Алпамыш

Хочешь — за Ядгаром сбегаю в юрту?

Так сказала брату Калдыргач-аим.

Сидя на коне, задумался Хаким:

Если б он себя открыл перед сестрой,

Сердце б разорвал признанием таким.

Он подумал: «Правду лучше утаим!

Искренностью ранней делу повредим».

Говорит сестре он голосом глухим:

— Братом ты меня не называй своим, —

Бедненькая, скоро встретишься и с ним! —

С этими словами повернув коня,

Сокол в путь пустился, тайну сохраня.

«Уехал, что ли, путник?» — подумала Калдыргач-аим, не сразу из-под чангала выбравшись. Посмотрела — на расстоянии, глазу доступном, увидела: едет он, а конь, на котором верхом он сидел, похож на верхового коня брата ее, Алпамыша, — на Байчибара похож.

Узнав его, побежала Калдыргач вдогонку путнику, — убедилась, что действительно он — Алпамыш. Бежит она, такое слово говоря:

— Своего коня э, путник, не гони!

Осади его, поводья натяни!

Ты меня не видел, — на меня взгляни,—

О судьбе моей, терпение храня,

Расспроси получше!.. Придержи коня!..

Если из краев калмыцких держишь путь,

Страхи все забудь — и не таись ничуть!

Или я глупа, иль это ты, мой брат!

На Чибара только стоит мне взглянуть, —

Или я слепа, иль это ты, мой брат!

Мне подшитый ситцем твой чепрак знаком, —

Потрудилась я над этим чепраком… —

Птица кобчик любит сесть на горный склон.

Как превратен свет, как бессердечен он!

Что Барчин, бедняжке, испытать пришлось!

Брата по его коню узнать пришлось! —

И в слезах она бежит пешком за ним…

Чей-то зов как будто слышит Хакимбек, —

Ехать стал немного тише Хакимбек;

Обернулся — видит, — Калдыргач идет;

Повод натянув, остановился — ждет,

Думает: к добру ли встреча приведет?

Мужество в себе вторично ль обретет?

Жалости слеза глаза батыру жжет…

Подбегает к брату Калдыргач-аим, —

Конские поводья сразу же берет —

И себе на шею, бедная, кладет,

^[43]

Плачет и о стремя бьется головой:

«Брат мой, ты вернулся!.. Брат мой, ты живой!..»

Алпамыш, в седле сидящий, сам не свой,

Размышляет: «Если ей откроюсь я

И скажу: „Я брат твой, ты — сестра моя“, —

Ведь она ко мне прилепится тогда,

Не отстанет ведь, не пустит никуда.

Надо сделать сердце холоднее льда!..»

Как подумал, так и поступает он, —

У нее поводья вырывает он,

Говоря: «Хоть нам чубарый конь — родня,

Все ж ты возвела неправду на меня…»

Дернул он поводья — тронул в путь коня…

Горько зарыдала Калдыргач-аим:

— Поступаешь так зачем, ака-Хаким?

Пред родной сестрой прикинулся чужим!.. —

И назад за черным наром, за своим,

Бедная бредет — и стонет от тоски.

И своей дорогой едет бек Хаким, —

Сердце у батыра рвется на куски:

«Бедная моя, несчастная сестра!» —

Плачет он — вся грива у коня мокра.

Содрогалось небо, слыша этот плач.

Алпамыш пускает Байчибара вскачь, —

Едет — подъезжает к пастбищу батыр…

На пастбище этом паслось несметное стадо. Алпамыш, к пастухам обращаясь, спросил, чьих баранов пасут они:

— Слуги вы какого дома, пастухи?

Стадо вами чье пасомо, пастухи?

И налево брошу, и направо взгляд —

Сколько здесь баранов, сколько здесь ягнят!

Не видал нигде таких больших я стад.

Кто хозяин их, узнать я был бы рад.

Дело пастуха — кормить стада в степи.

На хороших травах — ешь себе да спи.

Скот умножишь — сам силен тогда в степи!

Разузнать от вас мне надо, пастухи,

Чье вы тут пасете стадо, пастухи?..

Отвечают пастухи Алпамышу:

— Байбурибий этим обладал скотом.

Бек наш Алпамыш, коль слышал о таком.

Бию Байбури наследовал потом.

Ныне Ултантаз, наш самозванный хан,

Этим всем скотом владеет, негодяй!

Слуги мы его, — что ведает чабан?

Мало ль, что еще затеет негодяй!

Угнетеньем богатеет негодяй!..

Раскормленные бараны всю степь заполнили. Проезжает мимо несметного скота Алпамыш, — удивляется: семь лет в темнице проведя, забыл он про такие богатства.

Едет он, едет, видит — на краю стада стоит почтенного вида белобородый человек, плачет, в горькой тоске восклицая: