Ах, эта черная луна!

ГЕЦ. Будь осторожен. Она может не позвать тебя во Франкфурт.

ЮЦЕР. Раньше могла. А теперь не может. С тех пор, как она повернула мою руку и нож в сердце Шурика, я стал непреложной частью ее самой. Я ее спас, Гец, а этого она не может ни простить, ни забыть. Я не хотел, чтобы она видела меня в этом дурацком халате, это правда. А еще я хотел закинуть крючок с приманкой. Она его проглотила. Ее бедный отец отказывается с ней встречаться! Она добьется его прощения и любви, чего бы ей это не стоило! И так я буду вынужден ее мучить, отказываясь от всех милостей, которые она мне предложит, всю оставшуюся жизнь. Я всегда буду идти на казнь ради нее, и она всю жизнь будет ненавидеть и любить меня одновременно. Приглашение придет скоро. Так скоро, как позволят тамошние обстоятельства.

ГЕЦ. Лучше тебе остаться здесь и не устраивать себе и Любови пожизненное заключение в одной камере.

ЮЦЕР. Ни за что! Я скорее умру, чем откажусь быть рядом с ней.

ГЕЦ. Я был уверен, что ты любил Натали. Все были в этом уверены.

ЮЦЕР (хмурясь). Натали обладала одним качеством: она умела призывать к себе, если сказать проще, она умела быть желанной. Но напиться из этого источника никому не удавалось, и мне тоже не удалось. Я понял это в старой бане на Лене. Не буду рассказывать, чего мне стоило пробраться туда. Орфей не сделал большего ради того, чтобы увидеть Эвридику. И ее привели. О, как она была жалка! Ее глаза сверкали, но они глядели только на еду, и я готов был скормить ей свою собственную плоть. Она ограничилась помидором с хлебом. А потом блеск в ее глазах погас. Она насытилась. Так она насыщалась, когда после очередной безумной ссоры ухитрялась заполучить меня обратно. Насыщалась от одного того, что я пришел на ее зов. И становилась просто жилистой бабой, наполненной физиологией. Но раньше она умела разжечь в своих глазах искусственный блеск. А там, на Лене, ее на это не хватило. Она хотела секса, жадно, неразборчиво. Не любви, а секса, понимаешь? А я не смог. Такого со мной раньше не случалось. Даже с ужасной Капой это все же получалось. А тут — никак. Я гладил ее иссохшее тело, я ее жалел, я бы жизнь за нее отдал, но я не мог поступить с ней, как она того желала. Она обозлилась. Обозлилась настолько, что готова была заплатить охраннику за мою смерть. Это отпугнуло меня навсегда. В моем представлении она стала черной, огромной и ненасытной паучихой с огромным кровавым ртом.

ГЕЦ (задумчиво, припоминая). С тобой был подобный случай. В борделе города Брюгге. Проститутка попалась жалкая, она рассказывала тебе про свои беды, про больных родителей и чахоточного брата. У нее было рваное белье и кривая рука. Тогда ты тоже побрезговал ею, оставил вдвое больше денег, чем положено, и ушел.

ЮЦЕР (потрясенно, всматриваясь в память, обнаруживая следы давно забытого приключения). Боже мой! Боже мой! Значит, Натали увидела на моем лице отвращение. Отвращение и гнусную жалость. Она была права! За это нужно убивать! Я никогда не думал об этом так. Я виноват перед ней. Мне надо будет поехать в Юрмалу.

ГЕЦ. Уймись. Она остается злобной паучихой с окровавленным ртом. Она хотела убить тебя, и она чего-то такого наговорила Мали, чего та не смогла выдержать. На нее обозлилась даже Ведьма. Кстати, не знаешь, почему?

ЮЦЕР. Знаю. Натали заставила Ведьму свидетельствовать в пользу подложного завещания относительно дачного дома ее кузена. Давать ложные показания. Поначалу старуха была убеждена, что все это невинная игра, а потом узнала, что помогла своей бывшей хозяйке обобрать бедную вдову с тремя детьми. Все! Все! Мы уже докопались до самого дна помойного ведра нашей жизни. Скажи, ты всегда доводишь своих пациентов до такой жути? Когда я носил костюм и шляпу, ты не пытался запустить в меня свои ручищи так глубоко. А в этом халате без пояса я совершенно беззащитен. У тебя чертовски опасная профессия.

ГЕЦ. Я только пытаюсь тебе помочь. Ты должен навести порядок в собственной голове, иначе Слава будет пользовать тебя до конца твоей жизни. Ты опять сорвешься.

ЮЦЕР. Ну и хорошо. Это называется: жить. Я сорвусь, я запутаюсь в своих ощущениях, я встану на голову. Моя карта такова, что от этого никому не будет вреда.

ГЕЦ. Не стану напоминать тебе, почему ты здесь. Завтра вечером мы ждем тебя у себя.

ЮЦЕР. Разве ты не пойдешь в суд?

ГЕЦ. Нет. Тебя туда тоже не вызывают. Туда пойдет Слава. Она все сделает как надо. Я в этом совершенно уверен.

ЮЦЕР. Мою судьбу будут решать заочно, и меня даже не просят участвовать в этом представлении. Ужасное свинство.

ГЕЦ. Есть вещи, которые решаются на небесах, в суде, за закрытыми дверьми. Есть вещи, которые не зависят от тебя. Когда ты с этим смиришься, жизнь покажется тебе более терпимой.

ЮЦЕP. Я никогда с этим не смирюсь! И я всегда буду пытаться изменить порядок вещей в мою пользу.

ГЕЦ (зло). Не знаю, есть ли в твоей колоде дурак, но на твоем месте я бы гадал именно на него.

Акт пятый

Дом Юцера. Пустая гостиная. Стены в дырках от гвоздей и пятнах от снятых картин. По разнице в цвете краски на стенах можно определить, где стояли книжные полки, где — диван, где — комод. Пол захламлен бумагой и обрывками веревок. Юцер сидит на кухонном стуле. Рядом с ним два чемодана и дорожная сумка. Он щегольски одет в костюмную тройку. В белоснежных манжетах блестят золотые запонки, галстук умело повязан. На втором кухонном стуле — аккуратно сложенное пальто, клетчатый шарф и меховая шапка. Юцер курит трубку и поглядывает на часы. В комнату входит Гец.

ГЕЦ. Меня послали за тобой. Чок внизу, опять неполадки с машиной. Давай спускаться. Чок снесет чемоданы.

ЮЦЕР. Подождем здесь. Как легко разорить гнездо! Даже свое собственное.

ГЕЦ. Ты предложил Софии забрать из твоего дома все, что ей хочется, и оказалось, что забрать ей хочется все! Мой дом теперь стал твоим домом, Юцер. Я буду сидеть за твоим письменным столом, спать на твоей тахте, есть из твоих тарелок и разгуливать в твоем купальном халате. Это приведет к раздвоению личности. Иногда я буду Гецом, а иногда — Юцером.

ЮЦЕР (разглядывает люстру, одиноко висящую под потолком). Чок обещал снять люстру и отнести ее к вам. Мали ее очень любила. Она трофейная и, насколько я помню, довольно дорогая. Не оставляй ее тут.

ГЕЦ. Приютим и люстру.

ЮЦЕР. Вот деньги, которые я получил за книги, картины и безделушки. Получилась большая сумма. Оказывается, Мали неплохо разбиралась в живописи. Она покупала картины молодых художников, и все они стали знаменитыми. Вот, возьми.

ГЕЦ. С какой стати! Купи на них что-нибудь.

ЮЦЕР. У меня нет ни времени, ни желания тратить эти деньги, кроме того, их просто невозможно потратить быстро с минимальным смыслом. Сумма примерно соответствует деньгам, которыми в свое время меня ссудил твой отец. Они твои. Или отдай их Чоку. Пусть купит новую машину.

ГЕЦ. Я подумаю, как их тебе переслать.

ЮЦЕР (твердо). Они твои. Больше мы об этом говорить не будем.

ГЕЦ. Отдай их Софии. Скажи, что это ее доля в бриллианте, которого не было.

ЮЦЕР. Почему же? А вдруг он все же был?

Вытаскивает из кармана круглый лиловый мыльный шарик, величиной с теннисный мяч, и подкидывает его кверху. Ловит и снова подкидывает. Гец с удивлением следит за этой игрой, напряженно морщит лоб.

ГЕЦ. Что это?

ЮЦЕР. Мыло из ванной Натали.

ГЕЦ. Разве наши дамы не смылили его за долгие годы войны?

ЮЦЕР. Это второй кусок. Как ты помнишь, было два одинаковых куска мыла. Я послал Мали за обоими, но они то ли растерялись, то ли кто-то их спугнул. Второй кусок остался в ванной.