Агент N 13

– Ну, что удалось узнать у девушки?
– спросил толстяк, отдуваясь, когда они свернули в аллею, ведущую на пляж.

– А вы-то откуда пронюхали, что я был с нею?
– удивился Фельмери.
– Я ведь еще даже полковнику не успел об этом доложить.

Шалго повернулся к лейтенанту и долгим взглядом посмотрел на него.

– Так знайте же, мой мальчик, что, когда мне нужно что-то узнать, я поворачиваюсь лицом на юго-запад, беру в руки свой старый армейский бинокль и терпеливо осматриваю весь пляж. А нет меня - то же самое делает по моей просьбе моя дражайшая половина. Так что пока я с Беатой беседовал в отеле, Лиза любовалась видами на Балатон. И, разумеется, совершенно случайно увидела и вас - возле трех плакучих ив. Ну, так что вам поведала Илонка?

Пришлось лейтенанту Фельмери рассказывать о своей беседе с девушкой.

– Я не думаю, что Меннеля убил Казмер Табори, - подвел он итог своему рассказу, - но мне неясно, почему Илонка так защищает инженера и где они оба могли быть в ту ночь? Есть у меня, правда, одно предположение, что девушка эта нравится Казмеру Табори.

– Это уж точно!
– подтвердил Шалго.
– Выстрел в десятку.

– Ну, девушку я не знаю. Но могу предположить, что в ту ночь она была у Меннеля. За это говорит вот что: инженер Табори под вечер уехал в Будапешт. Илонка же, как удалось установить группе майора Балинта, в девять вечера ушла из дому и возвратилась только на рассвете, около четырех-пяти утра. Так по крайней мере сказал ее дедушка. Допустим, что инженер возвратился двадцатого не в десять утра, а часа на три раньше, скажем, в семь. И от кого-нибудь узнал, что Илонка провела ночь у Меннеля. Инженер пришел в ярость и убил его.

– Где?
– спросил Шалго. Они стояли перед длинным рядом лотков и киосков около базара.

– Это еще нужно сообразить. Стоп, есть! Меннель жил у Табори. Когда утром он отправился на пляж, Казмер незаметно пошел следом за ним. Выехал на озеро на другой лодке, прикончил соперника и возвратился.

– Гм, гм, - пробурчал себе под нос старик.
– Версия неубедительная. И труднодоказуемая.

– Давайте кое-что уточним, - предложил Фельмери.
– Вы все же лучше меня знаете их обоих.

– Присядем-ка на минутку, сынок, - сказал Шалго, кивнув на скамейку, стоявшую в тени.
– А то из меня уже и дух вон. Так что ты говоришь?

– Можно ли предположить, что Илонка пошла на такое?.. Ну, словом, чтобы она приняла предложение Меннеля?

– В наши дни трудно в этом смысле ручаться за кого-то.

– И второе, - продолжал лейтенант.
– Можно ли себе представить, что Казмер Табори способен убить человека?

– Можно, - решительно отвечал Шалго.
– Казмер отличный специалист в своей области, но он страшно необуздан. В детстве не было дня, чтобы он с кем-нибудь не подрался. Очень чувствителен к обидам. К сожалению, слишком рано, еще в школьную пору, ему "открыли глаза", что он детдомовец, подкидыш. Вскоре об этом узнали и его одноклассники, стали дразнить. Кого-то он стукнул. Его отколотили. Тогда он начал заниматься дзюдо. Не ради спортивных лавров, а для самообороны, чтобы уметь постоять за себя. Но и до сих пор он легковозбудим и обидчив. Слишком много в его сердце горечи.

– А в каких отношениях он с Илонкой? Мне кажется, они небезразличны друг другу.

– На этот вопрос я затрудняюсь ответить, - задумчиво произнес старый детектив.
– А что говорила вам Илонка о своих родителях?

– До них мы еще не добрались, - сказал Фельмери и с любопытством посмотрел на Шалго.

– Илонка ведь тоже сирота, - продолжал тот.
– В пятьдесят шестом ее отец и мать покончили с собой. Иштван Худак был военным прокурором. Были у него дела, за которые в смутное время мятежа кое-кто хотел с ним рассчитаться. Приходили искать его к нему домой, Худак дверь не открыл. А потом взял пистолет и сначала застрелил жену, а потом пустил себе пулю в лоб. Может, и девочку ждала та же участь. Но, к счастью, ее в тот час не оказалось дома. Надо сказать, что у Табори с Худаками были весьма плохие отношения. Покойный Худак причинил им в свое время много неприятностей. Даже вел против них дело и самолично допрашивал профессора и Бланку. Дело это, правда, прекратили. Только для Бланки Табори с той поры упоминание о Худаках - что красный платок для бодливого быка. Если она и терпит еще, что Казмер разговаривает с Илонкой, то о чем-то более серьезном и слышать не хочет. Казмер это, конечно, понимает и, уважая и любя свою мать, не хочет причинять ей огорчения. Он вообще не любитель осложнений. И это тоже против вашей гипотезы, - заключил Шалго и посмотрел на лейтенанта.

– Почему против?

– На это я отвечу позднее, - тяжело поднимаясь со скамейки, сказал старик. Он пошел по усыпанной гравием дорожке к входу на пляж. Фельмери следом за ним.

В воротах за небольшим столиком восседал кассир пляжа - Адам Рустем. Это был пожилой худощавый человечек со скуластым лицом и глубоко посаженными темными глазами, над которыми нависали густые черные брови. Зато все остальное у него было белое: волосы, рубашка, полотняные штаны, кеды, халат.

– Как идут дела, профессор?
– спросил Шалго, подавая руку Рустему.

– Не жалуемся, - отвечал тот, подозрительно косясь на Фельмери. Сегодня наплыв особенно велик. Соблаговолите окунуться в прохладу вод, ваша милость?

– Упаси бог, - сказал Шалго.
– Вот разрешите представить вам лейтенанта Фельмери, который очень хочет взглянуть на ту самую лодку номер семь, на которой Меннель ездил в последний раз кататься.

– Она на лодочной станции. Без разрешения майора мы ее никому не выдаем, - сообщил Рустем.

– Ясно. Никому, кроме нас, - уточнил Шалго. Он достал сигару, предложил закурить и Рустему.
– А скажите, профессор, вы были здесь в то утро, когда Меннель отправился на прогулку?

– Конечно. Я, прошу покорно, еще ни разу за всю свою жизнь не опаздывал на работу. Я сам и лодку выдал господину Меннелю. Абонемент у него был от бюро обслуживания. Бедняга! Да будет милостив к нему господь. Приятный, приветливый был человек. Я проводил господина Меннеля к причалу. По дороге мы с ним немного поговорили. Он все моей семьей интересовался.

– На пляже уже много народу было в это время?

– А никого. У меня только несколько человек из проживающих в отеле плавают обычно по утрам, с шести до полвосьмого. А господин Меннель отчалил около восьми.

– Вы хотите сказать, что в это время вы были только с ним вдвоем на причале?
– с недоверием глядя на тщедушного смотрителя пляжа, уточнил Шалго.

– Да, только вдвоем и были. Господин Меннель и я. Перерыв, так сказать, у нас в это время на пляже. Гости отеля как раз завтракают, а посторонние еще не приходят, рано. В полдевятого появляются первые купальщики.

– И никого из посторонних вы не видели?

– Ни души. Да вы что, не верите мне? Но я говорю сущую правду!

– Не обижайтесь, старина, - проговорил Шалго, заставив себя улыбнуться.
– Да уж больно невероятно все это. И Казмера Табори вы не видели?

– Нет, утром рано не видел, он пришел позднее, ближе к обеду.

– Что ж, и на том спасибо, профессор, - поблагодарил Шалго Рустема и напрямик по выгоревшей траве газона заковылял вслед за Фельмери к причалам. В знойной духоте гул голосов, висевший над пляжем, был еще невыносимее, чем обычно.

– Вот это и было мое второе возражение, - догнав лейтенанта, сказал Шалго.
– Казмер Табори не выезжал на лодке следом за Меннелем. Маловероятно и то, что убийство совершилось у него в доме. Как-то по-другому все это происходило.

Они сели в лодку. Сразу же нашлось несколько зевак. Кое-кто хихикал, глядя на странных гребцов. Лейтенанту Фельмери, тут же догадавшемуся, над чем смеются люди, стало не по себе: он, наверное, и сам за живот схватился бы при виде таких, как они, чудаков, залезших в лодку в жарищу одетыми, словно для прогулки по городу. Не долго думая, он сбросил с себя все лишнее и сразу почувствовал облегчение. А вот старого Шалго не смущали, как видно, насмешки: он преспокойно покуривал сигару и весело посматривал на лейтенанта.