Аландский крест
Шрифт:
— Что-нибудь еще?
— А как же. При первой возможности отправь вслед за мной Аландскую бригаду.
— Вы полагаете, она вам может понадобиться? — широко распахнул глаза обычно невозмутимый Корнилов.
— Нет. Но это тот самый случай, когда лучше перебдеть.
Разумеется, оставить мой отъезд в тайне у нас не получилось. Все же не в вакууме живем. Вокруг нас соседи, в дом постоянно прибывают курьеры. От этой публики ничего не скрыть, но первой обо всем догадалась, как и следовало ожидать, женщина. Точнее барышня.
Был уже поздний вечер, когда мы, наконец, закончили со сборами. Оставалось переночевать, чтобы тронуться в путь,
— Дуняша, — спросил я, не без труда вспомнив имя девушки. — Скажите, кто вас обидел, и я лично оторву этому негодяю голову!
— Прошу прощения, ваше императорское высочество, — пытаясь вытереть слезы, ответила она. — Это так просто…
— И из-за этого «просто» вы рыдаете в три ручья?
— Но вы же уезжаете в столицу! — шмыгнула носом барышня.
Услышав эти слова, я поначалу насторожился. В сущности, Дуняша была весьма мила и, встреться мы при других обстоятельствах, кто знает, возможно, она бы меня и заинтересовала. Но будучи все время чертовски занят, я вообще не обращал внимания на женщин. Не говоря уж о том, что женат! И тут такое…
— И увозите его! — добавила она, снова разревевшись.
— Слава тебе Господи! — едва не перекрестившись от облегчения, брякнул я.
— Что? — непонимающе посмотрела на меня девица.
— То есть, я хотел спросить, кого «его»?
— Феденьку…
Час от часу не легче. Какого еще Феденьку…
— Э… Юшкова?
— Да!
— Федор Осипович, будь любезен, — позвал я совершенно забегавшегося адъютанта.
— Что случилось? — застыл соляным столбом при виде плачущей в моей компании девицы адъютант.
— Я так понимаю, это и есть причина, по которой ты огорчился, узнав об отъезде? — кивнул я на Дуняшу.
— Э… в некотором роде… — замялся тот.
— Понятно.
— Ваше императорское высочество, — бросилась на колени перед мной барышня. — Не откажите в милости, станьте шафером на нашей свадьбе!
При этом она каким-то непонятным образом оказалась рядом с Федей, и он просто вынужден был встать рядом с ней.
— Только если после войны, — пожал я плечами. — Надеюсь, у вас не горит?
— Нет, — хором ответили оба, причем новоиспеченный жених выглядел несколько обескураженно, а его невеста скромно потупилась и слегка порозовела.
— В таком случае, благословляю! — кивнул я, но тут же спохватился. — Если, разумеется, ваш батюшка не против.
— Нет-нет, нисколько. Федя ему очень нравится.
Можно сказать, что на этой мажорной ноте мое пребывание в Севастополе и закончилось. Если бы позднее, уже на третий день бешеной скачки в заснеженных степях сидевший рядом со мной в кибитке адъютант не признался, что вовсе не имел намеренья жениться. Но мне, если честно, в тот момент было вовсе не до того.
Поскольку море теперь принадлежало нам, не было надобности тащиться на лошадях к Перекопу и далее, через малообжитые места. Подняв флаг на одном из самых быстроходных пароходов Черноморского флота, каким без сомнения на сегодняшний момент являлась «Тамань», мы менее чем за сутки прошли разделявшие Севастополь и Одессу полторы сотни миль, установив при этом своеобразный рекорд.
Градоначальником и военным губернатором в «Южной Пальмире» и будущей «столице юмора» в ту пору был Николай Иванович Крузенштерн — сын знаменитого мореплавателя. Именно под его руководством не обремененному укреплениями торговому порту
пришлось противостоять пушкам объединенной англо-французской эскадры.Встретили меня, как водится, колокольным звоном пополам с пушечным салютом и верноподданнической манифестацией, состоявшей по большей части из местных купцов и членов их семей.
— Николай Иванович, — пристально посмотрел я на сияющего как новенький медный пятак генерала. — Ты лошадей с экипажами приготовил?
— Так точно! — отчаянно закивал головой Крузенштерн, и по его лицу я сразу понял, что врёт и несмотря на полученную телеграмму ничего не сделал, рассчитывая, что я все равно задержусь в его славном городе.
— Константин Николаевич, — пришла к нему на выручку супруга Елизавета Федоровна, бывшая в юности фрейлиной у моей матушки. — А вы совсем не изменились!
— Ну что вы, мадам! — саркастически ухмыльнулся, вспомнив, что последний раз она могла видеть Костю в достаточно нежном возрасте. — Я научился пользоваться салфеткой!
— Вот и прекрасно! — ничуть не смутилась бывшая придворная. — В таком случае прошу к столу! — После чего понизила голос и добавила с извиняющимся видом. — Покушать-то вам с дороги все равно надо. Так почему бы не в компании этих милых господ? А тем временем вам приготовят лошадок. Правда, Коля?!!
В глазах мадам Крузенштерн сверкнул огонь, и я вдруг во всех подробностях припомнил историю их женитьбы. Дело в том, что Николая Ивановича смолоду звали Отто Леонардом и он, как и большинство эстляндских дворян, был лютеранином и должен был жениться на дочери своих соседей. Однако влюбившийся без памяти в единственную дочь героя войны 1812 года генерала Акинфова молодой офицер бросил все и даже перешел в православие, став в честь моего царственного папеньки Николаем.
— Конечно, Лизонька! — мелко закивал головой генерал, и мне сразу стало понятно, кто в их семье главный.
В общем, мы неплохо провели время. Я милостиво улыбался здешним торговым тузам, поголовно, по моим сведениям, замазанных контрабандой, прикидывая про себя, как со временем всех их раскулачу. А после того, как Крузенштерн доложил мне об обследовании погибшего неподалеку фрегата «Тайгер», я и вовсе пришел в прекрасное расположение духа. Если все обстоит так, как об этом рассказал милейший Николай Иванович, есть немалая вероятность, что машина цела и может быть использована нами. Ну как тут не порадоваться?
А вот осматривать местные достопримечательности я не стал, сославшись на спешку, после чего тут же отбыл из города. Следующие несколько дней были так похожи один на другой, что весьма мало отложились в моей памяти. Землю к этому времени, слава Богу, уже подморозило так, что «насладиться» поздней осенней распутицей мне не довелось, но даже на заледеневших дорогах так немилосердно трясло, что я уже подумывал бросить принадлежавшую одесскому губернатору карету и пересесть в седло.
Но чем дальше мы мчались на север, тем больше вокруг становилось снега и, соответственно, холоднее на улице. Впрочем, внутри экипажа, несмотря на обилие грелок, было немногим теплее. Поэтому, как только у нас появилась возможность перебраться в настоящие русские сани, мы так и сделали. Запряженные тройками они мчались сквозь безбрежные просторы под звон бубенцов, вызывая у меня странные чувства. Пройдет каких-то десять-двадцать лет, и всю страну соединят железнодорожные рельсы. Затем, благодаря неумолимому прогрессу, появятся автомобили, и… возможности так прокатиться уже не будет!