Альфа и Омега. Книга 3

— Йон, неужели это…

— Это Сатэ, — со звенящей в голосе ненавистью подтвердил он. — Кадо вышел на него буквально на днях. Это он за всем стоял, как мы и думали. Не бойся, маленькая, я разберусь со всем. Главное, что ты в порядке. Да, главное, что ты в порядке.

Мысли путались у меня в голове, наскакивая одна на другую, и все это еще больше теперь походило на какой-то гротескный кошмар. Сатэ, пожар, развороченный череп Агаты у моих ног и Ория…

— Они нашли ее? — едва слышно спросила я.

— Да, — с полуслова понял меня альфа. — Она спряталась в гардеробной и задохнулась там прежде, чем до нее добрался огонь. Она… не страдала, маленькая омега.

Наверное, это была последняя капля — последняя, после которой стало слишком темно. Не помню, теряла ли я в своей жизни сознание от эмоционального перенапряжения, но в тот момент у меня как будто выбило все пробки в голове, и все произошедшее за день навалилось на меня одновременно. Я не слышала, как Йон звал меня, и, погружаясь в спасительную темноту, так похожую на темноту внутри смотрящего мне в лицо дула пистолета, думала лишь о том, что больше никогда не хочу просыпаться.

Глава 14. Пока мы не закончимся

Похороны Ории и Агаты прошли в один день. Благодаря своим связям, Йону удалось замять тот факт, что вторая не погибла при пожаре, а была хладнокровно застрелена почти в упор, но такие вещи уже давно перестали меня удивлять. В Восточном городе все продавалось и покупалось — особенно такие эфемерные понятия, как справедливость и правда. Сегодня в выигрыше от покупки оставались мы, завтра — наши враги, и так по очереди, пока ни о чем не подозревающее мирное большинство жило в иллюзии спокойной и безопасной жизни, в которой есть незыблемые правила и те, кто верой и правдой стоит на защите их исполнения.

Я провела в постели несколько дней — сперва по рекомендации врача, затем потому, что хотела так сама. Хотя обожженное горло и прочие мелкие раны, которые я получила при пожаре, наша с Йоном метка исцелила вечером того же дня, во мне словно бы сломалось что-то такое, что нельзя было вылечить даже магией истинной связи. Задаваясь по кругу одними и теми же бессмысленными вопросами, я будто бродила впотьмах внутри собственной головы и никак не могла найти выход из этого проклятого лабиринта. Был ли у Йона шанс спасти Орию и таким образом предотвратить трагедию? Я ли была виновата в том, что не пустила его в горящий Дом? Или в том, что не сказала о звонках с угрозами? Могло ли одно быть связано с другим, или пожар случился бы вне зависимости от моих действий?

Йон горел жаждой мести, но для него это было в некотором роде привычное состояние. Иногда, когда мои мысли принимали уж совсем мрачный оборот, затягивая меня в себя, как жадные масляные зыбучие пески, мне начинало казаться, что его это даже стимулирует — обрести нового врага взамен утраченного и снова иметь возможность ввязаться в драку. Но потом я смотрела на него чуть дольше и понимала, насколько глупы и не обоснованы такие мысли. Альфа был разбит, но ему, в отличие от меня, куда лучше удавалось это скрывать и контролировать себя. Он все так же уходил рано утром и возвращался поздно вечером — и это были единственные два раза в сутки, не считая вдумчивых прогулок до ванной комнаты и холодильника, когда я поднималась с постели.

Мы почти ни о чем не говорили. Я не хотела задавать никаких вопросов, а он не стремился делиться новостями большого мира. Я даже не спросила, действительно ли за всем стоял Сатэ, как сказал Кадо, потому что в этом случае ситуация ничуть не упрощалась. Порой несправедливые упреки так и жгли мне язык, ведь если бы Йон с самого начала не стал связываться с этими бандитами и просто отдал им свое место и остальное по-хорошему, и Ория, и Агата, скорее всего, остались бы в живых, а Дом бы не сгорел. Но я проглатывала их, как горькое лекарство, не позволяя даже тенью отразиться на собственных мыслях. Нора была права — я больше не могла опираться на прошлое, которого давно уже не существовало. Но и идти в то жестокое и мрачное будущее, что теперь расстилалось перед нами, я была не готова. Именно поэтому день за днем отлеживалась в постели, глядя в потолок или в окно и просто не находя для себя достаточно веского повода подняться на ноги.

Иногда меня навещала Джен, которой теперь для того, чтобы увидеться со мной, нужно было всего лишь подняться на пару этажей. Но встречи эти были какими-то несуразными — она не знала, что сказать, а я просто ни о чем говорить не хотела. Возможно, если бы моя дорогая подруга не была выбита из колеи собственными проблемами, ее зажигательной силы воли хватило бы для того, чтобы вытащить меня из кровати и вернуть к жизни, но в те дни мы обе ощущали себя так, словно пытаемся найти друг к друге опору, но вместо этого снова и снова упираемся ладонями в бесплотный туман. Горацио с ней так и не связался после того, что случилось, и мы обе могли лишь догадываться, где он сейчас, а звонить первой альфа наотрез отказывалась. Впрочем, не могу не признать, что на фоне случившегося в Доме переживания подруги для меня как-то поблекли и потеряли первоначальные драматичные краски. Все можно было исправить, пока они оба — и она, и отец Горацио — были живы и хотели этих перемен. Мне хотелось донести это до нее, но, кажется, у меня так и не вышло.

О том, что похороны состоятся сегодня, я узнала в тот же день за завтраком, когда Йон вопреки своему обыкновению никуда не торопился, а в ответ на мой вопрос ответил, что взял выходной, чтобы мы оба могли поприсутствовать на кладбище во время церемонии прощания.

— Значит, она сегодня, — негромко проговорила я, опустив взгляд к своей полупустой тарелке. — Я не знала.

— Да, решили не откладывать в долгий ящик, — подтвердил Йон, не отрываясь от своего смартфона — видимо, работа все же не готова была отпустить его полностью.

— Они выяснили, кто устроил пожар? — спросила я спустя полминуты неприятно покалывающей кожу тишины.

— Мы нашли исполнителей, — коротко подтвердил альфа. — Они свое уже получили.

— Ясно. — Снова пауза, мучительная, тяжелая, давящая. — А… заказчик?

— Мы оба знаем, кто заказчик, маленькая омега, — чуть более резко, чем обычно, заметил он, подняв на меня глаза.

— Ему же… не сойдет это с рук, правда? — Я хотела говорить уверенно и твердо, но голос мялся и дрожал, как тонкая бумага на ветру. — Я имею в виду, что Дом же находился на твоей территории, значит формально…

— Сатэ умен, — отрезал Йон. — И хитер, как зверев лис. Если я пойду на него сейчас, то в лучшем случае получу головы козлов отпущения и заверения в вечной дружбе. Нет, мне нужно что-то больше. Что-то такое, от чего бы ему не удалось отвертеться. Но не переживай, маленькая омега, я со всем разберусь.

— Ты всегда так говоришь, — устало проговорила я, откидываясь на спинку стула и ощущая себя внутри какой-то невозможно старой, словно прожившей на этой Земле на десяток жизней больше, чем нужно.

— И я хоть раз тебя подводил? — прищурился альфа.

«Меня нет», — чуть было не ответила я, но в последний момент сдержалась и просто покачала головой. Потом поднялась на ноги, обошла стол, за которым мы сидели, и обняла его за плечи, коснувшись подбородком его макушки.

— Собирайся, — негромко произнес он, погладив мою руку. — Кадо ждет нас внизу через полчаса.

Я не стала спорить. Не была уверена, что моих сил хватит хотя бы на то, чтобы спуститься на лифте в ресторан, но не стала спорить. Как послушная омега, усадила себя за трюмо, нарисовала на своем лице подобие глаз и губ, почти полностью потерявшихся в болезненной, даже слегка зеленоватой бледности кожи, убрала волосы и надела первое попавшееся черное платье из собственного гардероба. И прежде чем встать из-за зеркала, я увидела в собственном отражении все те без малого тридцать лет, что в тот момент глубокими тенями отпечатались на моем лице. Старость, наверное, это в конечном счете совсем не про морщины, седые волосы или дряблую кожу. Старость это про количество потерь, разочарований и боли, что год от года копятся в душе, и в конце концов их становится так много, что они вытесняют собой все остальное — радость, надежду, волю к жизни и огонь, что горит внутри. И остается только медленное угасание — смерть, растянутая во времени своей неизбежностью.