Анализ фреймов. Эссе об организации повседневного опыта
Шрифт:
Обратимся теперь к игре словами. Очевидно, что слова и тем более предложения могут иметь не одно значение. Вполне возможно, что помимо своего собственного смысла произнесенное слово приобретет омонимический или метафорический смысл (хотя говорящий имел в виду нечто буквальное), или наоборот, слово будет воспринято буквально, когда говорящий использовал его в переносном смысле. Если по какой-то причине случается реагировать на слово моментально, не учитывая всей совокупности невербальных обстоятельств, которые меняют смысл сказанного, возникают вполне объяснимые недоразумения, обусловливающие возникновение иной, зачастую диффузной смысловой связи. Это связано с тем, что каждая альтернативная интерпретация несет в себе новый, иногда трудноуловимый смысл. К элементам прошлого опыта, которые вносят в текущую ситуацию (и, как ожидается, должны вносить) участники общения, добавляются ее контекстуальные особенности, в том числе жестикуляция, словоупотребление, обсуждаемые темы, и все это в совокупности отграничивает понимание ситуации от ее альтернативных интерпретаций. Как правило, критерии, на основе которых создаются описания ситуации, логически эффективны, потому что говорящий заранее обдумывает свои слова, чтобы исключить их неправильное понимание. (Фактически участники речевого взаимодействия вынуждены контролировать и менять свои высказывания с учетом реакции присутствующих и общей обстановки, они вынуждены тщательно подбирать слова, соотносить их с тем, что предполагается сказать в дальнейшем, и в то же время остается возможность исправить сказанное, сгладить неудачные и ошибочные высказывания.)
848
Леонард Блумфилд приводит интересный аргумент: там, где имеются метафорические или множественные значения терминов, одно из них будет первичным, главным, и это главное значение будет действовать до тех пор, пока что-то в данном контексте не войдет с ним в противоречие, и тогда начнется поиск какого-то вторичного значения. Похоже, в этом утверждении упускается из виду засвидетельствованный выше факт, что мы целенаправленно и непрерывно организуем все, что пишем, вследствие чего двусмысленность исключается. См.: Bloomfield L. Language. New York: Henry Holt & Company, 1946. p. 148ff. [Русский перевод: Блумфилд Л. Язык / Под ред. и с предисл. М.М. Гухман. М.: Прогресс, 1968. — Прим. ред.]
На самом деле говорящий и пишущий могут принять эти нормы, но могут и, по крайней мере, иногда, игнорировать их, создавая тем самым игровые или иллюзорные ситуации для слушающих и читающих. Одна из таких игровых форм — каламбуры, другая — остроумные двусмысленности, с помощью которых представители школы порождающей грамматики [849] иллюстрируют ограниченные возможности простых, понятных предложений и для систематического устранения двусмысленностей апеллируют к какой-то глубинной структуре, к неким скрытым под поверхностью нитям или «атомам предложения». Еще одна форма словесной игры — это загадки, то есть вопросы, не предполагающие прямых и ясных ответов; напротив, адекватный ответ (известный тому, кто загадывает загадку) непосредственно связан со способностью отвечающего восстановить истинный смысл вопроса, в итоге открывается, что ответ содержится в самом вопросе. Аналогичным образом, только более сложно и витиевато, сочиняются рассказы с хитрыми концовками: их авторы стараются писать так, чтобы навязать очевидное, поверхностное толкование событий, при этом подкрепляют его убедительными деталями чуть ли не до последнего предложения; наконец, читателю преподносится разгадка, требующая осмысления всей истории в совершенно ином свете. Остроты, как подсказывают Анри Бергсон и другие авторы, строятся по той же схеме, только остряк сам должен найти перевертывающие смысл слово или фразу, которые сами по себе вне контекста не рассчитаны на соответствующий фрейм.
849
Генеративная (порождающая) грамматика — развитое Ноамом Хомским направление в языкознании, основанное на различении врожденной языковой способности (competence) и речевой деятельности (performance). Теория объясняет способность человека порождать правильные предложения. — Прим. ред.
А. Он всегда гонится за остроумием.
Б. В этой гонке я поставил бы на остроумие.
Или возьмем пример того, как может быть обыграна формула отношения между актером и его ролью.
Интервьюер. Так вы полагаете, что у Ромео и Джульетты были сексуальные отношения?
Джон Барримор. Ну, в этой чикагской труппе определенно были.
Однако тот факт, что задающий загадку заранее продумывает слова, которые потом будут истолкованы по-другому, а остряк терпеливо дожидается случая, чтобы перетолковать фразу, произнесенную другим, свидетельствует, скорее, о сопротивляемости слов, чем об их подверженности произвольным толкованиям [850] . По-видимому, в игре словами проявляется способность контекста сохранять одно из всех возможных прочтений. Во всяком случае, здесь мы имеем дело с чем-то совершенно отличным от фабрикации, так как простофиля обнаруживает не то, что он обманут, а то, что слова, которым он верил, оказались ложью, в то время как истинное положение дел в отличие от обмана можно было наблюдать изначально.
850
Недоразумения, возникающие вследствие омонимии, неправильной пунктуации и т. п., позволяют поставить интересную проблему, связанную с влиянием объема заурядного письменного или устного текста на возникновение серьезных ошибок в его понимании. Можно ли переформулировать высказывание таким образом, чтобы «искусственно» увеличить лексический массив до некоторого порогового значения, за которым начинает резко нарастать вероятность ошибочной реакции? Постановка этих проблем опирается на тот важный факт, что по мере увеличения объема получаемой информации уменьшается вероятность грубых ошибок в понимании смысла слов, хотя бы потому, что новые фрагменты достаточно надежной информации, как правило, подтверждают предыдущие и чем больше таких фрагментов, тем выше вероятность достоверной интерпретации.
Обратимся к комедийному радиоспектаклю, выполненному в жанре «валяния дурака». Здесь сплошная неразбериха. Пальцы стреляют «настоящими» пулями, газовая компания посылает курьера на водном велосипеде через Атлантический океан, чтобы быстрее доставить счет для оплаты, здоровенные немецкие битюги участвуют в скачках на ипподроме в Дейтона-Бич, океаны откачиваются в канализацию, телефоны звонят когда угодно и где угодно, а абоненты разговаривают друг с другом, не слыша собеседника. Конечно, такого рода шалости совместимы с организацией жизненного мира только потому, что они воспроизводятся серьезным радио. В той степени, в какой радиовещание создает специфическую форму звукового воздействия на аудиторию, содержание сообщений, в том числе сведения о том, что происходит в разных местах, о погоде, времени, текущих событиях и т. п., неизбежно подвержены фрейму одурачивания (frame foolery). Здесь можно использовать выразительные звуковые эффекты для мгновенного воплощения всякого рода каламбуров и аллюзий. (К примеру, герой радиоспектакля, подвергаясь смертельной опасности, с хрустом ест яблоко, вызывая на подмогу Первый яблочный корпус: после громкого чавканья слышится топот тысяч солдатских сапог.) Поскольку любители комиксов и мультфильмов аналогичным образом зависят от простейших изображений, их мир также легко поддается комбинированию и перекомбинированию в самых невероятных сочетаниях.
Еще одно исключение, которое подтверждает правило относительно нашей способности истолковывать окружающий мир, — это комедии Шекспира. По незнанию или вследствие заблуждения шекспировские герои нередко идут по ложному пути. Чтобы достичь своих целей, они надевают личину и прикидываются не теми, кто они есть на самом деле. Подслушивая и подглядывая, они проникают в коварные планы других. Это дает им возможность
выносить напряженный разлад с миром. Они могут с самого начала избрать ложный путь (или их вынудят к этому обстоятельства) и идти по нему до конца. Казалось бы, шекспировские комедии являют нам сосредоточение всех мировых сует. Я думаю, более важный урок состоит в следующем: чтобы постоянно воссоздавать эту отстраненность от фактов, эти комические сцены, надо постоянно прибегать к шутовским уловкам, которые описал Шекспир. Обычный мир не выносит «прикольных» ситуаций. Чтобы драматург дал им жизнь, должен существовать театр комедии, оснащенный изощренными выдумками. Именно поэтому шекспировские комедии убеждают нас, что мир зиждется на трезвости и рассудительности, а не на опьяняющем вымысле.Таким образом, факты не являются производными от мнений. При всем разнообразии взаимосвязей между событиями, иллюзия, заблуждение или обман имеют под собой вполне реальные основания независимо от того, сознаются они или нет. Равным образом ошибочное определение фрейма не имеет шанса на более или менее продолжительное существование.
Надежность социальной жизни сомнений не вызывает, но следует относиться к этому сдержанно. Намного лучше заняться сомнительными сторонами повседневного опыта. Для начала рассмотрим некоторые общие причины искажений, связанные с фреймами нашего поведения. При общем скептическом взгляде на все области бытия, включая социальную реальность, именно такие искажения опыта обычно не привлекают внимания и остаются вне поля зрения исследователей.
1. Из рассмотренного выше материала можно извлечь кое-какие надежные выводы. Рано или поздно каждый человек сталкивается с двусмысленностью фреймов — это относится и к его собственному поведению, и к поведению других; более того, человек может ошибаться в соотнесении фрейма с конкретной ситуацией. Равным образом он может стать жертвой обмана и узнать, что такое фабрикация реальности. В повседневной жизни люди изобретают множество безобидных ухищрений и подделок (doctoring) — например, они «совершенно случайно» оказываются в нужном месте, чтобы увидеть человека, с кем они хотят встретиться втайне от других; по возможности, тактично создают необходимую ситуацию, чтобы обсудить полезный вопрос, например маскируют его в числе других «естественных» вопросов, так что кажется, будто они не имеют никакого особого и потому предосудительного намерения сосредоточиться на вопросе, который на самом деле был стержнем всего представления.
Теоретически возможно создать ошибочный фрейм относительно любого до некоторой степени короткого отрезка деятельности. Все, что требуется, — это уместные вводящие в заблуждение обстоятельства; в результате возникают иллюзии и ошибки в определении фрейма. Вне сомнения, всегда существует опасность обмана относительно существа происходящего. В этом случае понадобятся лишь желание, безнравственность и соответствующие ресурсы. Материальные свидетельства всегда можно подделать, можно сочинить правдоподобную историю для фальсификации событий. Можно сплести выдуманную сеть свидетелей, которые якобы не имеют друг с другом ничего общего: независимость свидетелей друг от друга вроде бы предполагает невозможность предварительного сговора, а независимость свидетельских показаний от предмета разбирательства порождает мнимую уверенность в том, что свидетелям нет нужды лгать. Какие бы средства мы ни использовали для проверки подлинности слов и намерений, эти средства уже предусмотрены в рецепте, как состряпать нечто реальное; все, что препятствует действиям фабрикатора, облегчает его задачу.
2. Обратимся теперь к более специфической форме искажений в повседневном опыте, связанных с определением способностей человека. Когда о человеке судят исключительно на основе оценки его способностей и при этом не учитывается его собственное мнение, возникает систематическое продолжительное смещение фрейма. Это приводит к изменениям в самой личности.
Нампа (штат Айдахо) (Юнайтед Пресс Интернейшнл). Вчера в интернате для умственно отсталых был обнаружен мужчина с коэффициентом интеллектуального развития (10) 135 баллов. Доктор Джон Маркс, директор интерната, заявил, что этот мужчина пробыл в заведении тридцать лет, но никто не догадывался о его интеллекте. Его взяли в интернат в детском возрасте по настоянию родителей, которые считали его умственно неполноценным. Маркс сообщил, что недавно введенная в практику тестовая методика помогла установить, что этот человек не был умственно отсталым — он был лишь глуховат. По словам Маркса, «в течение многих лет он проводит все свое время, решая задачи и делая вычисления в уме, и никто об этом не знал». Несмотря на высокий 10, тридцать лет пребывания в закрытом заведении сделали этого пациента социально неадекватным. Маркс заявил, что пациент пройдет курс специального обучения и переподготовки для работы вне школы [851] .
851
San Francisco Sunday Examiner and Chronicle. 1967. October 1.
Подобные роковые ошибки происходят практически везде, где организационная машина, действующая как сортировочное устройство, оценивает человека и решает, какова будет его дальнейшая жизнь.
Судя по всему, возможность принуждать людей к определенному типу поведения обязательно сопряжена с искаженностью фреймов. Возьмем следующий пример.
Франкфорт, Кентукки. Суд штата Кентукки по гражданским делам постановил вчера, что, если женщина лгала мужчине о своей беременности, чтобы побудить его жениться, это может служить законным основанием для расторжения брака. Апелляционный суд установил, что истец и истица состояли во внебрачных отношениях, когда женщина объявила партнеру о своей беременности и угрожала ему исключением из колледжа и судебным преследованием, если он не женится. Через неделю после вступления в брак муж обнаружил, что жена не беременна [852] .
852
San Francisco Chronicle. 1967. September 23. Особое мнение было заявлено судьей Эрлом Осборном: «Можно только сожалеть, что суд дает повод для дальнейшего ослабления института брака в то время, когда его нужно поддерживать всеми силами и средствами». Вероятно, это так и есть.
Здесь интересно не то, что индивид строит новую жизнь в известном смысле фальшиво, исходя только из вынужденной необходимости, которая к тому же оказывается ложью. Дело даже не в том, что суды в таких случаях устанавливают законный предел фабрикациям, интереснее некий намек на измышления, порождающие проблемные жизненные ситуации, и, следовательно, на те обстоятельства, которые могут быть дискредитированы.
Если кто-то пытается ограбить винный магазин, угрожая продавцу явно неисправным револьвером, он дискредитирует свои действия. Однако то, что дело обстоит именно таким образом, подсказывает нам, что вооруженный налет может оказаться настоящим и тогда ситуация станет нешуточной. На мой взгляд, определение ситуации, развертывание привычного фрейма порождают упорядоченную совокупность мотивационных факторов, баланс которых в экстремальных обстоятельствах может быть, по всей вероятности, нарушен. Собственно говоря, способность волевым способом изменять баланс и означает властное принуждение — таково одно из значений термина [853] .
853
Можно предположить, что оружие оказывает столь сильное воздействие не потому, что его все время показывают в кино, наоборот, оружие показывают в кино, потому что оно является сильным средством воздействия. Часто мы в первый момент воспринимаем направленный на нас настоящий пистолет как шутку, ведь шутки, как правило, скоро заканчиваются, что дает нам надежду продолжить наши серьезные дела как ни в чем не бывало.