Аколит в крови по локоть

Беляна присела рядом, забрала векселя, выудила из кармана кошелёк.

— Спасибо, Серый! — поцеловала она меня на прощание. — Я тебя люблю!

В коридоре загрохотали тяжёлые шаги, и я поторопил подругу:

— В окно!

Больше уже Беляна не колебалась ни мгновенья, отпрянула, подхватила дорожную сумку и шляпку, взгромоздилась на подоконник и легко перемахнула с него на крышу дровяного сарая. Скрылась из виду. Исчезла. Удрала.

Но вопреки моим ожиданиям, её связь с проклятием ничуть не ослабла, то рванулось вдогонку так резво, что едва не вывернуло из суставов запястья. После крутанулось и попыталось просочиться сквозь пальцы. Удержал лишь чудом.

Ещё и душу резануло болью, но не раскис и не дал слабину, пусть даже и понял, что перекроить зловредные чары попросту не хватит силёнок. Тогда рискнул на миг отвлечься и сотворил кровавую руку. Даже не попытался ухватить ею проклятие, вместо этого разворошил магической конечностью свои пожитки и выудил из них вместилище для порчи.

Полезай-ка туда!

Впихнутое в алхимический шар проклятие вмиг раскалило его сердцевину, оболочка лопнула, и алая пакость выплеснулась наружу, насилу её обуздал. Запечатать бы в зачарованном ядре, только оно и так уже переполнено, того и гляди — рванёт!

Скрипя зубами от напряжения, я огляделся, но ампутационного ножа нигде не заметил. Бросил его сразу, как заскочил в комнату — не иначе прижал сундуком к двери. Проклятие я стискивал обеими руками, так что толкнулся своей волей в магическую конечность, должным образом сложил кровавые пальцы и обратился к артефакту.

И тот — возник!

Увы, сколько ни тыкал и ни резал им алую взвесь, она попросту обтекала остриё и лезвие, а попытка втянуть её в клинок едва не закончилась полным разрушением скальпеля. Сталь даже потекла, меняя форму и приобретая хищный изгиб, пришлось от своей задумки отказаться.

А других — нет!

Я мог либо отпустить проклятие прямо сейчас, либо ещё немного потерпеть, но достаточно далеко Беляне не убежать ни в том, ни в другом случае.

Ей не удрать!

И я не смирился с этим, пошёл ва-банк и прижал руки к животу, втянул в себя окутавшую их алую дымку!

— Откройте! — рявкнули из коридора, а дальше — тишина.

Глава 19

14–4

Поначалу боль попросту ошеломила. Проклятие взвилось алым волчком, попыталось вывернуться и умчаться прочь, а попутно разорвать мой дух и отравить тело. Но в первую очередь, конечно же, второе. Разорвать и отравить!

Вот только сопротивляться воздействиям всяческой магической гадости я умел получше иных магистров медицины, так что сковал зловредные чары мёртвой хваткой своей воли и взялся промывать их небесной силой, изменённой приказами контроля, а заодно — отрывать и отшелушивать всё ненужное. Проклятие огрызалось, меня корёжило, и всё же я не оставлял попыток добраться до зачатка заклинания и ухватить следы тайнознатца, сию пакость создавшего.

В дверь ударили раз и другой, после навалились, и та начала подаваться, сундук пополз, нещадно царапая половицы. В щели мелькнуло чьё-то лицо, после внутрь протиснулся крепкий дядька с бляхой квартального надзирателя.

— Что здесь происходит?! — гаркнул он. — Отвечай!

Но я к общению с властями покуда ещё готов не был, закашлялся, покрепче зажал обильно кровоточившую рану и выдал:

— Пристава зови! И церковников!

Квартальный надзиратель огляделся и подбоченился.

— А наместника Царя небесного не кликнуть?

— Язык прикуси! С урядником Мёртвой пехоты разговариваешь! — огрызнулся я, благо на куртке блестел серебром нагрудный знак. — Меня проклятием приложили! Не знаю, долго ли его ещё удержу, а не удержу — мало никому не покажется! Давай!

Дядька оказался не робкого десятка и наутёк не кинулся, вместо этого отодвинул сундук и распахнул дверь, что-то кому-то сказал, а после посторонился, запуская внутрь упитанного мужчину с круглым лицом и красным носом завзятого пьянчуги. Судя по странноватому блеску соловых глаз — крепко подвыпившего тайнознатца.

— Проклятие словил, говорит, — указал на меня квартальный.

Дядька потянул воздух носом, поправил пенсне и кивнул.

— Не врёт. — Он растерянно огляделся. — Но это не по моей части, займусь дамами.

Следить за тем, как он осматривает тела, я не стал и зажмурился, сосредоточился на биении скованного моей волей проклятия. Оно жгло и рвало, а я не переставал пропускать через него небесную силу и слой за слоем снимал всё наносное, будто чистил ядовитую призрачную луковицу. Было паршиво и становилось только хуже, но я не позволял зловредным чарам врастать в меня и попутно обрывал все протянувшиеся к Беляне ниточки. Ещё выискивал ошмётки воли заклинателя, собирал их в единое целое и постепенно перекраивал проклятие, сохраняя неизменной его суть: просто создавал новые крючочки. Дёргался и сучил ногами по половицам, скрипел зубами и — не останавливался.

Проклятие было свежим, резким, ярким. Я готов был биться об заклад, что сотворили его не так давно, а значит, хозяин мог пожаловать в гостиницу решительно в любой момент. Он определённо был ещё жив, точнее — она.

Подумал так, и оказался прав. Вновь зашумели на первом этаже, и зловредные чары дёрнулись теперь уже не за окно, а куда-то вниз, но — слабо, слишком слабо. Подобного притяжения для задуманного мной хватить не могло, поскольку с эдаким напором совладал бы даже самый распоследний недоучка.

Ну же! Изменяйся!

Я мало что понимал в сотворении полноценных проклятий, толком не научился даже создавать высшую порчу, но попытался прыгнуть выше головы и взялся выворачивать алую пакость наизнанку, стремясь одновременно извратить её и оставить неизменной.

Кто-то истошно заголосил в коридоре, а следом в комнату ворвалась средних лет монахиня в чёрно-алом одеянии ордена Алаи Раскаявшейся. Её рдяные глаза метали молнии, а при виде застреленных сестёр тётка и вовсе едва не задохнулась от возмущения.

— Немыслимо! — воскликнула она, но ни на квартального, ни на выпивоху-врача этим никакого впечатления не произвела.

На меня так и подавно. Проклятие дрогнуло и нацелилось куда-то в сторону двери, я напрягся и заставил себя позабыть о боли, а миг спустя на пороге возникла старуха в балахоне чёрно-алой расцветки. Лицо её было испещрено морщинами, волосы всклокочены, в налитых кровью глазах горело безумие.

— Отдай! — ринулась она через порог с вытянутыми руками.

Скрюченные пальцы согнулись будто когти, чужая воля рванула из меня проклятие, и я не попытался удержать алую пакость, а вместо этого приказом ускорения швырнул прочь — прямиком в старуху!