Акула пера в СССР

Пил народ в Дубровице мощно. Никак не меньше, чем сорок лет спустя. И большая часть преступлений и правонарушений совершалась именно под воздействием алкоголя. Эти, например, саженцы в скверике поломали. Варвары. Охота было саженцы в шесть утра ломать?

Усталость взяла свое – голова стала слишком тяжелой и постепенно опустилась на стол, веки потяжелели… Лязг двери ворвался в сон неожиданно: охрана по очереди стала вызывать моих сокамерников. До меня черед дошел нескоро, я успел умыть лицо под краном и вообще – привести себя в порядок настолько, насколько это было возможно. Спать на столе – дурная привычка. Даже страшно подумать, где я проснусь в следующий раз…

– Белозор! – раздался строгий голос. – На выход!

– Белозор? – а вот этот тембр был мне уже знакомым. – Какого хрена он тут делает? Давай его сразу ко мне в кабинет!

– Но…

– Сержант, ты понял меня? Ко мне в кабинет!

– Да, тащ капитан!

А я вроде как слышал, что милиция не очень-то любит друг друга по званиям величать… Может, это у них такой способ самоутвердиться? Так или иначе, сержант с невыспавшимися глазами повел меня по коридорам и переходам РОВД, и мы остановились перед деревянной лакированной дверью без таблички.

– Давай заходи, полуночник! Считай, повезло…

Я шагнул внутрь и сказал:

– Доброго утра.

– Доброго? – Капитан Соломин поднялся из-за стола, заваленного документами, мне навстречу. – Проснулся, стало быть, в каталажке и говорит доброе утро? Вы неисправимый оптимист, товарищ Белозор.

– Скорее, наоборот, – мялся у входа я. – Пессимист. Когда не ожидаешь от жизни слишком многого – даже возможность спокойно посидеть и подремать может показаться добрым знаком.

– А-а-а-а… – понимающе протянул капитан. – Садись вот на стул. Я воды закипячу, у меня чай есть – грузинский. Будешь?

– Буду.

Капитан воткнул в розетку вилку от большого кипятильника, покрытого известковым налетом. Чайник с помятым носиком начал шуметь сразу же, как только металлическая спираль прибора, сунутого в его полное воды нутро, покрылась пузырьками.

– Ну, рассказывай. Какого черта ты делал на крыше склада керамико-трубного завода в полночь?

– Скла-а-ад? – удивился я. – Графские развалины! Едва нашел целую стену, чтобы взобраться!

– Так, Гера. Ты не понимаешь серьезности ситуации? Проник на охраняемую территорию, покушался на социалистическую собственность…

– На трубы-то? Я бы что – на плечах их утащил? И какая там охрана, если я просто открыл калитку и вошел? Два блохастых кабыздоха?

– Сторож вызвал милицию, – уже не так напористо сказал Соломин. – Но мы разберемся. И проверку на предприятие отправим. Чего ты там вынюхивал, акула пера?

Милиционер щедрой рукой сыпанул в чайник заварки и достал пиалку с рафинадом. Потом подумал и добавил к сахару еще сушки на тарелочке.

– А можете позвонить в редакцию и сказать, что я не прогуливаю, а в РОВД? – чуть заискивающим тоном попросил я.

– Ладно! – Соломин потянулся за аппаратом.

Пока он разговаривал с Аленой, явно заигрывая, я собирался с мыслями. Наконец капитан положил трубку, налил в керамические чашки с какими-то несерьезными рисунками в виде медведиков крепчайший, приторно-сладкий черный чай и протянул его мне.

– Пей. Отмазал я тебя, – он дождался, пока я отхлебну горячего напитка. И строго посмотрел мне в глаза: – Выкладывай.

– А чего тут выкладывать? Журналистское расследование!

– Шо, опять? – схватился за сердце он. – И снова – на разворот? И в «На страже»?

– Это уже будет зависеть токмо от воли пославшей мя жены… – в тон ему принялся кривляться я.

Почувствовал: с Соломиным – можно.

– И что там? В прошлый раз было оружие, а теперь? Работорговля, наркотики, терроризм?

– Не. Бригадир Большаков со своими людьми выкапывает новопреставленных товарищей, раздевает, разувает, снимает ювелирку и выдергивает золотые зубы. Это всё реализует – про комиссионки знаю точно, остальное надо выяснять. Вечером закапывают – ночью выкапывают, а? Ну, и там мошенничество и вымогательство – по мелочи…

Глаза Соломина стали квадратными. Он даже чай отставил в сторону.

– Доказательства? – спросил капитан.

– А какие доказательства? Выкопайте Сивуху, посмотрите, в каком он виде. Ну и, возможно, диктофонная запись есть, но там ветер шумел, я не знаю, что получилось.

– Так это ты туда полез, потому что директора «Термопласта» хоронили? А откуда зацепка-то?

– Так мне мужик звонил в редакцию – Петя зовут. Рассказал про хамство и беспредел кладбищенских, я ему порекомендовал к Глинскому сходить, пообщаться. А потом он с проломленным черепом к Тихановичу в больничку попал… Вот я и начал потихоньку разбираться.

– Разобрался… Петр Васильевич Гапоненко вчера очнулся и дал показания. Ехал на велосипеде, колесо подвернулось на высоком бордюре – упал. Дело было на Болоте, тамошняя шпана велосипед сперла, но «скорую» вызвали. Про кладбище тоже рассказал – с Глинским они всё полюбовно решили, всё отремонтировали.

– …ять! – сказал я. – Выходит, попал пальцем в небо. Но факт остается фактом. Сивуху можете эксгумировать – и всё станет сразу ясно.

– Слушай, Гера… Ты это. Помалкивай пока про свои открытия. Сивуха из-под земли никуда не денется. Я с Приваловым поговорю – будем делать, как он скажет. Мы с тобой люди маленькие, щелкни пальцем – и нет нас. Тебе – мины вспомнят, по браконьерам прижмут, знакомства твои вот эти, приблатненные…. Кастет, опять же.

Ну и меня есть за что подцепить. Так что маучы, будзь хитрым! – на мове закончил он. – А запись эту свою прибереги. Если дадим делу ход – пригодится.

– А со мной теперь что будет? – спросил я.

– Эх, впаять бы тебе административку, чтобы не шарился там, где не следует! – погрозил пальцем Соломин. – Но, пожалуй, с тебя и одной ночи довольно. Советская милиция она что? Она – человечная! Человек человеку – друг, товарищ и брат, журналюга и мент – это как рабочий и колхозница, можно сказать… Понимаешь, к чему я клоню?

– А кастет отдадите?

– А ты не охренел?

Когда я уходил, то встретил в коридоре у самой двери того самого сержанта-конвойного. Он как-то странно метался туда-сюда, потом состроил злобную гримасу и вошел в дверь, на которой была намалевана буква М. С такой яростью ходить в туалет? Действительно, странно. Хотя… Может, у него геморрой?

* * *

– Тебя там Исаков ищет-бегает, а ты с ментами трешься! – выдала Фаечка, как только я зашел в редакцию.

Я и так был в состоянии довольно рассеянном: ночь в камере, потом – нагоняй от Таси (это еще стоило переварить, не люблю нагоняи), разъезды на такси по городу… И сразу – с корабля на бал!