Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

держа строфу и чуть замедляя темп на рифмах. Он за­

вораживал своим чтением, и когда кончал стихотворение,

не меняя голоса, внезапно, всегда казалось, что слишком

рано кончилось наслаждение, и нужно было еще слышать.

Под настойчивыми требованиями он иногда повторял сти­

хи. Все были влюблены в него, но вместе с обожанием

точили яд разложения на него.

В конце пятого года и в шестом «среды» Вячеслава

еще имели некоторую связь с революцией, с обществен­

ностью. Но выявление их и развитие шло в сторону ин­

теллигентского сектантства, мистической соборности, вы­

ставляемой против анархизма личности, тоже поощряемо­

го. Все более накипало гурманства в отношении к темам.

Ничего не решалось крепко и ясно. Процесс обсуждения

был важнее самого искомого суждения. Целью художни­

ку ставилось идти от земной реальности к реальности не­

бесной через какие-то промежуточные звенья сознания,

которые именно и должен был уловить поэт-символист

путем изображения «соответствий». В конце концов, всю

эту хитрую музыку каждый понимал по-своему, но она

постулировалась как всеми искомая единственная истина.

Возражали: будущие богоискатели, марксисты, реалисты,

но настроение давал Вячеслав. От идеи страдающего Ди­

ониса и, следовательно, поэта-жертвы он уже начинал

переходить к идее «совлечения», «нисхождения», приме­

няемой к исторической судьбе России. Достоевский назы­

вался «Федором Михайловичем», как сообщник и хоро­

ший знакомый. Чем больше разгоралась реакция, тем

более «среды» заинтересовывались идеями эротики. Прав-

332

да, здесь никогда не ставились «проблемы пола», и Вер­

бицкая была в презрении, но по существу-то разница

была только в марке. Из этой хитрой музыки выявлялись

самые разнообразные течения. Чулков спелся с Вячесла­

вом на теме «мистического анархизма» и ловил на «Фа­

келы» Андреева и Блока. Первый попался больше, чем

второй. Молодой студент Модест Гофман изобрел «собор­

ный индивидуализм». Но все было замкнуто в узком ми-

стико-эротическом, интеллигентски самодовольном кругу.

Запах тления воспринимался как божественный фимиам.

Сладко-дурманящая, убаюкивающая идейными наркозами

атмосфера стояла на «Башне», построенной «высоко над

мороком жизни» 18. Дурман все сгущался. Эстетика

«сред» все гуще проникалась истонченной эротикой. Куз­

мин пел свои пастушески-сладострастные «Александрий­

ские песни», Сомов и Бакст были законодателями вкуса

в живописи, пряно-чувственного — у первого через приз­

му помещичьей жизни, у второго через античность. «Бур­

но ринулась Мэнада, словно лань, словно л а н ь » , — без

конца читал Вячеслав свое любимое всеми стихотворение.

Все были жрецами Диониса. На этом Парнасе бесноватых

Блок держался как «бог в лупанаре» (название стихотво­

рения Вячеслава, обращенного к Блоку). Но душа его

была уже в театре, что означало победу в нем лирики

над эпосом, ночи — над солнцем, мистики — над револю­

цией.

Из трех его «лирических драм» только в отдельных

местах «Короля на площади» и в сатирических сценах

буржуазной гостиной «Незнакомки» чувствуется Блок,

несший красное знамя с рабочими Пятого года. «Бала­

ганчик» же, за исключением сцены заседания мистиков,

целиком мистико-эротический дурман, рожденный реак­

цией. Именно он стал любимой пьесой в театре Коммис­

саржевской — Мейерхольда. Театр сильно увлек Блока.

Первому представлению «Балаганчика» — 31 декабря

1906 г. — предшествовал целый ряд чтений пьесы у Блока

и Вячеслава. Пьеса заколдовывала внимание. Это, пожа­

луй, единственная пьеса русской романтики со всеми ее

непременными чертами: ироническим реализмом и мисти­

ческой мечтой. Тема арлекинады целиком вышла из пре­

дыдущих стихов Блока. Арлекинада — любимый лейтмо­

тив Блока («Двенадцать» — тоже арлекинада). Вокруг

«Балаганчика» сразу создалась борьба защитников и воз­

ражателей. Последние много нападали на структуру

333

пьесы, построенной как лирическое стихотворение. Театр

Мейерхольда как нельзя лучше осуществил трудные за­

дания автора. Музыка Кузмина, особенно вальс, затяги­

вала в сладкий омут. Декорации Сапунова отлично пере­

давали мистически-чувственный колорит пьесы. Мейер­

хольд в тревожных mise-en-sc`ene чутко уловил символику

блоковских образов. Это была безусловная победа театра.

На первом представлении Блок маской торжественно­

сти скрывал большое беспокойство. Театр был первым

его исходом из узкого круга л и р и к и , — исходом, которого

он искал всю жизнь. Аплодисменты и шиканье встретили

спуск занавеса. Но мастер был доволен. В зимних мете­

лях уже мелькал облик «Снежной маски». Вокруг Блока

очертился магический круг. Внешне он совершенно ясен:

«среды» Вячеслава, вечера у Коммиссаржевской, ее театр,

вечера у Веры Ивановой, только что сыгравшей Раутен-

делейн в театре Суворина, ночные поездки парами на ли­

хачах на Острова, «Снежная маска». Из магического кру­

га своей белой комнаты, своей первой юности, Блок во­

шел в другой круг, более глубокий, ниже, ближе к аду,

но тоже з а м к н у т ы й , — круг театра, метелей, страсти. Ка­

жется, он был счастлив. По крайней мере, он был наи­

более красив в этот период. Осознав себя мастером, по­

чуяв в театре Мейерхольда простор, счастливый в стра­

сти, Блок маленький вальс своего круга воспринимал как

мировое вихренье. Но не надолго. «Мрежи иные» его

ожидали, «иные заботы» 19.