно: дождь на улице, снег, или извержение вулкана. Главное, что горят в темноте вывески над сомнительного вида разливочными, трепещет пламя под колпаками газовых фонарей и доносится музыка из полуподвальных дыр, где играли в карты на деньги, дрались на деньги, пили на деньги, а также многое другое, о чём не говорят в приличном обществе, если таковое, конечно, ещё где-то осталось.

– Чёрт. Чёрт-чёрт-чёрт.

Фигаро взъерошил волосы, стукнул кулаком по столу, и хмуро уставился на болтавшийся в углу скелет.

В полумраке (горела только настольная лампа) комната – она же морг, она же стоматологический кабинет – выглядела мрачно. Не «загадочно и мрачно», а именно мрачно безо всяких дополнений: тусклый зелёный свет лампы в сорок свечей холодными бликами сверкал на изгибах хирургической стали, тошнотворного вида зубодёрных инструментах и шкафах, за стеклянными дверцами которых плавала в формалине всякая-разная анатомическая гадость, к которой следователь особо не присматривался.

– Чёрт!

Скелет, похоже, был, в целом, согласен. Будучи просто кусочками белёного дерева, коим долженствовало изображать человеческий костяк в натуральную величину, за свою жизнь он успел побыть и вешалкой для шляп, и подпоркой для дверей, и даже пугалом, так что скелету было кое-что известно о жизненных перипетиях.

Следователь покачал головой, вздохнул, ругнулся поматерно, сжал испачканными чернилами пальцами автоматическое перо, и уставился на лист бумаги, что лежал на столе, прижатый по углам потёртыми латунными зажимами для письма. Бумажный лист был уже порядком заляпан кляксами, почёркан и забрызган мелкими чернильными капельками; на нём громоздились друг на дружку овалы и круги с именами в них и путались в дикие узлы идущие от этих кругов стрелки.

«Роберт Фолт» – кричала красночернильная надпись в одном из овалов, от которого тянулись стрелки-ниточки к кружкам «Косой Рене» и «Мартин Фолт». И, конечно же, широкая стрела указующая в самый верх листа, где согбенной виселицей корёжился Большой Вопросительный Знак – таинственный колдун «господин Тренч».

Фигаро вздохнул, и обвёл вопросительный знак красным. Это не слишком помогло мозгу зацепиться, наконец, хоть за что-то в хаотичном переплетении стрелок и имён на бумаге, зато принесло некоторое нервное успокоение. Следователь подумал, и пририсовал вопросительному знаку маленький галстук-бабочку, висящую прямо в воздухе шляпу-цилиндр и усики-стрелочки. Теперь условный колдун-инкогнито выглядел куда солиднее, и Фигаро, удовлетворённо отложив в сторону автоматическое перо, встал с кресла и, шумно отдуваясь, прошёлся по комнате, заложив большие пальцы за брючный ремень.

Вслушиваясь в дробный стук дождевых капель по стеклу, Фигаро вдруг понял, до какой степени ему не хочется заниматься этим делом. Строго говоря, ему не хотелось заниматься вообще ничем; дневной запал выдохся, и теперь следователь чувствовал нечто вроде умственного похмелья.

Напольные часы, тихо прошептав себе под нос едва слышное ругательство, вызвонили четверть. Зашуршал в углу домовой, недоверчиво буравя странного колдуна глазками-бусинами, но Фигаро не обратил на домашнего духа внимания; он медленно подошёл к окну и рассеянно коснулся кончиками пальцев холодного стекла.

За окном пронеслась шумная пролетка, полная смеющихся молодых людей в одинаковых зелёных пальто и девиц в алых дождевиках; девицы делали вид, что сейчас свалятся вниз, на брусчатку (что, в общем-то, было вполне возможно – девицы слишком уж усердствовали), а зелёные дождевики с гиканьем затаскивали девиц обратно. Извозчик – коренастый пожилой мужичок в широкополой шляпе с обвисшими полями – флегматично жевал зубочистку и, похоже, дремал на ходу, грезя горячим супом, печным огнём, штофом водки и мягкой постелью.

«Где-то там, наверняка, и Юск. Днём дантист, понятно, работает, а вот вечерами, похоже, любит гульнуть... С другой стороны, а кто не любит? Может, всё дело в этом? Может, ты хандришь из-за того, что тебе не с кем просто посидеть, поговорить по душам, никуда не спеша и не думая о том, что будет завтра? С Орбом Мерлина на пальце ты совершенно отвык от одиночества, и теперь оно тяготит тебя, точно тяжёлое пальто, в которое приходится влезать после долгого жаркого лета: тут жмёт, там протёрлось, в карманах крошки, а уж сколько оно будет пахнуть шкафной пылью, нафталином и плесенью... Пальто в таких случаях, как правило, вывешивают проветриться. Так может...»

В дверь постучали, легко и нетерпеливо. Так стучат, когда точно знают, что хозяева наверняка ждут гостей: давайте, давайте, дверь нараспашку, несите полотенце и стакан, погода собачья, негоже держать на пороге доброго человека!

«Юск? Да ну, с чего бы это ему ломиться с чёрного хода? Он бы через парадную, а потом... Хотя, может, он уже накидался как плотник, и хочет пообщаться? Хм, почему бы и нет? А если это поздний посетитель? С флюсом, острой болью и вот этим всем? Да нет, чушь – такой визитёр ломанулся бы в двери под вывеской... Хрен с ним, сейчас узнаем...»

Фигаро отодвинул надёжный стальной засов, вытащил из паза цепочку, и открыл дверь.

На пороге стоял мужчина лет пятидесяти, в широкополой шляпе с пером, модном кремовом плаще и сапогах со шпорами. Чем-то посетитель напоминал мушкетера, оставившего военную службу, но не дуэли: лихо закрученные усы, бородка клинышком, волевой подбородок и глубокие карие глаза, в которых плясали весёлые чёртики. В руке у мужчины была трость – тяжёлая черная палка с набалдашником в виде львиной головы, и по тому, как поздний посетитель держал её в руке, чувствовалось, что трость – отнюдь не просто красивая игрушка, а ножны, в которых таится скрытое лезвие, или палочка-концентратор (от усача ощутимо веяло колдовством).

– Чем могу? – Следователь приподнял бровь, пытаясь сходу определить, что за заклятье висит на «мушкетёре». Это у него неожиданно получилось: заклинаний было два: «зонтик» – лёгкий кинетический купол, защищавший позднего гостя от дождя, и Фазовый Стробоскопический Щит (творение великого Ангазара, высшая школа сопромага).

– Могу я видеть почтенного господина Фигаро, следователя? – осведомился усач бархатным баритоном, растопившим, должно быть, не одно женское сердечко.

Следователь кивнул.