Альманах «Истоки». Выпуск 16

Главный герой серии книг Купера Натти Бампо благодаря своей силе и мужеству приобретает в «Зверобое» почётное имя – Соколиный Глаз. Индейцы Рысь, Пантера погибают от руки Зверобоя.

Толи чёрный лебедь, то ли белый ворон.Кто я: русский воин или враг поганый?Скалят кони морды да во чистом поле.Как вода из фляги хлещет кровь из раны.

Зверобой спешит на озеро Онтарио, на встречу с молодым могиканином, делаварским вождём Чингачгуком (Великим Змеем). Уа-та-Уа (Жимолость Холмов), невесту Великого Змея, похитило индейское племя Минги (гуроны). По дороге на озеро охотник встречает Гарри Марча (Непоседу).

Поклонюсь я в пояс голубым озёрам,Златоглавым храмам, вековым дубравам.Для меня погоны не были позором,Для меня присяга не была забавой…

Зверобой ничего не ответил. Он стоял, опершись на карабин и любуясь восхитительным пейзажем… Место было прелестно, и теперь оно открылось перед взорами охотника во всей красоте: поверхность озера, гладкая, как зеркало, и прозрачная, как чистейший воздух, отражала вдоль всего восточного берега горы, покрытые тёмными соснами; деревья свисали над водой, образуя зелёные лиственные арки, сквозь которые сверкала вода в заливах…

Мерцающее Озеро, Блистающая Грусть…

На озере, на сваях, установлен Замок Тома Хаттера (Водяной Крысы), отца Джудит (Дикой Розы) и Хетти (Поникшей Лилии). Сын Хаттера погиб на бранном поле.

Поникшая Лилия отвязала пирогу, чтобы проникнуть в лагерь Мингов, спасти отца и Непоседу или погибнуть с ними. В руках у Хетти было Евангелие. Медведица с медвежатами сопровождали бесстрашную девушку.

А у чёрной речки конь мой обезумел.Обагрится кровью Спас Нерукотворный.За кого воюем – так я и не понял.За кого умру я – так и не узнаем [1] .

1

Слова и музыка в исполнении Юрия Евдокимова.

Далее об индейцах рука писать отказывается.

– А где же ваша возлюбленная, Зверобой?

– Она в лесу, Джудит, она падает с ветвей деревьев с каплями дождя, росой ложится на траву, плывёт с облаками по небу, поёт с птицами, она во всех дарах, которыми мы обязаны благому Провидению…

Прекрасную Джудит Зверобой не успел (не смог) полюбить.

«Я следую моему высокому призванию…»

В долине солнце и цветы,Я слышу голос нежный,И сказку мне приносишь ты,И отдых безмятежный.

2021

Возвращение

Ерий Влодов (1932–2009)

Пушкин Из книги «Портреты»

«О балы мои далекие!..»

О балы мои далекие!Колокольца снежный звон!Неопознанные локоныВ бликах елочных окон…Зажигали свечи чистые…Заполняли синевой…Полонезами лучистымиПлыли зимы над Невой.И на санные излучины —В запах милый, меховой —Опускался кто-то мученныйС эфиопской головой…И взлетали галки снежныеИз-под санного ножа!И была метель мятежнаяОглушительно свежа!

«Когда на клейкий подоконник…»

Когда на клейкий подоконникЗарю обронит глупый птах,Когда пастух – сопливый конникПромчится с гиком на устахЯ буду спать – башкой в тужурку,В мышином сене и пыли…Но в оловянную мазуркуВхожу я с тёплой Натали…И свечи светятся морозно!И рыжий гений смотрит грозно!..Ах, притча века – Натали!Звенят браслеты грациозно,И пахнут вольно и берёзноЗапястья сельские твои…

«Светлело, а гусиное перо…»

Светлело, а гусиное пероРезвилось, как младенец неразумный,И глаз косил безбожно и хитроНа этот мир – застенчивый, но шумный.Пищала птаха, тихо зрел ранет,Сварливый клён под окнами возился…«Ужо тебе!» – воскликнул вдруг поэт,И кулаком чернильным погрозился.«Ужо тебе!» – и весело со лбаСмахнул волос воинственную смуту…Не знала Русь, что вся её судьбаРешалась в эту самую минуту.

«Слетают листья с Болдинского сада…»

Слетают листья с Болдинского сада,И свист синицы за душу берёт.А в голубых глазах у АлександраНеяркое свечение берёз.Суров арап великого Петра!А внуку – только детские забавы…Он засмеётся белыми зубамиПод лёгкий скрип гусиного пера.«Ребятушки! Один у вас отец!..»И на крыльце – Пугач в татарской бурке…А на балах, в гранитном ПетербургеПозванивает шпорами Дантес…На сотни верст глухой и гулкий лес…Тебя, Россия, твой изгнанник пишет…Вот он умолк… А, может быть, он слышитПрощальный крик гусей из-под небес?!..Она все ближе – тёплая зима,Где выстрелы, как детские хлопушки,Где в синий снег падёт руками Пушкин,И из-под рук вдруг вырвется земля…И Натали доложат: «Он убит».Ей кто-то скажет: «Вы теперь свободны».И с белых плеч сорвется мех соболий,И медальон на шее задрожит.Пробьётся луч весенний, золотой.И будут бить на празднике из пушки.И только под Михайловским, в церквушке,Звонарь встревожит колокол литой…Ну а пока – туманная пора.Всё в липкой паутине бабье лето.И небо – в голубых глазах поэта!И нервный скрип гусиного пера…

«Под чугунным небосводом…»

Под чугунным небосводом,Над крестьянским Чёрным бродом,Где болотом пахнет муть,Где ночами лезет жуть,Над безвинной русской кровью,Над захарканной любовьюПушкин плачет у ольхи:Жизни нет, а что – стихи?!..

«Пушкин с Гоголем сидели…»

Пушкин с Гоголем сидели,Много пили, мало ели.И, смакуя дым глотками,Всё чадили чубуками.Поболтать бы, да о чём? —Лучше – ноги калачом.Вдруг ощерился поэт:Тридцать лет, а проку нет!Недоступна мне покаГлубь родного языка! —По листу перо бежит,Но – споткнётся, задрожит,Что кораблик на волне…Тайну чует в глубине!..У Великого ХохлаБровь к пробору поползла.Усмехнулся? – вроде – нет.Два кивка – и весь ответ.Поболтать бы, да о чём?Гоголь, вроде, не при чём.

Публикация Людмилы Осокиной (Влодовой)

Возвращение

Аркадий Славоросов (1957–2005)

Агнцы огня

В полночь Адамантов неумолимо поднялся из-за стола, качнувшись. Он вырос из-за стола, как гриб, но со значением. В левой руке, на уровне сердца Адамантов держал рюмку, выпукло налитую водкой, с интеллигентным золотым ободком, прозрачную и холодную, как монокль.

– Я буду говорить о культуре, – сказал Адамантов и посмотрел. – Я буду говорить о культуре, дабы подвести итог. Некоторые видят в ней метафору божественного Слова. Иные – инструмент лжеца и отца лжи. Она вызывает ненависть экстремистов и восхищение либералов. И то и другое неоправданно и естественно. Ибо культура есть лишь зеркало – зеркало и ничего более.

Шестеро мужчин смотрели на Адамантова и, как это бывает с людьми, глядящими в одном направлении, имели вид несколько чеканный – собрание профилей, напоминая одновременно бандерлогов, внемлющих питону, телеболельщиков и истуканов с острова Пасхи. Лишь при последних словах оратора безгласный внутренний шепоток разочарования бегучей тенью размягчил их глиняные лица. Но низкий полумрак просторной горницы и увлечённое внимание к собственным словам рассеивали рыхлый взор Адамантова; он не заметил ничего.