Амнезия "Спес"

А я стоял, как дурак, и в очередной раз глазами хлопал. Дожили — ребенок явно младше меня, да еще девочка, а знает о таких вещах вон сколько!

— Умная, да?! — вызверился я.

— Не глупая, — подтвердила она, опять на полном серьезе.

— И откуда ты все это знаешь? — тут я усмехнулся.

— Сказала же, слушать умею! — девчонка коснулась пальчиками своих ушей. — Взрослые много говорят, при этом считают, что дети не понимают о чем речь.

— Так и ты вроде не все разобрала, — подсказал ей, продолжая насмешничать.

— Да, бывает, но вопросы задаю.

— И отвечают?! — а вот эта проблема была для меня животрепещущей.

— Нет, конечно, не всегда. Но я запоминаю, а потом опять слушаю. И знаешь, частенько все и разъясняется. А то, что нет… ну пусть подождет своего часа! — улыбнулась она. — А вообще-то, о том, что происходит между женщиной и мужчиной нам и так рассказывают.

О как! А нам ни гу-гу!

Вот теперь мне стало интересно, и я обратился к девочке:

— Пойдем, отойдем подальше, а то если меня увидят, то выгонят и больше я сюда придти не смогу, и поговорить тебе будет не с кем.

— Поговорить я найду с кем. Правда, не с таким интересным. Пойдем, спрячемся, — все же согласилась она.

«Любопытная она, на то был и расчет!»

Мы углубились в сторону от дорожки, и уже там, среди деревьев, подались дальше, к задней стене парка. Когда вокруг уже сгустились тени, плюхнулись прямо на траву и первое, что сделала девочка, это протянула мне руку, со словами:

— Я Фрэзия, а тебя как зовут?

Я пожал ее ладошку, поражаясь немощной тонкости пальцев, и ответил:

— Хвост.

— Чего? Какой хвост?! — возмутилась эта Фрэзия. — Я к тебе по-хорошему, а ты издеваешься!

— Ничего я не издеваюсь, меня действительно так зовут — прозвище у меня такое.

— А, понятно, — успокоилась она, — но прозвище, это не настоящее имя. А хотелось бы узнать то, с которым ты зарегистрирован, как член экипажа.

— Ну, тогда Зак Два Восемь, — сдался я. В общем-то, не жалко.

— Что, прямо так, с цифрами? — поразилась она.

— Конечно. Нам, мальчикам с нижнего яруса знаешь, как имена дают?

— Не-а, — замотала головой девчонка.

— Для членов экипажа с нижней палубы есть список простых — коротких, имен. Не знаю, десятков шесть, может больше, и к ним числительные до ста, это чтобы на всех хватало. Когда кто-то умирает с таким коротким именем, то оно возвращается в список и его дают маленькому мальчику, только что появившемуся в экипаже. Ясно?

— Ага… — протянула Фрэзия.

— Потому я свое не люблю… во-первых, его уже носил не один человек до меня, а во-вторых, таких Заков с другими номерами полно еще по Кораблю ходит. А прозвище — мое собственное, полученное потому, что я быстрый, как хвост у щера! — все же не удержался и похвастался я.

— Да ну! — восторженно воскликнула на это моя собеседница.

— Наверху, в рубке, к примеру, имена детям дают, какие хотят. У тебя вон тоже красивое — Фрэ-эзия.

— На самом деле у нас, в материнском отсеке, девочки имена получают примерно по тому же принципу, как и у вас. Никто не думает над ним, не выбирает, просто берут старую книгу, в которой все-все про растения написано, даже про те, что сейчас на Корабле уже не растут, выбирают картинку с каким-нибудь цветком и его название становить именем для девочки. А тем девушкам, которые потом в милистивицы идут, и вовсе меняю на другое. Но тоже, наверное, над ним не сильно думают. Я, конечно, понимаю, что Фрэзия звучит лучше, чем Зак, но, в общем-то, разницы нету.

«Ну, дела-а!» — это было единственное, что пришло на ум, потому как последней фразой моя собеседница озвучила ситуацию с именами для тех, кого приводят Матери, правильно.

— А потому я тоже не очень люблю свое имя, оно вроде как и не мое, а цветка. Так что можешь называть меня Фрэя, как наша воспитательница. По-моему, звучит мягче.

— Ладно, — кивнул я, — а почему ты здесь сидишь одна? Все ж вроде там, на площадке.

— А ты разве не видишь, какая я? — удивилась она.

Да нет, как-то особо внимания не обратил. Ее вид сразу, как было с взрослыми женщинами, меня не взволновал. Ну, бледненькая, глазастая, худая, но «не цепляет». И только теперь я принялся ее разглядывать… раз уж попросила.

Кожа девочки оказалась не просто бледной, а по-настоящему белой, с чуть пробивающейся розовизной. Такая тонкая что ли? Вон, даже венка на скуле просвечивает! Волосы тоже светлые, притом настолько, что даже у Яна выглядели темней. Это, наверное, потому, что в длинных, разложенных по плечам прядях, незаметно ни одного явного оттенка. Брови и ресницы тоже казались видимыми лишь из-за своей яркой белизны и теней, что они создавали. Ну, еще глаза выглядели странно — не светло карие даже, а практически желтые в радужке.

Необычно, конечно, но я бы сказал — интересно. Чего только не бывает?!

Но все же я не понял, какое отношение ее внешность имеет к одинокому просиживанию на лавке в парке, о чем и спросил повторно.

— Я — выродок, — спокойно, как будто не ругательное слово произнесла, ответила она.

— В смысле?

— Под солнечными лампами не могу находиться совсем, — стала пояснять Фрэя, — а они тут целый день выставлены «на семнадцать ноль ноль по июню». Что это значит, и причем здесь название месяца — не знаю. Но считается, именно так определяют щадящую, но полезную дозу солнечного света. И все гуляют, сколько хотят. Врачи даже требуют этого. А я его не переношу — ожоги быстро появляются, да и глазам неприятно. Вот и дышу тут, в густой тени, просто кислородом.

— Это что, болезнь какая-то? — аккуратненько, без нажима, спросил я.

— Не, я здоровее всех девочек моего года! Так врачи говорят. А я у них знаешь, сколько времени провожу?

Я отрицательно помотал головой.

— Много. А маленькая была, еще больше. Я не переживаю, там, в медчасти, интересно, много чего нового услышать можно.

Это я понял.

А потом вдруг вспомнил, что среди совсем мелких в интернате пару таких же, совсем белых, пацанов замечал. О чем и сказал своей собеседнице.

— Да, это уже после меня их в живых оставлять стали. Раньше-то, сразу убивали, думали какая-то болезнь страшная, боялись, заразная. А меня, первую девочку такую, оставили. Нас-то и так мало. Ты ж знаешь?

Тут я согласно кивнул.

— Говорят, пару лет в боксе отдельном держали, наблюдали. А потом, когда поняли, что ничего страшного нет, просто с лампами этими у меня проблема, к остальным девочкам вернули и мальчишек убивать перестали.

— Плохо тебе, наверное, живется? — пожалел я ее.