Александр I, Мария Павловна, Елизавета Алексеевна: Переписка из трех углов (1804–1826). Дневник [Марии Павловны] 1805–1808 годов
Шрифт:
Ваша верная и преданная Сестрица
26 [сентября 1804 года].
Любезный Александр, от всей души благодарю Вас за Ваше столь драгоценное для меня письмо. Не могу передать всего того впечатления, которое оно на меня произвело. Да, мой любезный и обожаемый Братец, Ваш столь внезапный отъезд привел меня в отчаяние, и я едва смогла справиться со своим горем. Мой любезный и очень любимый Братец, Ваше присутствие всегда было счастьем для меня; оно было для меня поддержкой, и я старалась быть Вам поддержкой во всем, а теперь одна мысль о том, что я не скоро увижу Вас вновь, для меня ужасна. Потом я поняла, что Вы уехали, чтобы не причинять мне дополнительную боль нашим прощанием. Из Ваших писем Маменьке [173] я поняла и то, что Вы это обещали Ей. Благодарю Вас от всего сердца за Ваше доброе намерение. Никогда в жизни мне тоже не забыть этого окна, Вашего волнения и шума отъезжающей кареты, который разбил мне сердце, унося с собой все мои сожаления. Вашу драгоценную перчатку я не оставляла ни на мгновение. И сейчас, когда я Вам пишу, я держу ее подле себя и прижимаю к сердцу, видя в ней залог Вашего возвращения, я не оставляю надежды увидеть Вас вновь. Более я не в силах сказать Вам ничего, любезный Друг, примите в дар эту сумку для бумаг, которая исправно мне служила. Целую Вас тысячу и тысячу раз; не забывайте Вашу верную
172
ThHStAW, HA A XXV. R 105 (1804 – 1821). Bl. 98.
173
Маменькой и Матушкой (в оригинале: Мaman, ma M`ere) Мария Павловна, так же как и Александр, называет вдовствующую императрицу Марию Федоровну (1759 – 1828), которая для своих детей, в особенности дочерей, оставалась непререкаемым авторитетом даже и тогда, когда все они уже покинули императорский дом, сами стали матерями, но не переставали по всем жизненно важным и даже не очень важным вопросам советоваться в письмах с «ch`ere Maman».
26 сентября [1804 года].
Нарва.
Любезный Александр! Чем более удаляюсь я от Вас, тем более ощущает мое сердце ПОТРЕБНОСТЬ общаться с вами, мой возлюбленный Брат: окажите же мне величайшую милость – не отвечайте на это письмо, но только не запрещайте мне Вам впредь писать. Мне так радостно сознавать, что мысли мои могут быть заняты Вами, что я могу Вас вспоминать, было бы страшной жестокостью во всем этом мне отказывать. Сегодня я не могла сделать и шага, не испытывая при этом огромной сердечной боли. Отъезд Маменьки был для меня был столь удручающим, что я даже сама не понимаю, как могла вынести этот страшный миг [175] . Ах, любезный Александр! Вы, который увидит Ее уже завтра, сообщите же мне, как чувствует Она себя и действительно ли Она в добром здравии. Мне сообщили по прибытии сюда, что
174
ThHStAW, HA A XXV. R 105. Bl. 101 – 102.
175
Первое письмо Марии Федоровны к Марии Павловне было написано еще накануне отъезда Марии Павловны с пометкой: «Таврический дворец. 23 сентября, канун отъезда моего любимого драгоценного Дитяти» (ThHStAW, HA A XXV. R 123. Bl. 1 – 4). 8 октября уже из Нарвы Мария Павловна писала матери: «Любезная и дражайшая Матушка, я с превеликим ужасом узнала, прибыв сюда, что Вы почувствовали себя дурно после моего отъезда» (ThHStAW, HA A XXV. R 153. BL. 85 – 87). Об отъезде Марии Павловны и о том, что «до второй станции» ее провожали из Петербурга император (Александр I) и императрица (Мария Федоровна) после службы в Казанском соборе, сообщал также 2 ноября 1804 г. П.А. Николаи графу С.Р. Воронцову (см.: Архив князя Воронцова. Кн. 22. М., 1881. С. 206).
Я не могу удержаться, любезный Братец, чтобы не послать Вам что-нибудь с дороги. Вот хрустальный сливочник, подарок Мишеля [176] , которым я уже много лет пользуюсь каждое утро и вечер. Соблаговолите принять его. Это сделает меня очень счастливой. Пользуйтесь им, мой Александр, как пользовалась им я, мне сладостна будет мысль об этом. Любезный мой Друг, как же я благодарна Вам за все те пожелания, которые вы мне адресуете, и за ту дружбу, которой проникнуто каждое слово Вашего письма! Да вознаградит Вас Господь за Вашу доброту ко мне; я же, любезный Александр, еще и еще раз повторяю, что просто не в силах выразить всю ту признательность, которую к Вам испытываю. Ничего не буду говорить Вам о своем путешествии, какая разница, благополучно ли оно протекает или нет, если ради него мне пришлось пережить такие большие утраты. Час, в который вчера мы с Вами расстались, был сегодня, Братец, пережит мною вновь. Не имея ни часов, ни других способов узнать время, я признала роковую минуту, в которую Вы меня покинули, по тому щемящему чувству, кое в этот момент испытала. Принц его ощутил так же, как и я; мы были вместе в карете. Но мне казалось, что я снова у окна, казалось, я снова слышу шум отъезжающей кареты, о Боже! я не в силах продолжать.
176
…Мишеля… – Скорее всего, здесь имеется в виду младший брат Марии Павловны великий князь Михаил Павлович (1798 – 1849), которому на момент ее отъезда из Петербурга исполнилось 6 лет. Но возможно, что подарок этот был сделан от его имени.
Прощайте, мой Александр, целую Вас от всей души и умоляю никогда не забывать Вашу верную
Принц так желал и так просил меня поблагодарить Вас еще раз за все Ваши к нему милости, что мне поневоле еще раз пришлось взяться за перо.
Любезная Мари, добрая моя Сестрица, невозможно описать, что происходит сейчас в моей душе. Именно сегодня я почувствовал, до какой степени Вы мне дороги. – Будьте счастливы – да благословит Вас Всевышний, Вы этого достойны. Вспоминайте иногда о Братце, который любит Вас от всего сердца, никогда не забуду я тот страшный миг, когда мне пришлось оторваться от окна, как сладостно было бы мне остаться там еще на несколько мгновений, прижать Вас еще раз к своему сердцу. Но Маменька потребовала, чтобы я не прощался с Вами. Я должен был повиноваться и скажу даже, что мы это хорошо сделали, но я не могу выразить Вам, чего мне все это стоило и насколько сердце мое было разбито. Лишь в нескольких строках этого письма могу сказать я Вам последнее прости, с которым мне так тяжело смириться. Любезный и добрый мой Друг, сохраните мне Вашу дружбу, она очень для меня важна. Прощайте, любезная Мари, любезная Сестрица; еще раз: будьте счастливы, как Вы того заслуживаете, и не забывайте Брата и Друга, который любит Вас от всего сердца.
177
ThHStAW, HA A XXV. R 100. Bl. 3 – 3`.
______
Тысяча пожеланий Принцу, лучшим моим утешением является для меня мысль о том, что он сумеет сделать Вас счастливой [178] .
Я отвечаю на оба Ваших письма, любезнейший мой Друг, моя добрая любезная Мари, и на какие два письма! Ах, любезный мой Друг, та дружба, которой Вы меня одариваете, приносит неописуемую радость моему сердцу; она – единственное мое утешение в настоящий момент: любезный и добрейший Друг мой, как жаль, что сам я не в состоянии выразить всю ту дружбу, какую сердце мое испытывает к Вам! Как отблагодарить Вас по достоинству за всю Вашу нежность, проявления коей я чувствую на себе? Любезная Сестрица, Ваши подарки для меня священны. Этот сливочник и эта драгоценная сумка для бумаг, – то и другое будет служить мне вечно.
178
…он сумеет сделать Вас счастливой… – Действительно, союз Марии Павловны с наследным герцогом Саксен-Веймарским, продолжавшийся 48 лет, до самой его смерти в 1853 г., имел видимость счастливого. Это признавала и Мария Федоровна, недолюбливавшая зятя (см. с. 15 – 16 наст. изд.) Впоследствии А.И. Михайловский-Данилевский, видевший Марию Павловну и в Веймаре, и во время Венского конгресса, писал: «Она почитается в Германии, сей земле счастливых браков, примерною супругою» (Михайловский-Данилевский А.И. Мемуары 1814 – 1815. СПб., 2001. С. 93).
179
ThHStAW, HA A XXV. R 100. Bl. 5 – 6`.
Маменька соблаговолила также угостить меня маленьким кусочком миндального печенья, которое Вы ей послали. С каким удовольствием я съел его. Вы спрашиваете, любезный мой Друг, как чувствует себя Маменька. Хвала Всевышнему, я нашел Ее в том добром здравии, какое только позволяет ей Ее состояние. Ах, любезная моя Мари, какая пустота царит сейчас в Гатчине; не могу Вам передать, что я почувствовал, когда мы все собирались у Маменьки, а моей Мари не было среди нас. Обед протекал так, как он протекал и при Вас, и не было мгновения, которое бы о Вас не напоминало, мой любезный Друг. – Так значит, сердце Ваше меня поняло, любезный Друг, когда передавал я Вам фиал с пивом. Никогда в жизни этот миг не сотрется у меня из памяти. Еще раз, моя добрая Мари, простите меня, что я покинул Вас таким ужасным образом, меня самого это заставило страдать даже больше, чем Вас: но что я мог сделать? Маменька потребовала этого от меня перед обедом как жертву, которую я должен был принести ради Вашего здоровья. Мои же намерения были совершенно иными. Я хотел доставить себе последнее удовольствие прижать Вас к своему сердцу, и как же невыносимо тяжело мне было от этого отказаться. Ах, если бы я мог превратиться в собственную свою перчатку, которой Вы с Вашей добротой придаете такое значение [180] . Ваш портрет постоянно находится подле меня, и мне очень хочется сделать Вам подарок, а почему бы не сделать его, раз уж Вы столь добры ко мне? Это всего лишь колокольчик, но из всех предметов, которые меня окружают, он служил мне дольше всего. Вот уже более десяти лет, как он не покидает мой стол. Он не очень красив, но мое намерение заменит и саму красоту. Прощайте, любезный и добрый мой Друг, любезная моя Мари.
180
Ср. письмо Марии Павловны Александру от 26 [сентября 1804 г.].
Вспоминайте иногда о Брате, любовь которого к Вам не поддается никакому выражению.
____
Извинитесь за меня, любезный мой Друг, перед Принцем, что сам я ему не пишу, но, слово чести, в этом месяце я словно голову потерял [181] .
Вид бедной Като разбил мне сердце [182] .
181
Вся эта фраза вписана Александром позднее, по периметру листа.
182
Речь идет об одной из младших сестер Александра I и Марии Павловны великой княгине Екатерине Павловне (1788 – 1819). В переписке она фигурирует как Катрин (Catherine) или Кат'o (Cateau).
183
ThHStAW, HA A XXV. R 105 (1804 – 1821). Bl. 46 – 47`.
Любезный и очень мною любимый Братец, я получила Ваше письмо, которое Вы были так добры написать мне из Гатчины. Как важно было увидеть мне строки, написанные Вашей рукой, и как не терпелось услышать, если можно так сказать, звук Вашего голоса, потому что когда я читаю Ваши письма, то мне кажется, что это Вы сами беседуете со мною. Мне так необходимы были, любезный Александр, те слова утешения и дружбы, с которыми Вы обратились ко мне, и которые есть большая услада для моего сердца. По крайней мере, мне кажется, что, как бы далеко ни находилась я от Вас, я живу и, возможно, буду и в дальнейшем жить также и в Вашей памяти; я твердо на это надеюсь, но мне сладостно видеть тому подтверждение также и в ваших письмах. Не могу в полной мере выразить Вам благодарность за драгоценный колокольчик, подаренный Вами; он дорог мне, тысячу раз более дорог, чем я могу это выразить. Когда я его рассматривала, то мне казалось, что я вижу на нем отпечатки Ваших пальцев, и это свидетельство долгой службы, которую он у Вас исполнял, для меня бесценно. Благодарю еще раз от всего своего сердца за это трогательное свидетельство Вашей привязанности. Но как же я далека от Вас, Александр, и как же я все более и более от Вас удаляюсь. Если бы я могла выразить Вам всю пустоту своего сердца, Вы пожалели бы обо мне, любезный Братец! Aх! Не оставляйте меня Вашей дружбой, Вашей драгоценной дружбой, она так мне нужна, без нее я буду чувствовать себя столь несчастной, что сохранить ее мне Вы должны хотя бы из чувства человеколюбия. В первый день моего отъезда через несколько часов после того, как я рассталась с Маменькой, я встретила на дороге скакавших мне навстречу верхом конногвардейцев. Я велела остановить карету и спросила у офицера, который был их командиром, в какую сторону они направляются; он ответил, что в Петербург. Я спросила у него, увидит ли он Вас, он сказал, что увидит, и тогда я попросила его сделать милость передать Вам от меня тысячу самых добрых пожеланий. Конечно, этот человек был мне незнаком, но одна мысль о том, что, возможно, он, любезный Братец, будет иметь счастье видеть Вас, находиться где-нибудь вблизи Вас, заставила меня дать ему это поручение. В предыдущем письме я забыла сообщить Вам об этом. Впечатление, которое произвела на Вас Катрин, совпадает с тем впечатлением, которое производят на меня все Ее письма [184] . Ее горе удручило меня до такой степени, что я не могу найти себе места. Только Вы один, мой лучший Друг, можете отвлечь Ее и утешить, и мне вряд ли надобно Вам об этом напоминать. Передайте тысячу и тысячу добрых пожеланий моей любезной Невестке, я надеюсь, что сумею ответить на Ее любезное письмо, равно как и на письмо Амели, посланное Ею из Риги [185] . Целую их обeих от всего сердца и вверяю себя их дружбе. Что касается Вас, мой Александр, мой Братец, мой лучший и любезнейший Друг; что сказать мне Вам! Aх! Вы знаете не хуже меня, что мне надобно. Не забывайте меня, любите меня всегда, и Вы позволите мне испытать сладкие минуты посреди одолевающей меня горечи. Еще раз сердечно благодарю Вас за колокольчик, с которым я никогда более не расстанусь, куда бы ни привел меня мой путь. Не забудьте же подарить мне свой портрет, дорогой Александр. Прощайте, целую Вас от всего сердца и объявляю Вам, что прошедшие три дня уже на три дня сократили ожидание того момента, когда я смогу сделать это не на бумаге.
184
…впечатлением, которое производят на меня все Ее письма… – Переписка Марии Павловны с Екатериной Павловной также хранится в Тюрингском государственном архиве, однако она относится к более позднему периоду (см.: ThHStAW, HA A XXV. O 29 (1810 – 1811), O 30 (1811), O 31 (1811 – 1814), O 32 (1816).
185
Невесткой (Belle-soeur) Мария Павловна называет жену Александра I императрицу Елизавету Алексеевну (1779 – 1826), урожденную принцессу Луизу Марию Августу Баденскую. Амели – ее старшая сестра Катарина Амалия Христиана Луиза Баденская (1776 – 1823), сестра-двойняшка Каролины Баденской (см. примеч. с. 323). Елизавета Алексеевна практически во всех письмах, адресованных Марии Павловне, передает от нее приветы. Приехав в Россию на коронацию Александра I по приглашению Елизаветы Алексеевны в 1801 г., Амалия оставалась подле нее в Петербурге вплоть до 1814 г. (за исключением поездки к матери в 1810 г.). Подоплекой этого затянувшегося визита было желание Амалии, а еще более ее матери Фридерики Амалии Баден-Дурлахской (см. ниже) найти ей жениха при императорском дворе. К петербургскому периоду ее жизни относился неудачный роман с поручиком Кавалергардского полка Петром Львовичем Давыдовым, а также проекты брака (так и не состоявшегося) с эрцгерцогом Карлом Австрийским и герцогом Кентским. При этом в письмах Елизаветы Алексеевны, как и в отзывах об Амалии Марии Павловны возникает несколько иной образ: преданной сестры русской императрицы, без которой та едва ли мыслила свое существование в России.
Ваша верная Сестрица и Друг
_____
Принц припадает к Вашим стопам.
По возвращении из церкви и последующего визита, который мне надобно было нанести Дядюшке и Тетушке [187] , я берусь за перо, чтобы написать Вам, мой Александр, мой лучший Друг. Заметьте, что три дня кряду я воздерживалась и не писала Вам, но на четвертый я больше уже не в состоянии продолжать обуздывать свои желания; при этом я утешаю себя тем, что Вы, любезный Друг, и
без того читаете множество ненужных писем, мои же письма займут всего лишь небольшую часть времени, им отводимого! Однако, умоляю Вас, отвечайте мне лишь тогда, когда Вы можете это делать легко и без всякого стеснения, мне же только оставьте удовольствие самой беседовать с Вами. Я здесь со вчерашнего утра, въезд мой был очень торжественным, меня осыпали почестями и бесконечно тронули знаками нежного ко мне внимания; всё, что Вы мне рассказывали о Риге, я нахожу совершенно справедливым [188] . Здесь чувствуешь себя непринужденно и без претензий, и я, совершенно изнемогавшая от смущения в Дерпте при виде профессоров и их наук [189] , чувствую себя, наконец, в своей тарелке, словно пребываю в этих краях уже целую вечность. Вчера вечером я была на немецком спектакле и затем ужинала у Тетушки. Вопреки прежним моим намерениям, я вынуждена остаться здесь еще и на сегодняшний день, пойти в церковь и затем на бал. Этим утром в церкви воспоминание о том, что случилось со мной восемь дней назад, все мои потери, мои сожаления вернулись ко мне; судите о моем состоянии, о том тягостном принуждении, с которым меня заставили смириться, о чувствах, которые меня одолевают [190] . Вы видите, однако, мой Александр, что я поступала лишь следуя Вашим советам и теперь делаю всё, чего от меня хотят. Ничего не скажу Вам о моем страдании: оно есть и пребудет всегда тем же. Единственное утешение я нахожу в надежде, но и она слишком далека. Мой добрый и любезный Брат, оставайтесь в отношении меня таким, каким Вы были всегда, и помните то страшное воскресенье, воспоминание о котором разрывает мне сердце [191] .186
ThHStAW, HA A XXV. R 105 (1804 – 1821). Bl. 48 – 49.
187
…Дядюшке и Тетушке… – Дядюшка – Александр Вюртембергский (1771 – 1833), родной брат императрицы Марии Федоровны. Будучи принят в 1800 г. на российскую службу, был назначен шефом Рижского драгунского полка и проживал в период, к которому относится письмо Марии Павловны, в Риге. Тетушка – Антония Саксен-Кобург-Заальфельдская (1779 – 1824), его жена. Впрочем, возможно, что речь идет о другом дядюшке, старшем брате Александра, Людвиге Вюртембергском (1756 – 1817), также поступившем на русскую службу в правление Павла I и определенным в Ригу. Его женой была Генриетта Нассау-Вейльбургская (1780 – 1857).
188
С июня 1801 г. по указу Александра I Рига стала административным центром Прибалтийского генерал-губернаторства, его первым генерал-губернатором был назначен Сергей Федорович Голицын (1749 – 1810), хозяин знаменитой Зубриловки.
189
Мария Павловна, говоря о приводивших ее в смущение дерптских профессорах, могла иметь в виду в том числе ректора университета Г.Ф. Паррота, до того приветствовавшего в Дерпте Александра I (см.: Жарова Е.Ю. Император Александр I по воспоминаниям профессора дерптского университета Г.Ф. Паррота // Вестник архивиста. 2016. № 1. Адрес электронного доступа:. За данную подсказку приношу благодарность Л.Н. Киселевой.
190
Как свидетельствуют письма Марии Павловны к родным, а также воспоминания современников, тоска по дому не оставляла ее на протяжении всей жизни. Идеальная Landesmutter для герцогства Саксен-Веймар – до конца своей жизни она оставалась в первую очередь русской великой княгиней. Все тот же Михайловский-Данилевский (см. выше), общавшийся с Марией Павловной в 1814 г. в Вене, писал: «Мне поручили отдать Ее Высочеству пакет; когда я ей оный вручил, то она, не смотря на адрес, сказала с ангельскою радостью: “Как вы меня обрадовали, это письмо от Матушки”» (Михайловский-Данилевский А.И. Мемуары. Указ. соч. С. 96). И он же, приехав в 1818 г. в Веймар, сопровождая Александра, направлявшегося на Ахенский конгресс, в сходной тональности описал и вторую встречу, произошедшую на балу в герцогском замке: «Бал был довольно скучен. Великая княгиня несколько раз подходила ко мне, танцевала со мной и однажды спросила, как мне нравится бал. “Мне кажется, – сказал я – что я в Петербурге, в Зимнем дворце”. – “Никакой другой отзыв, – ответила ее высочество – не мог быть мне приятнее”» (Михайловский-Данилевский А.И. Мемуары 1814 – 1815. СПб., 2001. С. 96).
Это же свойство Марии Павловны подметил уже в николаевское царствование французский дипломат Барант, в 1835 г. назначенный послом Франции в России, побывавший в Веймаре и следующим образом, хотя и не без тенденциозности, описавший свои впечатления от знакомства с Марией Павловной: «За обедом я сидел возле Великой Герцогини, и она соизволила пригласить меня прийти 2 часа спустя на вечер. Так как она не любит игры, то посадила меня возле себя. Беседа была долгая и разнообразная. Очевидно, что она очень умна; но ее глухота, союз с мужем, который ей так не ровен, жизнь в провинциальном городке, тогда как она всем своим существом чувствует и потребность, и привычку к большому двору и возвышенному поприщу, все это придает ей оттенок грусти и уныния. 32 года подобной жизни, по-видимому, не внушили ей покорности судьбе. Казалось, что это печаль и скука первого дня. С таким настроением она смотрит на все и судит обо всем. Общее положение дел в Европе, дух народов, течение идей, господствующие мнения, характер литературы беспрестанно, в общих выражениях, были предметом ее презрительных и горьких замечаний. Это были не суждения любезности, а скорее впечатления умной женщины, которая, не развивая, не одушевляясь, скорее с отвращением, чем с живостью, роняла их с высоты своего положения принцессы. Беседе этой придавало некоторый интерес то обстоятельство, что она лишь с виду была отвлечена; все в ней намекало на русского императора, на его положение по отношению к Европе…» (Две депеши Баранта // Русский архив. 1891. № 1. С.145).
191
…воскресенье, воспоминание о котором разрывает мне сердце. – Имеется в виду день отъезда Марии Павловны из России (см. предыдущие письма).
Какое удовольствие доставило мне Ваше письмо, любезная Мари, от всего сердца благодарю Вас за него и за письмо из Дерпта. Но, Бога ради, заклинаю Вас, любезный и добрый мой Друг, избегайте впредь выражений, подобных тем, что Вы употребили в этих письмах, приносящих мне столько радости; выражения же эти каждый раз доставляют мне огорчение; словно Вы сомневаетесь в моей к Вам привязанности. Любезная моя Мари, у Вас, верьте, нет друга, который был бы к Вам более искренно привязан и любил бы Вас более, чем я. – Воспоминание об этом жестоком воскресенье, о котором Вы пишете, не изгладится из моей памяти: до сих пор я не могу еще свыкнуться с мыслью о Вашем отсутствии. Мне очень приятно слышать, что Вы остались довольны приемом, оказанным Вам в Риге. Вы знаете, что я по-особому люблю этот город, и мне становится радостно при мысли, что он понравился и Вам. – О том, что происходит здесь, скажу только, что все идет своим чередом, но могу Вас уверить, что Вас вспоминают очень часто. Прощайте, мой любезный Друг, любезная моя Мари, любите немного Брата, который предан Вам душой и телом и которому Ваша дружба ценнее, чем он может выразить то словами.
192
ThHStAW, HA A XXV. R 100. Bl. 7 – 7`.
_________
Тысяча добрых пожеланий от меня Принцу.
Кюстрин [194] . Пятница,
21 октября 1804 года.
Любезный и добрый мой Братец, лучший Друг мой, как рассказать Вам о том наслаждении, которое я испытываю от получения Ваших писем? Сначала Господин Алопеус [195] , которого я здесь встретила, передал мне Ваше письмо, любезный Александр; это вызвало у меня такую радость, которую я не в состоянии Вам описать, в особенности когда я увидела Ваш почерк и адреса на конверте, написанные по-русски, умоляю, пишите на этом столь драгоценном для меня языке так часто, как только вы можете. Прошу Вас, мой Александр, не сердитесь на меня за то, что письма мои порой кажутся совершенно беспорядочными, это происходит оттого, что сама я нахожусь в полнейшем беспорядке, и мне очень жаль, если они Вас огорчили! И потом, конечно же, Братец, я верю, я твердо убеждена, что нет у меня лучшего Друга на земле, чем Вы, я очень рассчитываю на эту дружбу, в ней основа моего счастья, мое самое сладостное утешение. Это чувство совершенно взаимно, любезный Александр, и я молю только Провидение предоставить мне случай доказать это на деле. Любезный мой Александр, как же Вы добры, что не забываете меня и думаете обо мне. О! Ради всех Святых, поступайте так всегда, и пусть моё отсутствие не ослабит этих чувств, столь для меня драгоценных! Я так счастлива была получить это письмо, которое, признаюсь Вам, совсем не ожидала; но, любезный, любезный мой Друг, мне не хочется, чтобы эти письма Вас отвлекали или утомляли. Это мне принадлежит преимущественное право писать Вам, оставьте же мне это утешение, оно так мне необходимо. Вы знаете, любезный Друг, что я встретила Герцога [196] в Шнейдемюле [197] 18-го числа этого месяца. Я думала, по правде говоря, увидеть его лишь во Франкфурте, но его удивительная естественная подвижность заставила его прибыть тремя днями ранее, чем мы ожидали. Он выслал нам навстречу одного курьера и две эстафеты, которые все прибыли в один и тот же день. И все это для того, чтобы узнать, где мы находимся. Было много уговоров отправиться в Берлин, но я на них не поддалась [198] и все время отвечала, что Вы и Маменька полагали, что я туда не поеду, а что без Вашего ведома я сделать этого не смогу. И что к тому же мне кажется более приличным ехать прямо к моей новой Семье, нежели останавливаться у других. Герцог выказал мне неподдельную дружбу, и я нашла его совершенно иным, чем себе представляла. Вчера, любезный Друг, мы посетили кузницу, и я приобрела там для Вас желудочные пилюли [199] . Это пули для ружейной стрельбы третьего, шестого и двенадцатого калибров, а также кастрюль для приготовления омлета, которую я при сем посылаю: все это из силезского железа. Простите, мой Александр, что при посылке Вам курительных трубок из Кенигсберга я ничего не написала, зрение мое было и продолжает оставаться таким слабым, что я даже буквы вижу с трудом. Здесь в Кюстрине я встретила посланца Короля [200] Графа Дёнгоффа [201] , который сказал, что видел Вас в Мемеле [202] , мне уже не раз выпадала удача встречать по дороге командиров полков и офицеров, которые видели Вас в Мемеле. Это каждый раз доставляет мне радость и есть верное средство вызвать мою симпатию, когда говорят о Вас. Я посетила здесь комнату, в которой содержался в заточении Фридрих II, и ту, в которой он присутствовал при мученической смерти фон Катте [203] . Это совсем рядом с комнатой, где расположилась я. Герцог завтра отправляется в Берлин, возможно, чтобы принести свои извинения за то, что я туда не заезжаю вовсе. Я вынуждена была написать Королю и Королеве [204] и изложить им известные Вам причины, каковы они на самом деле. Господин Алопеус сказал мне, что во Франкфурте я встречу Герцога Брауншвейгского-Эльсского, деда моего мужа [205] . В остальном, любезный Друг, я чувствую себя хорошо, за исключением глаз, которые очень слабы, и я не знаю, сумеете ли Вы как следует прочитать то, что я Вам написала. Принц просит меня поклониться Вам от своего имени. Про себя же, мой Друг, я Вам не скажу ничего, сердце мое не изменилось, оно остается прежним, иного и представить себе невозможно. Я вопрошаю будущее и стараюсь искать в нем себе утешение. Прощайте, мой любезный Друг, мой Александр, имя, которым я так люблю Вас называть, целую Вас от всего сердца. Умоляю, любите по-прежнему и никогда не забывайте Вашу верную Сестрицу
193
ThHStAW, HA A XXV. R 105 (1804 – 1821). Bl. 50 – 51`.
194
Кюстрин (современное название: Костшин) – в начале XIX в. германская крепость в прусском округе Франкфурт; расположена при впадении реки Варты в Одер.
195
…господин Алопеус… – Максим Максимович Алопеус (1748 – 1822), бывший в эти годы русским посланником в Берлине.
196
…встретила Герцога… – Имеется в виду Карл Август, герцог Саксен-Веймар-Эйзенах (1757 – 1828), свекор Марии Павловны.
197
Шнейдемюль – город в прусской провинции Познань.
198
…уговоров отправиться в Берлин, но я на них не поддалась. – Здесь Мария Павловна рассказывает о самой первой попытке использовать ее присутствие в политических целях. Прусский двор пытался наладить испорченные к тому времени отношения с Россией. Карл Август, с которым Мария Павловна познакомилась лишь накануне, поддерживавший на тот момент политику Пруссии, решил склонить на свою сторону и русскую невестку, уговорив ее заехать в Берлин. Однако Мария Павловна, как следует из письма, на уговоры не поддалась (о конфликте России с Пруссией, отказавшейся участвовать в антифранцузской коалиции, см. с. 35 – 36 наст. изд..; см. также Maria Pavlovna. Die fr"uhen Tageb"ucher der Erbherzogin von Sachsen-Weimar-Eisenach / Katia Dmitrieva, Viola Klein (Hrsg.). Koeln; Weimar; Wien, 2000. S. 167).
199
…желудочные пилюли… – Мария Павловна использует здесь довольно рискованную метафору для обозначения, как это следует далее из письма, военной амуниции и, в частности, оружейных пуль.
200
…посланца Короля… – Имеется в виду Фридрих Вильгельм III (1770 – 1840), король Пруссии c 1797 г.
201
…Графа Денгоффа… – Имеется в виду Август Фридрих Филипп фон Дёнгофф (D"onhoff) (1763 – 1838), прусский полковник и флигель-адъютант, сын прусского военного министра Христиана фон Дёнгоффа (1742 – 1803).
202
...в Мемеле… – Мемель (в настоящее время – Клайпеда) – город-крепость, до 1871 г. входил в состав Пруссии. В 1807 г. во время наполеоновской оккупации Пруссии Мемель на непродолжительное время стал столицей Прусского королевства.
203
…содержался в заточении Фридрих II ~ мученической смерти Катте. – В 1730 – 1732 гг. после неудачной попытки бегства из Пруссии в Англию в Кюстрине находился в заточении кронпринц Фридрих, будущий Фридрих Великий. Здесь у него на глазах 6 ноября 1730 г. был обезглавлен, по приказу его отца короля Фридриха Вильгельма I, интимный его друг и сообщник в побеге лейтенант Ганс Герман фон Катте (1704 – 1730).
204
...Королю и Королеве… – Король – см. выше. Королева – жена Фридриха Вильгельма III Луиза (Августа Вильгельмина Амалия) (1776 – 1810), урожденная принцесса Мекленбург-Стрелицкая, сыгравшая впоследствии важную роль в развитии русско-прусских отношений. Вдовствующая императрица Мария Федоровна, не раз впоследствии упрекавшая Александра I за его пристрастие к Пруссии, приписывала, в частности, это пристрастие влиянию королевы Луизы.
205
…встречу Герцога Брауншвейгского-Эльсского, деда моего Мужа… – Имеется в виду Фридрих Август, герцог фон Брауншвейг-Люнебург, князь Эльсский (1740 – 1806), брат Карла Вильгельма Фердинанда, герцога Брауншвейг-Вольфенбюттель (1735 – 1806) (см. с.445, 492 наст. изд.; см. также комментарий к дневнику Марии Павловны).