Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

запутались окончательно, и я сильно подозреваю, что это

от систематической «лжи изреченных мыслей».

Это расхождение или, вернее, молчание не нарушилось

неловкой встречей нас с ним на вечере памяти Коммис­

саржевской, где в пустой лекторской остались неожи­

данно три человека, которые наименее всего в то время

хотели в с т р е т и т ь с я , — А. А., Г. И. Чулков и я. По­

мнится, мы сухо протянули с А. А. друг другу руки и

тотчас же заходили взад и вперед, не произнося ни одного

слова и стараясь друг на друга не глядеть. А. А. ходил от

стены к стене, я тоже, но в направлении перпепдикуляра,

а Г. И. измеривал пространство комнаты по диагонали.

Это неловкое молчаливое хождение друг перед другом дли­

лось несколько минут, по я чувствовал уже в глубине

души, что путаница между мной и А. А. ликвидирована,

что то безусловное, верное и духовное, чему основа зало­

жена нашим двенадцатичасовым разговором в Москве,

развивается в нас вопреки всем формам духовного пони­

мания и непонимания, вопреки всякой полемике, нас

отделяющей. В это время был эпизод с напечатанием

моей неудачной и мною же осужденной заметки «Штем­

пелеванная калоша» 113, вызвавшей шум и бойкот меня

со стороны группы некоторых л и ц , — инцидент, во время

318

которого А. А., внешне со мной все порвавший, держал

себя с необыкновенным благородством и мужественно

защищал меня от обвинений, в которых я был непо­

винен (повинен лишь в легкомысленности — мгновенном

и субъективном помысле, от которого я сам отказался

вскоре).

Я нарочно даю лишь внешний обзор наших сложных

отношений друг с другом в эту эпоху, не вскрывая узла

этих расхождений. Описание моих встреч с А. А. этого

периода и детальная характеристика его отношений ко

мне потребовали бы не этого краткого абриса, а ряда

печатных листов, которыми в настоящем издании я не

могу располагать 114. Летом 1910 года произошла моя

последняя, третья встреча с А. А., продолжавшаяся без

единого облачка в наших отношениях на протяжении

одиннадцати лет. Я случайно прочел в Волынской губер­

нии стихотворение «Куликово поле», и действие этого

стихотворения на меня было действием грома. Как цикл

шахматовских стихов знаменовал для меня первую

встречу с A. A., a priori окрашенную тонусом наших

отношений, которые я пытался охарактеризовать в пре­

дыдущих отрывках, как чтение «Балаганчика» в феврале

шестого года открывало для меня вторую тяжелую фазу

наших отношений, так «Куликово поле» было для меня

лейтмотивом последнего и окончательного «да» между

нами. «Куликово поле» мне раз навсегда показало неслу­

чайность наших с А. А. путей, перекрещивающихся

фатально и независимо от нас, ибо стиль и тон настро­

ения, вплоть до мельчайших подробностей, был выраже­

нием того самого, к чему я пришел, что я чувствовал,

что я переживал всеми фибрами своей души, не умея это

все высказать в словах. И вот А. А. за меня выразил

в своем стихотворении это мое, т. е. опять-таки «наше

с ним». Тут я понял, что эти годы внешнего молчания

нас соединили вновь больше всех разговоров и общений,

соединили в том, что уже не требует никакого общения,

соединили нас в духе. В десятом году я уже задумывался

над темою «Петербурга». И пусть «Петербург» носит

совершенно иной внешний вид, чем «Куликово поле»,

однако глубиной — мотив «Петербурга», неудачно выяв­

ленный и загроможденный внешней психологической фа­

булой, едва слышимой читателю, укладывается в строки

А. А.: «Доспех тяжел, как перед боем, теперь Твой час

настал — молись» (а вся психологическая фабула «Петер-

319

бурга» есть подлинный рассказ о том, какими оккуль­

тными путями злая сила развязывает «дикие страсти под

игом ущербной луны», и рассказ о том, как «не знаю,

что делать с собою, куда мне лететь за тобой» 115).

Я тотчас же написал А. А. письмо, подобное первому,

мною написанному (по поводу «Стихов о Прекрасной

Даме»), и получил от него тотчас же ласковый, острый

ответ, говорящий моему письму: «Да». И вновь возникла

переписка между нами, а осенью десятого года мы все

встретились в Москве уже по-настоящему, вечному. В эту

встречу я познакомил его с моей будущей женой. Не

забуду тех вечеров, когда А. А. проводил со мной время

у трех сестер Тургеневых, из которых одна стала моей

женой, а другая женою С. М. Соловьева. В этот приезд

его в Москву в «Мусагете» наладилось издание его

стихотворений.

В одиннадцатом году мне было трудно в материальном

отношении. Предстояла альтернатива — отказаться от

написания «Петербурга» и искать средств к жизни мел­

кой газетной, журнальной и редакционной работой или

писать «Петербург» (но подвергнуть себя и жену лише­

ниям голода и холода). А. А. случайно узнал об этом

«Петербурге» * и в деликатнейшей форме уговорил меня

принять от него в долг пятьсот рублей, бросить мелкую

работу и сосредоточиться на «Петербурге». Это был

решительный импульс к работе для меня, и я считаю,

что А. А. косвенно вызвал к жизни мой «Петербург».

Помню еще одну незабвенную встречу с А. А. в фев­

рале двенадцатого года в Петербурге, в один из периодов,

которые назывались в петербургских литературных

кругах периодами мрачности А. А., когда его нельзя было

увидеть. В этой полосе мрачности он находился, когда

мы с женой жили в Петербурге у В. И. Иванова, на