Ах, эта черная луна!

ЮЦЕР. Бедный Гец! Твоя карта не так часто вставала на голову. Ты был хорошим другом. По большому счету, ты был просто замечательным другом и таким остался.

ГЕЦ (грустно, с повлажневшими глазами). Нам пора. Попробуй изобразить душевную драму, когда мы вернемся. Только не переигрывай. Просто поплачься Славе в жилетку. Ты у нас должен расчувствоваться после посещения родных пенат.

ЮЦЕР. Положись на меня. Моя дочь не могла унаследовать драматический талант от матери. У Мали его не было. Правда, после твоего рассказа я начал в этом сомневаться.

Акт четвертый

Опять кабинет Геца. На столе в вазе свежие тюльпаны. Гец в накрахмаленной сияющей сорочке и жилете. Медицинский халат брошен на спинку стула. Выражение лица — праздничное. Юцер сидит на табурете в том же больничном халате без пояса. Он небрит, волосы сальные. Угрюм и насмешлив.

ГЕЦ. Покажи ногти.

ЮЦЕР (прячет руки за спину, от чего халат распахивается, открывая бело-серую больничную пижаму с больничным клеймом на животе). Мои ногти — это мое личное дело. Я действую по инструкции главврача. Завтра суд. Я хочу выйти отсюда. Я хочу домой.

ГЕЦ. Эти тюльпаны от Славы. Она уже написала заключение. Я его видел. Завтра ты опять будешь свободным человеком, Юцер.

ЮЦЕР. Эти тюльпаны мне или тебе?

ГЕЦ. Тебе, тебе.

ЮЦЕР. Тогда отнеси их Софии. От меня. А вечером я приду в гости. Но без цветов. Прости, друг, но нести цветы Софии — выше моих душевных сил.

ГЕЦ. А она собирается подать тебе «стефанию». Готовится к твоему приходу, как к визиту Голды Меир, это сейчас ее любимый персонаж.

ЮЦЕР. Не так уж много надо, чтобы завоевать гордое сердце твоей супруги. Пять месяцев прозябания в этом вполне приятном заведении, и София уже полюбила меня за муки. Кстати, скажи мне вот что: сумасшедшие, я имею в виду настоящих сумасшедших, страдают из-за того, что так называемые нормальные люди их не понимают?

ГЕЦ (удивленно). Сформулируй вопрос точнее.

ЮЦЕР (раздражаясь). Чего проще? Когда нормальные люди чувствуют, что их не понимают, они готовы ползать по стенам от досады. А психи не поняты априори, поэтому их называют сумасшедшими. Их идеи не входят в арсенал понятий нормального человека. Это их злит или они настолько убеждены в своей правоте, что им все равно?

ГЕЦ (после раздумья). Одни добиваются понимания и звереют от разочарования в людях. Некоторые превращают свое разочарование в манию преследования. Другие относятся к так называемому нормальному миру снисходительно или с насмешкой. Третьи вообще не принимают его в расчет.

ЮЦЕР. Я так и думал. Но эти три типа отношения к миру свойственны и нормальным людям. Что ты делал, когда тебя несправедливо уволили с работы? Ты рычал и пробовал кусаться. Что до меня, мир не стоит того, чтобы расстраиваться по поводу его несовершенств. Все, что от меня требуется, это протиснуться между глупостью одних и злобой других. Если смотреть на мир трезво, это не слишком сложная задача. А Любовь держит мир в руке, как яблоко, и надкусывает его, когда хочет. Она им владеет, а тот, кто владеет миром, не должен принимать в расчет ничего и никого.

Я все думал, какую карту подобрать для моей красавицы. Малая аркана не для нее, ей там тесно. Вот, скажем, моя карта, выпав кому-нибудь, может означать почтальона. А Любовь не станет гадать, придет ей письмо или нет. Если ей нужно, письмо придет. А если оно не пришло, значит, в нем не было никакой нужды.

ГЕЦ. Ты скорее описываешь отношение Любови к жизни, чем отношение жизни к ней. Но оставь карты! Признаться, они мне немного надоели. Напоминают пособия для дураков. Я тоже не перестаю думать о Любови. История, которая чуть не свела с ума тебя, взрослого человека, оставила ее психически совершенно здоровой. Она убила человека, она подставила родного отца под суд, и ничто в ней не выло и не молило о прощении. Вместе с тем, наша девочка не аморальна. Как же это? Этот вопрос занимает меня как психиатра.

ЮЦЕР. Разве психиатрия управляется моралью?

ГЕЦ. Меняются времена, меняются нравы, а с ними меняются понятия добра и зла, то есть, не только политика и поэзия, но еще и сумасшествия.

ЮЦЕР (пораженно). Ты предполагаешь, что люди начнут сходить с ума по-иному?

ГЕЦ. Они уже сходят с ума по-иному.

ЮЦЕР (задумчиво). Скорее, из сводят с ума по-другому. И знаешь, что? Я не приду завтра вечером к вам. Я буду лежать на диване в своей гостиной, курить трубку и думать ни о чем.

ГЕЦ. Что тебе мешает делать это у нас?

ЮЦЕР. София. Она погонит меня курить на балкон. А ты будешь занимать меня умными разговорами.

ГЕЦ. Ты мне не нравишься. По-моему, тебе понравилось быть сумасшедшим. Иди постриги ногти. Они тебе больше не нужны. Я уже сказал тебе, что Слава отправила заключение в суд. Она влюбилась в тебя, как кошка, и будет драться за тебя, как львица. Как ты это делаешь, Юцер? Как ты покоряешь женщин? Это — одна из загадок, которую я никак не могу разгадать.

ЮЦЕР (с досадой). Мы вернулись на тридцать лет назад. Я помню, как ты лежал на тахте, жрал шоколад и канючил насчет секрета покорения женщин. Я никогда никого не покорял, ясно? Никогда и никого. Если я желал женщину, она это чувствовала, и приходила ко мне… или не приходила.

ГЕЦ. И тебя вовсе не волновало, придет она или не придет?

ЮЦЕР. В ранней молодости в этом вопрос был какой-то азарт. Придет или не придет?! А потом азарт исчез. Я думаю, это случилось после того, как меня изнасиловала Капа Сталь.

ГЕЦ (после недолгого молчания). А любил ли ты кого-нибудь, Дон-Жуан?

ЮЦЕР (отвечает немедленно, словно эта мысль давно примостилась на кончике его языка и только ждала, когда кто-нибудь пригласит ее выступить). Да! Да! Теперь я знаю это точно.

ГЕЦ (с большим любопытством). И кто же она?

ЮЦЕР. Любовь. Никогда и никого я не любил так, как ее. В ней есть все, что я искал. Она коварна, но она и преданна. Я единственный нужен ей до отчаяния, хотя на самом деле ей не нужен никто. Она прекрасна и отвратительна, сильна и беспомощна одновременно. Ей открыты сердца людей, и она может одарить или убить, а порой способна на оба действия единовременно. Когда она рядом, я счастлив, когда ее нет рядом, моя жизнь теряет всякий смысл. Она забирается в мои сны, как в младенчестве забиралась в нашу с Мали постель. Ляжет сбоку, так деликатно и осторожно, но не пройдет и получаса, как вся кровать принадлежит ей, а мы ютимся по краям и боимся спугнуть это прекрасное видение.

ГЕЦ (нахмурившись). Ты говоришь о своей дочери так, как если бы она была чужой женщиной. Это болезнь, Юцер.

ЮЦЕР. Нет ничего здоровее моей любви. Она не требует обладания. Она чиста и возвышенна. Мали как-то учила Любовь, что цветы не надо срывать, потому что красоту все равно нельзя присвоить. А я не должен присваивать Любовь, она моя! И именно потому она будет любить меня больше, чем любого другого мужчину. Она не терпит, когда ее пытаются присвоить. Но она не готова отпустить тех, кто принадлежит ей. Мне кажется, она ненавидит Мали за то, что та посмела уйти без спроса.