Академия Высших: студенты

Вчера, вернувшись в свой студенческий коттедж, она поняла, что так и не поняла, чем ей поможет Мурасаки, поэтому открыла результаты теста и сделала себе список тем, задачи по которым она не смогла решить. Надо бы еще составить список задач, которые она решила не самым рациональным способом – за это полагался всего один бал вместо трех. Но Сигма сомневалась, что успеет разобраться хотя бы с теми темами, по которым у нее нули. И конечно, она засиделась до двух ночи.

– У меня днем дела, – сказал Мурасаки, шагая вперед. Сигма инстинктивно отстранилась, и парень вошел внутрь.

Сигма вздохнула и захлопнула за ним дверь.

– Ну вот, у меня днем дела, поэтому я решил перенести наши занятия на утро, – сообщил Мурасаки, дергая ворот костюма. Костюм с треском разделился на две части и соскользнул вниз.

Сигма закатила глаза.

– Можно без стриптиза?

– Можно, – сказал Мурасаки, перешагивая через свой костюм. Под ним у него оказались черные джинсы и черная водолазка. – Это верхняя одежда.

Он поднял свою верхнюю одежду и повесил на вешалку у дверей.

– Я думала, ты должен быть в чем-то фиолетовом, – сказала Сигма. Она так и стояла в пижаме. Желтой плюшевой пижаме.

– Фиолетовом с черным, – пояснил Мурасаки. – Как ты могла заметить, я только что был в фиолетовом дождевике. Деструкторы носят черный к своему основному цвету, а конструкторы белый. У нас есть Вайолет, у нее вообще белого в одежде больше, чем фиолетового.

Сигма немедленно вспомнила Вайолет, высокую, худую, прямую, будто вместо позвоночника у нее швабра. Да и вся она неуловимо напоминала перевернутую швабру – метелка мышиного цвета волос, из-под которых почти не видно лица. Она ходила в светлых прямых юбках до пола, которые подчеркивали ее неуклюжий и нелепый вид, в лиловых кедах и обтягивающих белых майках, которые едва ли должны были подчеркивать грудь, потому что сложно подчеркнуть то, чего нет.

– Как хорошо, что я могу носить одежду любого цвета, – зевнула Сигма и посмотрела на дверь. – Мне кажется, тебе лучше уйти. Я не смогу сейчас ничем заниматься.

– Сможешь, сможешь. Давай, умывайся и садись к столу.

Мурасаки уверенно завернул в кухонный угол и включил кофеварку. Сигма пошла следом, протянула руку через плечо Мурасаки и выдернула вилку из розетки. Огонек на панели кофеварки погас.

– Иди к себе, Мурасаки. У тебя точно такая же кофеварка и такой же кофе.

– Строптивые второкурсницы, – рассмеялся Мурасаки. – Все хотят делать по-своему.

Он снова включил кофеварку и, как ни в чем ни бывало, сунул две кружки под рожок.

– Значит, так, дорогая моя Си. Ты…

– Меня нельзя называть «Си», – буркнула Сигма, – Си – это другая буква.

– А, да, точно, – согласился Мурасаки, – а мне нельзя называть тебя дорогой, потому что ты в меня влюбишься, и я провалю экзамен.

– То есть, – заинтересовалась Сигма, – влюбляться в тебя нельзя?

Мурасаки печально покачал головой.

– А я разве не предупреждал?

– Нет. Ты только сказал, что я твой допуск к практике коммуникаций. И что ты у всех вызываешь симпатию. Про запретную любовь там ничего не было.

– В общем, у меня есть проблема, – он поставил на стол две чашки с кофе и отодвинул стул для Сигмы. – Когда мне приходится общаться с людьми, я пытаюсь их влюбить в себя.

Сигма скептически посмотрела на Мурасаки.

– Получается?

Он кивнул.

– Всегда. Кошмариция говорит, у меня нет в голове другой модели поведения. Мне хочется, чтобы меня все обожали. От этого надо избавляться.

Сигма захохотала.

– Именно поэтому ты вытащил меня из постели, да? Чтобы я разозлилась и не смогла тебя обожать?

– Нет, у меня правда днем дела в городе. Я даже не подумал, что ты разозлишься.

– Был так уверен, что я в тебя влюбилась и обожаю?

Мурасаки смотрел на Сигму с растерянным видом, так что ей даже стало неловко. Она вздохнула.

– Ладно, давай перейдем к математике. Чего ты от меня хочешь?

– Теория вероятностей, – сказал Мурасаки. – Начнем с нее. У тебя самый большой провал в ней.

Сигма включила планшет со своим списком тем и показала его Мурасаки.

– У меня другие данные.

Он рассматривал ее список, потом поднял голову на Сигму и грустно покачал головой.

– Плохие данные. То есть данные нормальные, но выводы неверные. Сразу видно, что с математикой у тебя плохо. Но я не думал, что настолько. Смотри, что больше – один или ноль?

– Один, – послушно сказала Сигма.

– Что больше – три или один?

– Три, конечно, а в чем дело? – спросила Сигма, хотя уже начала подозревать.

– Ты решила получить хотя бы единицу там, где у тебя ноль. Таких задач пятнадцать. Значит что? Значит, в итоге у тебя будет плюс пятнадцать баллов. А нерационально решенных задач у тебя тоже пятнадцать. Если бы ты решила сосредоточиться на них, то получила бы сорок пять. Выигрыш составляет тридцать баллов. Логично?

Сигма пожала плечами.

– Может, и логично, но… а если я не получу за них максимум?

– Можно получить максимум за половину и все равно это будет лучше, чем пятнадцать задач на единицу. Ну хоть таблицу умножения можно было выучить? – с жалостью спросил Мурасаки. – Семь умножить на три – это двадцать один. А пятнадцать на один – это пятнадцать.

Сигма мрачно уставилась в свою кружку с кофе.

– Кроме того, – сказал Мурасаки, – я бы тебе очень советовал сейчас взять тест и решить задачи, по которым ты набрала хорошие баллы.

– Я их решала вчера, – кофе покрывался какой-то маслянистой пленкой с синим отливом, и Сигме все меньше хотелось его пить, и все больше хотелось выплеснуть его на Мурасаки. – В чем смысл?

Мурасаки протянул руку и придвинул чашку Сигмы к себе.

– Мне кажется, что ты сейчас обольешь меня кофе, – сообщил он. – А я без дождевика. Обольешь, когда я буду в дождевике, хорошо?

Сигма подняла глаза на Мурасаки.

– Ты не ответил на мой вопрос. Зачем решать то, что я уже и так решила?