Академия Высших: студенты

– Ах, да, смысл, – улыбнулся он. – Если ты сейчас их решишь, значит, эти темы ты хорошо знаешь. Можно больше не повторять. Экономия времени.

Довод Мурасаки звучал разумно. Сигма вздохнула и перегнулась через стол за своей чашкой с кофе. Хлебнула, стараясь не смотреть на пленку, и поморщилась. Кофе был горький, будто угля в него насыпали. Надо купить себе нормальных зерен, что ли. Прямо сегодня. Перед тем, как садиться за учебу.

– Ну что, ты проснулась? – спросил Мурасаки.

– Не знаю, – Сигма прислушалась к себе. Сон не ушел, топтался рядом, наступая на ноги совести, которая требовала немедленно садиться за учебу. От этого на душе было противно и тягостно. Примерно как от кофе во рту.

– Вот и отлично! – сказал Мурасаки. – У тебя полтора часа, – он придвинул ей планшет. – Давай, решай задачи, а я пока посплю на твоем диване.

– А ты не слишком наглый, как ты думаешь?

– В самый раз, – улыбнулся Мурасаки. – Одолжишь подушку?

Сигма молча смотрела на него.

– Подушку, – повторил Мурасаки. – Ладно, ты не понимаешь теорию вероятностей, но я ни за что не поверю, что ты не поняла мой вопрос про подушку.

– Ты не будешь спать у меня, а я буду учить математику тогда, когда будет удобно мне, а не тебе, – ответила Сигма. Подумала мгновенье и улыбнулась.

– Нет, – сказал Мурасаки.

– Да, – возразила Сигма, поднялась, обошла стол и перевернула кружку с кофе прямо на затылок Мурасаки.

Мурасаки поднял глаза на Сигму, нащупал на столе салфетки и приложил одну ко лбу, защищая глаза от скатывающихся с волос капель. И продолжал смотреть на Сигму. В его глазах не было возмущения, только вопрос. Один большой вопрос. Надо же, он и в самом деле настолько плох в общении с людьми?

– Ты мне никто, – сказала Сигма. – Ты думаешь, что можешь мной командовать, а я думаю, что могу облить тебя кофе.

– Я не никто! Я твой опекун по математике.

– Впервые слышу, опекун должен спать во время занятий.

– Логично, – сказал Мурасаки после паузы. – Прошу прощения. Я был неправ.

– Аналогично, – буркнула Сигма и махнула рукой в сторону душа. – Можешь помыть голову, полотенца в шкафчике. Фен там же.

Мурасаки потрогал голову, мокрый ворот водолазки, посмотрел на ладонь в коричневых разводах.

– Нет уж, я пойду домой, мне надо переодеться.

Сигма ехидно улыбнулась.

– Не слышу «скатертью дорога», – засмеялся Мурасаки. – Или что именно ты сейчас подумала?

– Скатертью дорога, – сказала Сигма. – Удачного дня.

– Жду отчет о решенных задачах, – сказал Мурасаки, натягивая свой латексный дождевик. – Мой номер должен быть активным в твоих контактах, потому что твой в моих появился уже вчера вечером.

Сигма демонстративно зевнула.

– До завтра, мой одуванчик, – рассмеялся Мурасаки и выскользнул за дверь.

Одуванчик? Она что, настолько встрепанная: Сигма бросила взгляд в зеркало у окна. Ах да, желтая пижама. Она прихватила планшет и вернулась в кровать. Сон ушел напрочь. Остались только угрызения совести, но они могли подождать пару минут.

Сигма потыкалась в контакты – активным был только Мурасаки. Как и следовало ожидать, в списке контактов он стоял вторым, сразу после Официальных оповещений, по факту – аккаунта куратора. Сигма покусала губу, но все же кликнула по профилю Мурсаки. Да этот парень просто души в себе не чает! Кажется, на его блог подписана вся Академия, от Альфы до Кошмариции. И фотографии, сплошные фотографии себя, любимого. Сигма с мрачным удовлетворением посмотрела на последний сет – тот, что на перилах лестницы. Каждый второй вопрос «кто фотограф?» Мурасаки изображал таинственность и всем отвечал одинаково: «одна прекрасная девушка». Сигма фыркнула. Что бы он написал сегодня, после того, как одна прекрасная девушка облила его кофе?

Глава 3. Стена

Эта привычка появилась у Сигмы в последнем классе лицея. Она засиживалась за уроками допоздна. До самой ночи. Иногда Сигме казалось, что у нее голова вспухает и разогревается изнутри, и вот-вот взорвется. И тогда Сигма вставала из-за стола и выходила на балкон. Холодный воздух помогал почти сразу. Пусть кожа покрывалась пупырышками, зубы начинали стучать, а мышцы становились каменными, в голове все прояснялось. Как будто ее вымыли изнутри. И перед тем, как уйти с балкона, Сигма бросала взгляд вверх, на небо. И видела звезды. И они все словно подмигивали ей. Разными цветами.

– Этого не может быть, – сказала мама. – Ты же понимаешь, ты учишь астрономию.

Сигма послушно кивала, и даже пару раз перечитала объяснения, почему люди не могут видеть разный цвет звезд – спектральные классы, длина волны, скорость излучения, все дела. Но каждую ночь она смотрела на звезды, и звезды подмигивали ей.

Здесь небо было совсем другим.

Если выйти из коттеджа, но пойти не по улице, а обойти его справа, по узкой тропинке между двумя одинаковыми домиками, и следующими двумя одинаковыми домиками, в общем, если пройти студенческий городок насквозь, то упрешься в стену, которой он обнесен. Стену из красного кирпича, местами выщербленную, будто кирпичи кто-то выгрызал, не трогая застывший желтоватый раствор между ними, отчего стена кое-где была похожа на соты. Впрочем, это было очень удобно – опираясь на эти ямки ногами и цепляясь за них руками, Сигма с легкостью забиралась наверх и получала в свое распоряжение собственную совершенно пустую дорогу из красного кирпича.

В ширину стена была около метра, а в длину – весь периметр студенческого городка, за вычетом четырех ворот. Стена не производила впечатления какой-то серьезной защиты, но Сигма не сомневалась, что в случае чего стена себя еще проявит. Здесь многое из того, что казалось простым и обычным, потертым и старым оказывалось на самом деле могущественным, полезным и головокружительно современным. Как старый заброшенный яблоневый сад рядом со стадионом, который на самом деле был сложным гидропонным симбионтом.

Сигма приходила на стену посидеть и посмотреть на звезды. Это можно было бы сделать и возле коттеджа. Но там любой проходящий мимо мог ее увидеть. И к тому же на стене почему-то было особенно тихо, а звезды казались намного ближе.

Дома небо было черным. Чернильно-синим после заката. Здесь же закат не растворялся в синеве, а наливался багровым. Сумерки были цвета венозной крови. Ночное небо отливало запекшейся. Но звезды оставались разноцветными. Только теперь Сигма знала, что действительно видит их такими, какие они есть. Обычные люди не могут, мама была права. Но вот чего мама не знала, так что ее дочка давно перестала быть обычной. Точнее – и не была ей никогда.

Сигма брела по стене, выбирая место, где бы сесть. Один сектор казался совсем темным – ни в одном из коттеджей не светились окна, не горели над воротами синие фонари в ожидании жильцов. Видимо, выделили для первокурсников, решила Сигма. Их курс год назад тоже поселили всех вместе, рядом.

Сигма дошла до темного участка, сняла жилетку и бросила на стену, а потом села на нее и подняла голову к небу. Разговаривать со звездами не так уж глупо, как думала ее мама, но сейчас… сейчас Сигме было нечего им сказать. Поэтому она просто смотрела. Голова была не как бомба перед взрывом, но это еще не значило, что Сигма в порядке. Ей казалось, что ее голова – как корзина, заполненная мусором, а она должна положить туда много полезного, но для этого мусор сначала надо выбросить. Или хотя бы утрамбовать. Увы, тревога никак не хотела утрамбовываться. Сигма не хотела, чтобы ее исключили. Сигма боялась математики. И эти два чувства разрывали ее пополам. Сигма представила, как они стоят за ее спиной: страх слева, а нежелание уходить – справа. И громко дышат ей в ухо. Хотя… Кажется, слева действительно слышалось чье-то дыхание. Сигма медленно–медленно, будто была водой, развернулась налево. На краю стены, буквально сразу за ее спиной кто-то сидел.