Акула пера в СССР

– Так вроде к Купалью обещали? – сделал знающий вид я.

– Так то не те цыгане, а другие. Знаете на рынке Гаврилицу, молдаванина? Он сапоги починяет… Подойдите, спросите, точно в курсе будет.

Я поблагодарил продавщиц и пошел из магазина в слегка обалдевшем состоянии. Сначала – цены, выбитые прямо на металле, теперь – работники торговли, которые сами рекомендуют обратиться к цыганам…

На крыльце «Хозтоваров» меня задержал дождь. Первые его капли, только касаясь раскаленного асфальта тротуаров, тут же превращались в пар, оставляя после себя тот самый запах, предвещающий скорую прохладу и передышку от надоевшего зноя. Было душно, но под порывами свежего ветра духота отступала, ливень набирал обороты.

Рядом со мной под крышей стоял дядька в кепке и с беломориной в зубах. Он некоторое время смотрел на мощные струи дождя и шевелил губами, то ли молясь, то ли матерясь. В какой-то момент лицо мужчины – этого типичного светловолосого полешука без возраста – приобрело ожесточенно-решительное выражение, он выплюнул окурок прямо в мусорку, сунул руки в карманы брюк и шагнул под дождь.

Шел широко, быстро – и плевать ему было на стихию, и на мокрую рубашку, и на лужи по щиколотку. Эдакий храбрый белорусский пофигизм во всей своей красе. Надо ему идти – он и пошел. Только голубые глаза из-под кепки сверкали. Я-то не пошёл – мялся себе под козырьком.

* * *

– Гера! Где ты ходишь? – накинулась на меня Арина Петровна. – На заседание райкома некому идти!

– На Гидролизном был, интервью брал у молодых специалистов! Геройские, между прочим, парни, новаторы, рационализаторы! Представляешь – только-только с учебной скамьи, а уже предложили новый способ утилизации лигнина! Это такие перспективы для района, для нашего коммунального хозяйства в первую очередь…

– Белозор! Райком партии! Заседание! Рысью! Марш-марш! – сделала грозный вид моя как бы начальница, и мне ничего не оставалось, кроме как взять под козырек.

А еще я вспомнил незабвенный Варкрафт и тамошнего крестьянина, который с очень унылым видом периодически говорил: «Опять работа?»

Что может быть хуже нелюбимой работы? Только нелюбимая работа, которая находится на контроле у начальства. Я понял, что шеф будет там же, на заседании, когда мимо меня по улице Ленина проехала редакционная машина, а Анатольич посигналил мне приветственно. Ну и зачем я там? Неужели главред сам не может написать пару идеологически выверенных строк по итогам супер-дуперважного мероприятия районного масштаба? Зачем ему Гера Белозор, который жутко хочет есть и спать, и вообще – беспартийный?

Здание районного комитета коммунистической партии Советского Союза представляло собой двухэтажный особняк в стиле сталинского ампира: громадные колонны, портик, барельефы со снопами, венками, звездами и прочей атрибутикой, статуи мужеподобных женщин в косынках и мужчин с героическими выражениями лиц, взгляд которых был устремлен в вечность.

Я расправил рубашку, зачем-то постучал подошвами ботинок по мокрым от недавнего дождя ступеням и пригладил волосы. Наверное, нужно было выглядеть прилично? Строгий милиционер на входе, хмурясь, спросил:

– Вы на заседание?

– Да-да, я из «Маяка» – пришлось достать из внутреннего кармана пиджака удостоверение журналиста.

– На второй этаж, по лестнице…

Лестница внушала: мраморная, белая, с высокими ступенями и огромной головой Ильича на площадке, и надписью золотыми буквами «Пролетарии всех стран – соединяйтесь». Ни одного пролетария в этих стенах я пока, честно говоря, не увидел. Всё больше в меру упитанные дядечки в самом расцвете сил, в плохо сидящих пиджаках и с солидными лысинами. Попадались, конечно, еще молодые и верткие – в импортных элегантных костюмах и сверкающих туфлях. Но, кажется, эти были еще хуже…

Зал заседаний – монументальное помещение, всё в темных деревянных панелях и бордовых драпировках, с красными креслами и возвышением для президиума. Конечно, портрет Брежнева. А вот Машерова – не было. Зато маркс-энгельс-ленин присутствовали, в профиль.

Для прессы места были зарезервированы недалеко от кафедры для выступающих, у окна в третьем ряду. Там мы с шефом и устроились, несмотря на то, что он тоже вроде как входил в райком.

Почти все кресла были заняты, ожидали только первосвященников Синедриона… То есть членов бюро Дубровицкого райкома, конечно. Во главе с Сазанцом они появились из малоприметной дверки за драпировкой, расселись – и процесс пошел.

Я всё это видел – и неоднократно! Вот откуда росли ноги у наших нудных заседаний исполкома и райсовета! Вот где они учились! И им было далеко до своих наставников… В наше время хотя бы презентации на экране показывали, а тут – только с листка, только хардкор! И о чем? Казалось бы, какое отношение партия имеет к посевной, охране правопорядка, летним лагерям, ремонту дорог и новым автомобилям «скорой помощи»? Оказывается, самое непосредственное! Партийный контроль на производстве никто не отменял, и вообще – партия наш рулевой! Им до всего было дело, во все они вникали и всех обсуждали. Время от времени звучали знакомые фамилии: того же Исакова склоняли на все лады за небывало высокое число беспартийных работников в УТТ. Волкову тоже доставалось – за волюнтаризм и за то, что он излишнее внимание уделяет материальному стимулированию работников в ущерб росту сознательности и идеологической составляющей. Подумать только – вместо новой Ленинской комнаты обустроил буфет для фанерного производства!

Это всё я слушал и мотал на ус. Как писать подобную дичь, я представлял: если провести параллели с чиновными посиделками в одной маленькой независимой синеокой республике, то «товарищ Сазанец выразил глубокую обеспокоенность некоторыми недочетами в партийной работе первичной организации УТТ и призвал активнее вовлекать инженерно-технические кадры в коммунистическую агитацию среди рядовых тружеников транспортной отрасли». То есть как в том анекдоте про кошку – добровольно и с песнями. Уверен, в хозяйстве Исакова скоро начнется настоящий бум по подаче заявлений на вступление в авангард мирового пролетариата.

А вот когда принялись обсуждать, почему снизились удои молока в хозяйствах района, меня стало подрубливать. Ну не в теме я был! Лидеры первичек выходили к кафедре один за другим и что-то бубнили. Сазанец их стращал, названия колхозов и совхозов сменяли друг друга… «Оборона страны», «Заветы Ильича», «Новый путь», «Советская Белоруссия», «Пабедзицель» (который по всем правилам беларускай мовы должен был быть «Пераможцай», а с точки зрения русской грамматики – «Победителем») и многие другие.

В общем, шеф уже тыкал перьевой ручкой меня в бок и шипел:

– Гера! Что случилось?!!

– Все нормально, я слушаю… – чуть не гаркнул я, хлопая ресницами, но вовремя осекся и понизил голос.

С этим нужно было что-то делать, переутомление накапливалось и сказывалось в моменты, когда воля и разум теряли контроль над телом.

– Сядьте ровно! – продолжал шипеть шеф.

Я сел по стойке смирно, вцепился в блокнот и карандаш и следующие полчаса мужественно пялился на президиум, преданно пожирая глазами физиономию секретаря районного партийного комитета. И в тот момент, когда Сазанец сказал: «Заседание окончено, члены бюро райкома останьтесь, остальные свободны!» – я понял!