Алпамыш

Девушка о милом думает своем.

Да стоит — не рухнет у героя дом!

Жив скорбящий раб несбыточной мечтой.

Знай: мы ултанбеков караван ведем, —

Ултанбеком был такой приказ нам дан.

Он — не караванщик, не простой чабан, —

Всеконгратским шахом сделался Ултан!

Алпамыш опять слово сказал караванщикам:

— В давние года в Байсун-Конграте был

Самым первым бием-шахом Дабанбий.

Сын, его преемник, звался Алпинбий.

Он после себя оставил сыновей:

Байбури был старший, младший — Байсары.

Шаху Байбури, хотя и был он стар, —

Дал всевышний сына, — то Хаким-кайсар,

Прозван Алпамышем был, когда подрос…

Вам я потому и задавал вопрос.

В племени конгратском я не раз бывал.

Доброе, худое часто узнавал,

С Алпамышем я встречался, пировал, —

Слышу я впервые, что существовал

Там какой-то бек, по имени Ултан.

Иль из-под земли он появился там,

Иль с небес упал неведомый султан?

Я таких чудес не слыхивал вовек.

Видно, самозванец этот человек, —

Никогда такой не проживал там бек!

Из какого к ним он племени пришел,

От кого он званье бека получил?

Кто ему дела Конграта поручил?

Странный ваш ответ мне душу омрачил.

Что произошло с конгратскими людьми?!

Это слово Алпамыш сказал, и караванщиков оно задело немного:

— Чего он к нам пристал со своими напоминаньями? Обругать его — совсем не отвяжешься. Не разговор — несчастье! Только-только, устав с пути, пришли на ночлег — вытянули ноги, а он привязался — отдохнуть не дает!

Пошептавшись между собой, сказали Алпамышу караванщики так:

— Это говоря, поменьше б ты шумел.

Хоть бы перед дерзким словом онемел!

Сам бы на того Ултана поглядел, —

Понял бы, что лучше не иметь с ним дел.

Разве есть его жестокости предел?

Сто раз десять тысяч доблестных людей

Все равно не ставит ни во что, злодей!

Если б он услышал имя «Алпамыш»,

Ты уже висел бы там, где ты стоишь.

Нам ты это все напрасно говоришь,—

Помни: мы не знаем слова «Алпамыш»!

Услыхав эту речь, Алпамыш подумал: «Дай-ка я покажу им себя!» Подумал — и руку положил на алмазный булат.

«Э, — сказали караванщики, друг на друга посмотрев, — странник этот в уме ли не тронулся? Беды не наделал бы!»

Растерялись они, головы у них от страха помутились, — на кучки они разбились.

Приблизился к ним Алпамыш, сказав:

— Меж собой о чем вы шепчетесь тайком?

Если Алпамыш и не был вам знаком,

Познакомить вас могу с его клинком, —

Изрублю — жалеть не буду ни о ком!

Сладкая моя душа мне не сладка!

Слишком, видно, память ваша коротка.

Ради вас в зиндане я семь лет лежал,

Из темницы вражьей храбро убежал.

Знайте же, что я — тот самый Хакимхан!

Сколько я мечом врагов уничтожал!

Весь калмыцкий край передо мной дрожал!

Думаете, даром я вас вопрошал?

Думаете, в шутку смертью угрожал?.. —

Хакимхан в тот час был страшно разъярен.

Своего коня мгновенно вздыбил он,

Свой булат алмазный вырвал из ножон —

Караванщикам сулит погибель он.

Души тех людей от страха вышли вон.

Каются — и каждый рад бы в этот миг

Вырвать сам себе лукавый свой язык, —

Прок-то в покаяньи позднем невелик:

Вылетело слово — не влетит назад!

Молят, но Хакима беспощаден лик,

Молнии грозней Хакима грозный взгляд,

Молвит он в раздумьи, свой держа булат:

«Осень не настала — не увянет сад.

Дать пощаду им — Ултана известят:

Если окаянный этот пес Ултан

Будет знать, что я вернулся жив-здоров,

Он убьет меня иль заточит в зиндан,

Угнетатель подлый, самозванный хан!..»

Будучи столь сильным гневом обуян,

Перебить решил он встречный караван.

Бросившись на них с намереньем таким,

На душу тяжелый грех берет Хаким.

Караванным слугам было невдомек, —

Кто б его узнать в таком обличьи мог?

Если для несчастья наступает срок,

Сколько слов пустых наговоришь невпрок!

Видя, что конец их смертный недалек,

Потеряв рассудок и не чуя ног,

С воплем — кто куда — бросаются они,

Под обрыв крутой спасаются они.

Но крутой овраг Хакиму нипочем, —