Академия безмолвия

Я прошлепала в ванную и отыскала на полочке плотно замотанный холщовый мешок с загадочным неглисиумом, вытащила зубами пробку из стеклянной емкости.

Мне не хотелось это пить. Не хотелось глушить огонь, который только-только начала чувствовать.

"Вспомни, что говорил сэр Джордас"

"Пугал мифическими опасностями, ничего толком не объясняя?" Я принюхалась -снадобье ничем не пахло. Решилась и сделала глоток - наугад, совсем чуть -чуть. Никакого выраженного вкуса бесцветная жидкость тоже не имела. Я вздохнула, убрала бутылочку и вернулась в кровать.

Глава 30.

Время в Академии неожиданно понеслось, словно клубок с горы.

Каждое утро мы вставали, словно зомби, и шли в холодную сырую темноту осеннего - а затем и зимнего утра. Наш немногословный тренер, сэр Арчи, кажется - по имени к нему обратиться не было никакой возможности, ни разу не заболевший и не проспавший, был неизменно одет так же легко, как и в первую нашу встречу. Его полуголое тело не синело и не краснело на пронизывающем ветру, не покрывалось мурашками и вообще было готово к любым нагрузкам - в отличие от наших все еще довольно хлипких студенческих тел. Каждый день. Бег, упражнения, растяжка. Ноющие мышцы, иногда почти незаметно,иногда довольно сильно. Каждый демонов день.

Только где-то к середине зимы я втянулась и перестала мысленно стонать по утрам, тело поднималось само, словно независимо от меня выполняло необходимое, пока непроснувшееся сознание еле ворочалось, грузно и вяло. Одного часа после заката на разговоры было демонически мало. Отстранённо, будто издалека я отмечала, как мы все меняемся. Тишина, царившая снаружи, пробиралась внутрь. Запертые в этом безмолвном мире, мы потихоньку сходили с ума, не кубарем, как пьяницы с трактирного крыльца, а потихоньку, по одиночке, как воры, пробирающиеся в ночи по тёмной узкой и непременно скрипучей лестнице винного погреба.

После тренировки тела и завтрака занятия продолжались. И, надо сказать, как-то незаметно они стали совсем не такими бессмысленными, как показались мне в начале обучения.

У нас ввели зоологию и анатомию - и, надо сказать, адептов изрядно напугало такое нововведение. Впрочем, лекции были общими для обоих факультетов, так что хотя бы возможность видеться с Ларсом примиряла меня с необходимостью ежедневно лицезреть скелеты - к счастью, неподвижные и отнюдь не желающие общаться, тушки животных с наложенными на них заклинаниями, препятствующими разложению, а то и отдельные органы. "Требуховедение", как быстро обозвали адепты новую науку, вела леди Адриана. Я, благодаря отцу-мяснику с детства привыкшая к самым устрошающим кровоточащим кускам, чувствовала себя на занятиях вполне сносно, впрочем, как и прочие адепты с факультета смерти, а вот жизневикам приходилось плохо. Отчего-то они все как один -наша стальная леди не в счет - были крайне чувствительны к телесной изнанке.

Основы магии и стихийную магию все так же вел Второй голос Академии сэр Алахетин. Первые два месяца мы в основном упражняли пальцы, записывая виды и классификацию плетений, способы, методы, причины, обоснования, следствия и последствия, сидя сиднями за гладкими, идеально чистыми партами. Однажды, придя в аудиторию, мы обнаружили, что столов и стульев там нет. Сэр Алахетин ободряюще улыбнулся нам, и меня передернуло - ни одной улыбке этих безумцев, лишивших нас голоса, я не верила. С того момента мы сидели в круге, прямо на пыльном каменном - впрочем, на удивление теплом - полу или стояли, полукругом. Проректор приносил заколдованные предметы и даже мелких зверюг, спеленутых в коконы самыми различными заклинаниями, которые мы должны были определить, описать и распутать, а затем, спустя пару месяцев,и наложить обратно. Все это хаотично перемежалось упражнениями по стихийной магии, причем нашему сладкоголосому наставнику склонности и способности адептов были абсолютно безразличны - тренировать нужно было все стихии. Вода мне решительно не давалась, и я давилась ею не только в переносном смысле - от попыток найти общий язык со стихией, противоположной моей собственной, рот наполнялся горькой омерзительной желчью. Ни усмирить бунтующий организм, ни объяснить что-то преподавателю возможности не было - в моих объяснениях он не нуждался.

Выяснилось, что на факультете смерти представителей земной стихии не было вообще, водой обладали двое, собственно, Габ и Арта, а остальные поделили воздух и огонь. Из представителей огня я была самой одаренной - забавно, но никакой гордости или радости это не вызывало. Во-первых, я старалась не выделяться, поскольку путанные угрозы сэра Джордаса все же дали свои плоды. Во-вторых, ко мне очень скоро пришло понимание того, что способности не решают всего. Только способности вкупе с умениями. Это открытие было довольно элементарным, но...

Надо еще сказать, что в результате приема ниглисиума, о необходимости чего ежевечерне занудно твердил предательский внутренний голос, огонь, возможно, обиженный подобным обращением, вел себя попросту бессовестно - откликался через раз, реагировал на команды криво и косо, одним словом, был слабым, вялым и капризным, как больной простудой. Словно укротитель, я искала подходы к потерявшей управление стихии, то уговорами, то выжимая из себя последние силы, не понимая, зачем гробить и уродовать единственный имеющийся дар, и тем не менее продолжала пить мерзкое зелье лишь по одной причине - происходящее со мной и вокруг меня становилось мне все более безразлично.

Сэр Джордас также радовал адептов-смертников ежедневной муштрой. На общих медитациях я отсиживалась, пару раз удастаиваясь фальшиво-сочувственных комментариев от главы факультета, и это было обидно, не смотря ни на что. Получив практически прямой запрет на прилюдное вхождение в медитативный транс - и это с учётом моего забитого пламени!
– я долгое время маялась от безделья, не имея возможности ни подремать, ни заняться чем-то другим.

Пару раз в неделю сэр Джордас умудрялся выцепить меня для индивидуальной работы. Словно забитый маленький зверёк, огонь выползал ему навстречу, предательски предпочитая не замечать, что именно Джордасу Элфанту и его советам он обязан своему заточению, позволяя мне ощущать себя живой - почти живой. Транс давался все легче и легче, только убеждая в подступающем непременно маячившем на горизонте безумии.

В трансе видела странные картины: то вспышки, то диковинные узоры, то пляски огненных вихрей, иногда по-звериному диких, иногда послушных, точно мазки краски - и ощущала себя порой крадущимся охотником, порой неторопливым художником. Запертая внутри стихия бесновалась от бездействия. Один раз я очнулась с криком, обнаружив, что моя одежда изрядно обгорела, а сэр Джордас как-то слишком задумчиво смотрит на мои голые узкие щиколотки - от брюк остались лишь обугленные лохмотья выше колен, да и рубашка неожиданно лишилась рукавов. Дополнительную одежду я получила в тот же вечер от молчаливого коменданта, смотревшего на меня с таким недовольным видом, словно он провожал в нашу комнату кабацких девок по высочайшему повелению сбрендившего начальства.

– Держи, - отчего-то глядя в сторону, Первый голос Академии протягивает мне в следующую нашу встречу плотный плащ из непривычной скользящей в пальцах ткани.

Я вопросительно смотрю на хмурого мужчину, но тот упорно отводит взгляд.

– Зачарованная ткань. Несгораемая. Можно одевать на время наших занятий, только, ну...

Понятно. Маги-кудесники сотворили чудо-плащ, но совершенно не подумали о чудоштанах, чудо-рубашке и чудо-носках.

"Или хотя бы о чудо-трусах"

Помимо медитаций профессор Элфант преподавал нам основы магии смерти.

– Мы будем препарировать трупы, - ныла я накануне Габриэлю - больше ныть было некому, Ларс вообще последнее время не выносил разговоры о трупах, да и их предмет -"основы магии жизни" - звучал куда оптимистичнее.
– Я не хочу. Меня стошнит. Особенно если это несвежий труп.

Габриэль был задумчив и ничего мне не отвечал. Я наконец-то замолчала, а он так и шел, глядя прямо перед собой, высокий, стройный, необычайно сосредоточенный и собранный, а я в который раз подумала, что ничего о нем не знаю.