Актерское мастерство. Американская школа
Шрифт:
Самым, наверное, весомым вкладом Якова Адлера в Еврейский театр, помимо гениальной игры, было привнесение в него поистине великих пьес. Из записей Адлера видно, что это стремление возникло еще в самом начале его театрального пути. В своих мемуарах он приводит разговор с коллегой по сцене, Соней Оберландер, которая впоследствии стала его женой:
Она рассказывала мне о греках, о том, как они мазали губы виноградным соком, колесили в повозках, играли под открытым небом, однако с самого начала творили великое искусство. Она говорила о временах Шекспира: никаких декораций, только таблички с надписями. Она рассказывала о мольеровских временах, когда актеры бродяжничали и ужинали украденной курицей, однако это не помешало французскому театру достичь невиданных высот. А сегодня, продолжала
Якова Адлера этот вопрос мучил до конца дней. Он положил жизнь на то, чтобы возвышать и просвещать свой народ, превращая еврейский театр из простого зрелища в великое искусство. «В 1891 году, – писал он, – я создал собственную труппу и обосновался в театре Union на углу Бродвея и Восьмой улицы. Я открыл сезон тремя пьесами стандартного европейского репертуара. По моим ощущениям, пришло время нашему театру погрузиться на большую жизненную глубину, вывести на сцену более серьезные пьесы» [10].
В том же году он познакомился с драматургом Яковом Гординым, создателем таких выдающихся произведений, как «Сибирь», «Еврейский король Лир» и «Дикарь». Это были серьезные пьесы о жизни простых евреев с узнаваемыми персонажами. Адлер поставил их и сам сыграл ряд блестящих ролей. Ему и труппе пришлось выдержать и негативные отзывы, и отток зрителей, однако он не опускал руки. «Премьера [“Сибири”] состоялась 3 декабря 1891 года, – писал он. – Я сразу понял, что сделан великий шаг, после которого уже нет пути назад» [11].
В 1892 г., несмотря на продолжающийся отток публики, в еврейской прессе появилось сообщение: «Театр Union под руководством Якова Адлера реформируется с целью вытеснить с еврейской сцены все грубое и глупое и поднять еврейский театр на новый уровень. Независимое объединение еврейских артистов намерено представлять публике лишь благородные музыкальные оперы и драмы, рисуя подлинную и глубокую картину жизни» [12].
В итоге Гордину и Адлеру удалось совместными усилиями добиться победы. Еврейский театр изменился. Он достиг высот великих театров. Мечта Якова Адлера сбылась – за десять лет до рождения Стеллы Адлер.
О сходстве театральных пристрастий Стеллы Адлер и ее отца, думаю, говорить нет нужды. Оба любили великую драматическую литературу. Интерес Стеллы к работе над персонажами, несомненно, берет начало из раннего знакомства с театром отца, где она наблюдала таинство театрального перевоплощения – «как один человек превращается в другого человека». Оба сознавали, что великое сценическое искусство содержит в себе правду обычной жизни, но не ограничивается ее рамками. В нем таится, кроме того, величие человеческого духа. И отец, и дочь были приверженцами не только концепции тождества личного и актерского роста, но и идеи развития посредством великих пьес.
Учитывая славу актерской династии Адлеров, неудивительно, что у Гарольда Клермана первым воспоминанием о знакомстве с театром был «Уриэль Акоста» с Яковом Адлером. На спектакль его привел отец, и, по словам Клермана, именно там пробудилось его «страстное увлечение театром». На еврейской сцене Гарольд Клерман увидел многое из того, что годы спустя активно насаждал в театре Group.
В своей книге «Реалистическая драма» (Real Life Drama) Венди Смит пишет:
Еврейский театр покорил Клермана классическими постановками – Шекспиром, Толстым, Чеховым и Гоголем, оживавшими в необычайно реалистичном исполнении благодаря актерам, владеющим эмоциями как ни один из их англоязычных коллег. Сильнее всего его поразило взаимодействие между актерами и залом, ощущение, что театр – это общий дом для всех собравшихся [13].
Стелла Адлер и Гарольд Клерман познакомились в 1920 г. Отношения между ними складывались бурные, в дальнейшем они успели побывать
и коллегами, и влюбленными, и супругами, и смертельными врагами, и неразлучными друзьями. Они встретились в Американской театральной лаборатории на курсе актерской подготовки, открытом Ричардом Болеславским и Марией Успенской.К моменту знакомства со Стеллой Гарольд уже какое-то время дружил с Ли Страсбергом. Их мечта, воплотившаяся впоследствии в театре Group, успела обрести внятные очертания. И Клерман, и Страсберг, как и многие другие молодые актеры, не исключая и Стеллу Адлер, испытывали недовольство американским театром 1920-х. Однако без Клермана, сумевшего сформулировать суть этого недовольства и заразить остальных своим пылким идеализмом, не появился бы Group – явление, навсегда изменившее американский театр и кино.
Убедительность речам Гарольда придавала, помимо прочего, его способность увидеть недостатки американского театра в общеамериканском контексте. Клерман понимал, что материализм 1920-х и тяга к индивидуализму опасны для духовной и культурной жизни страны, а значит, и для театра. Театр становился товаром, предметом купли-продажи и в конечном итоге просто развлечением, тогда как Гарольд хотел видеть его воплощением нужд и чаяний американцев. В результате, доказывал Клерман, американцы все больше разобщаются, лишаясь важного средства взаимодействия и обмена мнениями.
Гарольд Клерман мечтал о театре, который будет соответствовать этим представлениям и исправит существующее положение. Он начал выступать с еженедельными лекциями, в которых излагал, какой именно театр нужен стране. «Театр рождается, когда люди с общими интересами и вкусами, объединившись, ищут способы выразить свои единодушные ощущения соответствующими театральными средствами. Они находят людей, которые при всей поверхностной разнице характеров в глубине души мыслят так же. Их ищут среди режиссеров, актеров, драматургов, сценографов, уверенные, что в этом единомыслии наверняка отражено то, что волнует и остальных людей вокруг» [14].
Именно из этих соображений Клерман настоял на том, чтобы в Group ставились пьесы американских драматургов, затрагивающие «острые моральные и социальные проблемы нашего времени». В результате появился театр, который, как прежде театр Якова Адлера, обращался к зрителю, облагораживал его. Гарольд Клерман и Group пришли к выводу, что актеры и публика должны расти на великих и злободневных пьесах. Актерскую игру делает жизненной материал пьесы и его значимость для зрителя.
От многих новоиспеченных участников Group приход в театр Клермана требовал определенного мужества. Им пришлось отказаться от контрактов и прибыльных ролей в других театрах, чтобы поступить в труппу, не имеющую поначалу ни финансовых средств, ни репертуара. В числе этих отважных были Роберт Льюис, Сэнфорд Мейснер, Рут Нельсон, Моррис Карновский, Фиби Бранд, Клиффорд Одетс, Франшо Тоун, Лютер Адлер и, конечно, Стелла Адлер. Позже ряды труппы пополнили Элиа Казан, Ли Кобб и Джон Гарфилд. Все эти имена навеки вписаны в историю американского театра.
Поступление в Group далось Стелле Адлер нелегко, поскольку она по характеру не была коллективисткой. И хотя начинала она в театре отца, все равно всегда стремилась к независимости, будучи лидером, а не ведомым. К моменту знакомства с Гарольдом Клерманом в возрасте двадцати пяти лет она была уже зрелой, закаленной актрисой, поскольку провела на сцене всю свою сознательную жизнь. Она уже сыграла в больших еврейских пьесах и постановках европейской классики. Принадлежа к клану Адлеров, она ощущала себя представительницей театральной знати, а не «толпы». Причин не поступать в Group набиралось достаточно, однако Стелла все же поступила. Перед мечтой Гарольда Клермана невозможно было устоять. Его замысел слишком сильно напоминал театр юности Стеллы, еврейский театр Якова Адлера. Переворот, который совершил Адлер для публики из евреев-иммигрантов, Гарольд собирался повторить для всей страны. Стелла это сознавала. В предисловии к мемуарам отца она писала: «Здесь, в театре Group, я нашла то, что искала, – театр, целью которого является нечто большее, чем очередной бродвейский хит». Пьесы Джона Говарда Лоусона, Пола Грина, волнующие до глубины души пьесы Клиффорда Одетса выбирались там не за кассовость, а за готовность поведать американцам что-то об их жизни, что-то очень важное и необходимое.