Алистер

И не забывай, что мать тебя тоже не любит, как и твоего брата.

Внезапно Акира раскрывает рот, чтобы как-то задержать меня, но не успевает и слова выдавить. За него говорило тело, и оно оказалось намного действенней, чем пустые разговоры. Он подрывается с места и скидывает в быстром действе одеяло, перебирая ногами; приземляется и чётко направляется ко мне, не смотря мне в лицо. Акира через миллисекунды обхватывает меня и заключает в объятия, крепкие. Двигаться мне здесь не стоит, и я, в незначительном и обычном жесте проявления человеческих эмоций, кладу руки ему на спину, не похлопывая.

Наверное, ты просто родился не в той семье. — Чёткий шёпот, занявший значительное место в моей памяти.

— Вы не молодой, но… — Акира отчего-то шмыгнул. Я в смятении. — Спасибо.

— Не за что, вишенка моя, — пытался как-то подбодрить.

— Есть за что, но это не важно, — теперь мальчишка решил от всего отмахнуться, мол, не стоит?

— Если хочешь, излей мне душу. Обещаю, я никому тебя не выдам.

Раньше новорождённых девочек убивали сразу при рождении в тарах с горячим рисовым тестом. А ты думаешь, мы приучены к семейной любви? — будто лезвием по камню.

Мне искренне надо было знать, что на душе у Акиры, ибо ещё на нём держится представление о Куросаве, от которого и зависит его кончина и то, на какие меры я пойду ради него. Ещё проблема в том, что я не контролирую окружающие чёткие отголоски. Что случилось, мой любимый источник информации? Не вешай нос, будь таким же радостным, тебе это ближе и твоему очаровательному детскому лицу. Не разрывай мне плоть, где должно биться сердце!

— Я не выберусь, — еле, шёпотом.

— Что?..

— Меня заперли в этом доме.

— Я не…

— Всё, идите, вы, наверное, устали. Не хочу вас задерживать, — черты у него потемнели, и он чуть не выгнал меня взглядом, зовущим совершенно к обратному.

Хорошо, отец. — Оно часто повторялось в нескончаемом потоке. Голос был не только Рю. Как будто год за годом старшие сыновья вторили это то ли заученно, то ли воодушевлённо своим отцам. Первое относится к подросшим, а второе — к невиновным пока детям, не понимающим, на что они подписываются какой-то левой фразой.

Я, не добавляя дров в огонь, вышел за дверь, не найдя причин быть там боле.

Глава 4

Акира поведал мне чрезвычайно важную историю, за неё-то я и зацеплюсь, и вытащу всё как следует кусочек за кусочком, разбирая части этакой истории по местам, им надлежащим, даже беря в счёт то, что для меня его личное пространство оказалось (ой как неожиданно) обителью ада для Проводника.

Начнём с семьи. Она, подобно подавляющему числу японских семей, означала долг, полную отдачу, жизнь за работу, работу за жизнь. И никак иначе. Выбирайте! По-моему, самое выделяющейся во всей картине — протест.

Лучшее решение для меня — прийти снова к Акире и подвергнуться опасности дважды за день, нет, трижды, если посчитать моё наиприятнейшее знакомство с подставным коллегой. Думаю, Акира захочет меня впустить, но с тем, что я отныне получил его непредвиденное и столь личное послание, вряд ли он будет говорить со спокойной душой, будто он тем самым поступком подверг неверности близких, а усугублять его и без того незавидное положение мне не хочется. Я понимаю, мир жесток, я сам проверял это утверждение на клиентах в бесчисленных попытках, когда существовал под названием Рядового, будучи тогда и оставшись до сих пор зрителем, но мне препятствуют две немаловажные причины: правило номер три и тихая несправедливость.

Она у меня развита лучше многих, то есть справедливость; к сожалению, та не всегда используема или пригодна, в особенности, когда дело в ребёнке, не принимающем её, справедливость, в свою сторону с помощью глупых взрослых.

Дайте детям крылья для полёта, они всё равно вернутся, ведь любому нужен дом, и лучше пусть дом свобода пересекаются в вашей жизни, ведь они оба окрыляют и вместе помогают ярче ощутить и то, и другое.

Надеюсь, я сдержу обещание и не потревожу Акиру. В случае моей неудачи (её не будет) я обращусь именно к нему, ибо голос бабушки я там отчётливо узнал.

По крайней мере я мало чем могу помочь этому мальчику. Пусть хотя бы хорошие воспоминания у него останутся перед тем, как он потеряет небезразличного ему человека.

Собранной у Акиры информации мне хватит, даже больше, чем хватит. Как бы меня не подталкивало желание подсобить, оказать услугу, я не имею прав на мальчишку. Его заперли, следовательно, Акира будет заперт. И пока я не буду трогать его, всё будет спокойно течь своим чередом, и до меня снова не доберутся надоедливые голоса. Флюиды от них ужасные, это же даже не об наждачку, а пенопластом по стеклу с примесью сухого горла после слёз. Да, это точное для меня определение.

И ведь столько лицемерия заключено в фотографиях, наигранности или откровенного унижения, а он целыми днями окружён ими. Я не говорю про семейные ценности, обязанности любящих людей. Они везде разные. Но в этой семье поставленная иерархия, для каждого дяди, племянницы найдётся свой уголочек, кличка и суффикс в конце имени. Я это смету, мне это не надо, однако связанные с Куросавой факты я попридержу.

Отныне я не очень понимаю его решение называть его по фамилии, ибо она навсегда прогнила в «родных» руках. Или он даёт мне этим глубокий намёк?

Ох, диковинная натура.

Я похлопал себя сбоку от живота, где преспокойненько себе лежала позаимствованная фотография, и вошёл к Рю, после чего узрел сравнительно пикантную картину. Я знал, что подростки на всё способны, но такого я от тебя не ожидал, дорогой Куросава. И как тебе не стыдно? Увидеть же могут! Ты не знал о существовании замка? Боже… его в принципе нет.

— Стучаться надо уметь, — укорил меня Рю.

— А я думаю, мне это не необходимо.

Куросава возился со своим ноутбуком, перевернув его и тыкая отвёрткой. Вот именно, как тебе не стыдно разбирать свой инструмент захвата мира?

Я радостно похлопал в ладоши.

— И чем мы тут занимаемся? — и заинтересованно подошёл к столу.

— Разве не видно? Чиню его, — как само собой разумеющееся произносит Куросава.

— Нет, ты его не чинишь. Зачем тебе жёсткий диск?

— Вау, молодец, — вышло наигранно, но я в любом случае благодарен ему хоть за что-то в этой несправедливой жизни.

— Не утрируй. Ты слишком стараешься ради меня, только похвалить, замечу, ты забыл.

Какой невоспитанный юноша! Он даже не закатил глаза! Я глубоко оскорблён.