Алпамыш

Только все равно придется сесть в седло!

Пусть от дум твоя не сохнет голова, —

Год иль два пройдут, иль даже дважды два,

Ты в Конграт вернешься, только будь жива!

Вещие мои да сбудутся слова!

Птицей быстрокрылой ты, дитя, была, —

Горе надломило легкие крыла.

Резвым скакуном, тулпаром ты была, —

Но копыта сбились — ты изнемогла.

А теперь, дитя, благоразумной будь,

Не горюй, не плачь, — пора нам ехать в путь.

Видя, что весь народ байсунский откочевывает, смирилась Барчин, отобрала себе в спутницы сорок сверстниц-прислужниц и села на скакуна. Десятитысячеюртный народ тронулся в путь.

Для задержек людям больше нет причин.

Шестьдесят верблюдов-наров подают,

И на них грузят приданое Барчин.

Соблюдал свое величье Байсары, —

И установил обычай Байсары:

Он две конных пушки у себя имел —

Перед откочевкой он стрелять велел.

Двинулись в дорогу люди Байсары.

Высокопородны все и матер

ы

—

Первыми пошли верблюды Байсары.

Меж одним верблюдом и другим — аркан,

Каравану вслед шагает караван.

Вьюки на горбах — паласы да ковры,

Много в них атласа, бархата, парчи.

Мало ли добра имеют байбачи!

Только скорбь влюбленных не изгонишь прочь:

Едет Барчин-ай, печалясь день и ночь.

Байсары не знает, как печальна дочь,

Если бы и знал, не мог бы ей помочь!..

Едут люди, едут много дней подряд.

Родины утрата — горше всех утрат.

Далеко остался их родной Конграт,

И калмыцкий край — далеко, говорят.

Истомились люди телом и душой, —

Как-то примет их калмыцкий край чужой?

Не на г

о

ре ли пустились в путь большой?

Нет теперь хозяев у родной земли!

Сколько дней тащиться по степной пыли?

Девяносто гор в пути перевали!

Едет и в уныньи думает народ:

«Что с Байсуном ныне?» — думает народ,

«Станет он пустыней! — думает народ, —

Проклят будь кривой, коварный небосвод!

Должен стать пришельцем вольный скотовод.

Калмык

у

рабом не станет ли узбек?

Если край отцов покинул человек,

Значит, сам себе он голову отсек!..»

Днем идут, а ночью — станут на ночлег,

До зари поспят — и снова в путь с утра;

Перевалят гору — новая гора.

Э, не ведать шаху Байбури добра!

Далека страна родная, далека!

Истинно, печаль скитальцев велика,

Доля чужака, где б ни был он, — горька!

Но уж, коль судьба такая суждена,

Скоро ль, наконец, калмыцкая страна?..

Едет Ай-Барчин, тоской удручена,

Едет меж прислужниц-девушек она.

Сорок с ней подруг, но всех милей одна, —

Как с родной сестрой, она с Суксур дружна.

Сердце открывает сверстнице своей,

Неразлучна с ней, с наперсницей своей…

Держат баи путь с зари и до зари,

На уме одно, о чем ни говори:

До чего довел их жадный Байбури!

Если бы не он, — шайтан его бери! —

Жили б у себя в Байсуне, как тюри.

А пришлось им, знатным баям и тюрям,

Ехать в край чужой к неверным калмык

а

м,

Может быть, на голод, может быть — на срам!

«Мир несправедлив!» — так баи говорят,

«Правит в мире кривда!» — баи говорят…

Держат баи путь под солнцем, под луной

Пыльною, ковыльной целиной степной,

Снится им цветущий край, Конграт родной,

Плещет Коккамыш озерною волной.

Долгим тем путем так думают они:

«Коль идем — дойдем!» — так думают они.

С криками «курхайт!», снуя туда-сюда,

Гонят чабаны несчетные стада.

«Э, с таким скотом», — так думают они,

«Мы не пропадем!» — так думают они,

По чужой земле кочуя долго так,

Чтоб иной джигит, как баба, не размяк,

Иногда устроят по пути улак.

Переходят баи горы Алатаг.

От одной горы и до другой горы,

Переваливая перевалы так,

Десять тысяч юрт кочуют с Байсары.

Носит он джигу на голове не зря:

В племени своем он господин, тюря!

Сколько на горах весной тюльпанов есть!

Сколько у него овец, баранов есть!