Аконит
Шрифт:
На следующий день после спасения кошки сын бабули Кэт сделал изображение. Его он вручил Гилу, а тот, изготовив копию, подарил ее Корри.
– Это… Гилберт Хантмэн? – осторожно спросил Джон, опускаясь на подушку.
– Тут ему девять, – пробормотала Кора.
Она смотрела на его мутное лицо, пытаясь представить, как бы он выглядел повзрослевшим. Гил всегда был худощавым, а в подростковом возрасте, когда начал вытягиваться, стал еще уже. Но Аконит был более массивным, а может, так только казалось из-за плаща?
Лицо. Какое теперь у Гила лицо? Светлые глаза. Такие же ли они голубые, как небо,
– А это?.. – Джон заглянул в коробку.
– Открытки, – выдохнула Кора.
Они были вложены в книгу сказок ровно на той странице, где говорилось о Великом Лесе, в котором водились многочисленные духи. В детстве Кора одновременно боялась той страницы и тянулась к ней. Завораживающее изображение оленя, одержимого духом, который пробрался в его тело, пугало и манило. Величавое животное стояло в тени, но глаза его ярко сияли. Гил говорил, что у всех, чье тело занял дух, светятся глаза, ибо дух не что иное, как Искра человеческой души.
Может, потому Кора и оставила их там. В надежде, что душа Гилберта Хантмэна однажды станет той Искрой, что зажжется в ком-то другом. В ком-то, у кого будет шанс прожить лучшую жизнь, долгую и счастливую.
Кора аккуратно достала ровно пять открыток, которые получала от Гила с пяти зим. Последнюю она получила за пару декад до его смерти…
Руки дрожали, а сердце вновь неистово забилось, голова кружилась. Кора едва не выронила открытку, когда грубым движением перевернула ее. Почерк. Резкие линии, чуть смазанные буквы… Слишком похожие на те, которые использовались в посланиях к миссис Шарп и к Рубиновой даме.
Если бы она чаще заглядывала в коробку, если бы она чаще вспоминала о том, как писал Гил… Если бы… Она сразу бы все поняла.
– Первый милостивый, – прошептала Кора, стирая слезы, чтобы те не мешали ей всматриваться в буквы. – Аконит… Гил…
– О чем ты? – удивился Джон. – Разве Гилберт не… Разве он не умер?
– Я уже ни в чем не уверена. Но почерк один в один…
– Только из-за почерка?
– И сирени… Мой день рождения весной. Сирень зацветает. Он дарил мне ее. И значение… Гил был моей первой любовью, пускай детской, но…
– Тебе нужно передать это в полицию…
– Нет! – выкрикнула резко Кора, тут же закрыв себе рот ладонью. Но дом все так же спал.
– Он был твоим другом, – едва слышно сказал Джон, – и мы не знаем точно, он ли это, но только полиция сможет проверить. Отдай им открытки, они сравнят почерки. И сирень отдай. Вдруг остался его след.
Кора замотала головой.
Почему она не хотела этого? Джон говорил верно, именно так следует рассуждать. Рассуждать. А Кора чувствовала. Она чувствовала, что так поступить было бы неправильно, хотя бы потому, что у нее есть дядюшка Крис. Он не должен столкнуться с таким без подготовки, среди людей, не знающих его трагедии. И Гил… Если он Аконит… Нет, если Гил жив, то нельзя так просто бросать его в руки полиции.
Но он убийца!
Кора вспомнила жертв, вспомнила, что сделал
Аконит с последней из них…Нет, Гил бы не поступил так. Он был добрым, он… Был…
– Ты?..
– Все в порядке.
– Если бы мы выпивали каждый раз, когда лжем, что в порядке, мы бы давно свалились с ног, – тяжело вздохнул Джон.
Кора хмыкнула и медленно поднялась. Руки сжимали изображение, которое теперь было аккуратно сложено так, что старушка и девочка были по другую сторону сгиба. Тонкая иголка пронзила бумагу, впилась в ткань шпалеры, закрепляя сложенный листок, на котором красовался мальчик.
– Подозреваемый. Гилберт Хантмэн, – глухо произнесла Кора.
Она смотрела в его глаза на изображении и пыталась понять. А точно ли он? Тогда как он выжил? Где был все это время? Почему не вернулся к отцу? Почему не пришел к ней? Почему начал убивать? Почему, Гил?
– Надо… Наверное, надо сказать дядюшке Крису… Хотя я не уверена…
– Ты права. Лучше пусть узнает от тебя. Это нужно сделать.
Кора согласно кивнула. Такие подозрения нельзя хранить в тайне, а поделиться можно только с тем, кто поймет… все. И поймет, что нельзя просто идти и выдавать такие подозрения полиции.
Терпеть до утра не было никаких сил, так что Кора решила вновь улизнуть из дома. Правда, ключ от калитки Эмма забрала, и идти за ним значило перебудить всех слуг. Копия находилась в папиной спальне, но попасть туда уж точно не было ни шанса, ни желания. Придется выходить через ворота, а вылезать через окно.
К счастью, на улицу удалось выбраться незамеченными.
Кора никогда не была у Кристофера, но адрес знала, а его было достаточно, чтобы сонный ночной кебмен доставил их на место.
Восточная часть неба начинала светлеть, предвещая близкий рассвет. Весной Инти поднималась рано, потому времени на дорогу назад у Коры было достаточно. Впрочем, наверное, впервые в жизни ее это не сильно волновало.
Дом Кристофера был древним, серым и заросшим. Старые сорняки желто-бурыми палками выглядывали из-за свежих зеленых, участок окружал хлипкий забор из дерева с мотающейся от ветра калиткой. Двухэтажное здание выглядело заброшенным. Пустым. Его окна напоминали глаза мертвеца.
– Ты уверена, что тут вообще кто-то живет? – Джон огляделся, хмурясь.
Кора пожала плечами и побрела во двор, прошествовала по деревяшке, брошенной между калиткой и ступеньками на крыльцо, и остановилась у входа.
Ночь. Кристофер наверняка спит. Стоит быть чуть громче обычного.
Кора пнула дверь. Еще раз. Еще. Пока не раздались ругательства и шаги.
– Кого еще там принесло, Хадс вас раздери? – показалось сонное лицо дядюшки с всколоченными волосами. В руке он сжимал револьвер. – Бельчонок?
– Привет.
– Стоило догадаться, – ухмыльнулся Кристофер. – Кто ж еще так в дверь будет долбить?
Кора слабо улыбнулась, но улыбку почти сразу же стерли мысли о Гиле.
– Нам нужно поговорить, инспектор, – подал голос Джон.
– А, и ты тут? Вы что, решили поболтать посреди ночи? Разведать информацию о трупе алхимика? Неужели не могли дождаться утра?.. Постой-ка, Бельчонок, ты никогда сюда не приходила. Тем более такое время, а ты на улице… Что-то случилось?
– Да, – прошептала она, – что-то случилось, дядя.