Анализ фреймов. Эссе об организации повседневного опыта
Шрифт:
Оружие дает власть и внушает своему владельцу мысль, будто он способен радикально изменить ход событий и создать новую ситуацию вместо существующей. Если его намерения или способности (которые, возможно, означают всего лишь его внешнее соответствие данной роли) не встретят доверия, тогда произойдет настоящее фиаско, он не получит не только того, что ему нужно, но и вообще выйдет из игры.
Оклендской полицией раскрыт налет грабителей-велосипедистов, арестованы двое оболтусов. Инспектор полиции Джил Цвайгль сообщил, что семнадцатилетний юнец, вооруженный револьвером тридцать второго калибра, полученным от другого обвиняемого (ему только шестнадцать лет), в воскресенье ночью нанес визит в кондитерскую на бульваре Футхилл. Надев сшитую из лоскутов маску, «бандит» потребовал у владельца заведения Норберта Лепажа дневную выручку, которая составляла немалую сумму, потому что назавтра ожидался Валентинов день. Лепаж, изнервничавшийся к вечеру до предела, ответил просто: «Катись отсюда ко всем чертям!» Подающий надежды бандит оторопел и глупо заикнулся: «Но у меня пистолет!». Ничуть не испугавшись, Лепаж запустил в налетчика коробкой с конфетами. Сначала в ход шли однофунтовые, затем пятифунтовые, в подарочной упаковке, с изображением святого Валентина, заполненные лучшими сортами «карамелей, орехов и глазированных фруктов». Прежде чем смыться с пустыми руками, юнец произвел выстрел, который привнес что-то безумное в картину разгромленной кондитерской лавки. Преследуя юного гангстера, Лепаж выбежал через переднюю дверь и обрушил на него очередной залп конфет. Однако тот вскочил на обшарпанный велосипед с высоким гоночным седлом и скрылся в ночи [854] .
854
San Francisco Chronicle. 1966. February 17.
3. Обсуждая источники искажений, возникающих в повседневном опыте, следует учитывать, что огромное число людей сохраняет приверженность определенным верованиям (прежде всего религиозным) вопреки «очевидному». По-видимому, религиозные верования охватывают почти все сферы жизни и поддерживаются разветвленными и поразительно живучими религиозными организациями. И все же, если сравнивать разные общества, можно видеть огромные различия в религиозных верованиях, причем нет никаких оснований считать какое-либо из них более предпочтительным, чем другие [855] . Поэтому было бы слишком самонадеянно говорить о правильных и неправильных фреймах или без особых оговорок различать иллюзию и самообман.
855
Berger P., Luckmann Т. The Social Construction of Reality. Garden City: Doubleday & Company, Anchor Books, 1966. p. 119. [Русский перевод: Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: трактат по социологии знания / Пер. с англ. Е.Д. Руткевич. М.: Academia-Пресс, Медиум, 1995. — Прим. ред.]
Мы рассмотрели общие искажения фреймов нашего опыта. Теперь можно перейти к специфическим условиям воспроизводства иллюзий, заблуждений, обманов, а также к применению практических приемов различной степени трудности, посредством которых активизируются смещенные фреймы.
1. Взаимосвязь событий реального мира обусловливает зависимость фреймов от информации об этих связях: ограниченная информация влечет за собой неопределенность фрейма. Иными словами, действия, сопряженные с недостаточной информированностью, влекут за собой риск ошибочного определения фрейма. Если так, то уместен вопрос: в каких случаях можно обойтись минимальным количеством информации?
а) Когда событие имеет место один раз и непосредственно не связано с другими событиями (например, издалека слышится «странный» шум), тогда, безусловно, вероятность возникновения неправильного (в частности, ложного) фрейма особенно велика. В этой связи возникает другой вопрос, а именно: каковы условия, при которых события предстают в разрозненном, несвязанном виде? Один из ответов открывает интересную перспективу для объяснения: природные бедствия часто ассоциируются с внезапными непредвиденными последствиями, которые наблюдаются, слышатся или воспринимаются каким-либо иным образом на значительном удалении от центра самих событий. Поэтому люди, наблюдающие природную катастрофу издалека, могут видеть лишь ее отдаленные признаки, и складывающаяся у них картина ситуации почти лишена контекста и временного измерения, во всяком случае первоначально они не располагают подтверждающими или корректирующими деталями. Исследователь катастроф, который опрашивал шахтеров, пострадавших от обвала, рассказывает:
Пятеро шахтеров, находившихся на поверхности, вне зоны бедствия, не восприняли дрожание почвы как обвал (хотя семеро других это поняли сразу) и связали его с множеством других причин, включая взрыв бомбы. Один из шахтеров описывал ситуацию следующим образом: «Я подумал, ребятишки подложили бомбу под дом Джима Брауна, и сказал: „Что за чертовщина?“ Мой друг говорит: „Не знаю“. Потом выскочила соседка и закричала: „Что случилось?“ Я тоже ответил: „Не знаю“. Другие четверо объяснили обвал самыми разнообразными явлениями: „Я подумал, упал стул“, „Я думал, в дом врезался грузовик“, „Мне показалось, дети шалят на лестнице“, „Первой моей мыслью был взрыв печи“» [856] .
856
Lucas R.A. The influence of kinship upon perception of an ambiguous stimulus // American Sociological Review. 1966. vol. 31. p. 230.
О другом горном обвале исследователь сообщает: «Удар был воспринят по-разному (людьми, неправильно опознавшими его), как „преодоление звукового барьера реактивным самолетом“, „ударная волна“, „взрыв какого-то бака“, „удар грузовика в стенку гаража“, „удар грома“» [857] . Автор комментирует это следующим образом.
Тенденция толковать новые сигналы в рамках нормальных ожиданий установлена фактически в каждой катастрофе. Это выражалось в том, что, к примеру, гул приближающегося торнадо был истолкован как приближение поезда, а наводнение, затопившее дом, было приписано лопнувшей трубе водопровода [858] .
857
Ibid. p. 235–236.
858
Ibid. p. 231–232. В этой статье Р. Лукас показывает, что люди, родственники которых могут пострадать от какого-нибудь стихийного бедствия, гораздо охотнее дают объяснения, чем люди, родственники которых непосредственно не подвержены опасности.
б) Решения, которые касаются событий, происходивших в отдаленном прошлом, особенно подвержены искажениям; по крайней мере, не подлежит сомнению, что чем дальше в прошлое отодвинуто событие, тем меньше удается собрать очевидных данных о нем и тем более приходится полагаться на различного рода косвенные сведения. По сути, само слово «очевидное» подразумевает опору на меньшее количество фактов, чем требуется для опознавания привычных нам неочевидных событий. (Это не значит, что опытные историки не способны показывать чудеса изобретательности в проверке и перепроверке своих выводов о событиях прошлого, распутывая хитросплетения предшествующих и последующих событий. Такого рода изобретательность лишний раз говорит нам об удивительной взаимосвязанности событий этого мира, о том, что никакое событие не проходит бесследно [859] .)
859
Для примера см. публикацию А. Миддлтона и Д. Эдейра: Middleton А.Р., Adair D. The mystery of the home papers // William and Mary Quarterly. 1947. vol. 4. p. 409–443. Перепечатано в сборнике: The historian as detective / Ed. by R. Winks. New York: Harper & Row, 1970.
в) Иногда информацию о событии мы вынуждены устанавливать исключительно на основе сведений, передаваемых каким-либо человеком, при этом часто бывает, что он является единственным источником информации. Именно такие обстоятельства могут порождать ситуацию ложной тревоги, ситуацию, описанную старой притчей о пастухе, который забавлялся тем, что пугал людей криком: «Волк! Волк!»; это продолжалось до тех пор, пока не появился настоящий волк. Эта притча содержит предупреждение о хрупкости и уязвимости миров, созданных словом. Любое сужение возможностей вербальной передачи информации, как бывает при телефонной и телеграфной связи, приводит к возрастанию
искажений.г) Индивид, который передает информацию, вынужден так или иначе корректировать ее и вряд ли способен полностью контролировать процесс преобразования. То же самое происходит при использовании аудио- и видеозаписи, хотя во втором случае, по всей вероятности, возникает исключительно сильное впечатление от целостного образа сообщения. Парадоксально, но то, что мы называем документированными сообщениями (видеоленты, картинки или кинофильмы), вызывает очень большие сомнения как раз с точки зрения соответствия стандартам документальности. Стоит учесть то обстоятельство, что любая фиксация неожиданного или опасного события предполагает установку на месте происшествия записывающей аппаратуры и другого оборудования, а также наличие условий, позволяющих вести качественную съемку [860] . За героем, преодолевающим трудности, может стоять искусный оператор, который управляет не только камерой, но и этими трудностями. В любом случае ракурс реальной съемки ограничен возможными ракурсами, отсюда — освещение происходящего с различных точек зрения. Все это лишь переложение уже сказанного: герой, который рассуждает о своих приключениях, не рассуждает о том, что он рассуждает перед камерой и микрофоном. Писатель, откровенно обсуждающий трудности своей работы или, наоборот, их отсутствие, не может в том же духе обсуждать свои комментарии этих трудностей, если, конечно, он не ставит целью сообщить о чем-то еще, что осталось за скобками обсуждения обсуждения. Чем больше фильм похож на «сырой материал», тем больше он похож на реальность, изображаемую постановщиком [861] . Все это действительно так, не говоря уже о том, что любые отснятые материалы предполагают возможность монтажа, но не содержат сведений о том, как и где осуществлялись монтаж и редактирование [862] .
860
Пример. В 1966 году Калифорнийская ассоциация полицейских в сотрудничестве с киностудией «Голден Стейт Филм Продакшн» выпустила документальный фильм под названием «Экстренные роды» для подготовки сотрудников полиции к экстренному родовспоможению. Сюжет фильма заключался в том, что полицейский из Беркли принимает роды в автомобиле, следуя закадровым указаниям. Хотя приготовления к съемке фильма осуществлялись задолго до самого эпизода, снимались настоящие роды. Макет автомобиля был разрезан пополам, чтобы оператор мог работать без лишних ограничений. Автомобиль находился не на шоссе, а в строении на территории больницы Альта-Бейтс. Патрульный полисмен в действительности был акушером в форме полицейского. См.: Berkeley Daily Gazette. 1966. February 28.
861
Это можно проиллюстрировать на примере фильма «Джимми Шелтер», съемки которого велись на концерте в Олтамонте. В фильме не раскрывается, каким образом концерт был организован именно для съемок. Даже когда нам показывают Мика Джаггера, просматривающего отснятые кадры концерта, это еще ничего не говорит о репетиции при создании именно этих кадров. См. статью Паулин Кел, в которой она обсуждает эту и другие проблемы создания фреймов: Kael Р. Beyond Pirandello // The New Yorker. 1970. December 19.
862
Ныне процветает «новая журналистика», которая использует стиль документального репортажа, чтобы воссоздать «дух» подлинного происшествия. Для этого изображаются «дословные воспроизведения» диалогов и жестов, якобы соответствующих освещаемому событию, в результате читатель лишается каких бы то ни было возможностей определить фрейм текста. Что это: факт, беллетристика, обман? См., например, статью Ф. Дюпи: Dupee F.W. Truman Capote’s Score // The New York Review of Books. 1966. vol. 6. February 3. Норман Мейлер пошел еще дальше в жанре «предполагаемой биографии»: посредством хитроумной конструкции «Почему бы не допустить, что» можно заставить персонажа делать, думать и чувствовать все что угодно.
На мой взгляд, наиболее характерный пример сомнительности документированных источников — освещение событий в вечерних теленовостях [863] . Разумно предположить, что задача телепрограммы — транслировать сообщения съемочной бригады, находящейся на месте события, тогда сам видеоряд расскажет о происходящем. В этом случае единственное, о чем следует заботиться, это делать работу лучше, чем другие. В результате зрители могут почувствовать себя чуть ли не непосредственными свидетелями главных событий дня, отделенных от них только пространством и коротким промежутком времени. Однако можно показать, что зрители вовлечены не столько в событие, сколько в особый вид развлечения, материалом для которого служат видеозапись и звуковое сопровождение. Дело не просто в том, что телепрограмма должна поддерживать свою собственную версию трактовки событий, не расходящуюся с правительственными постановлениями и учитывающую другие точки зрения, и не в том, что некоторые из событий могли происходить именно так, чтобы появилась возможность произвести их запись. Вопрос в том, что сами записи собираются и организуются в соответствии со специфическими задачами и целями шоу-производства. Фактически сообщения массовой информации охватывают чрезвычайно узкую область событий, поскольку радио и телевидение располагают лишь малым числом репортеров в отдельных городах. Руководители программ и студий должны отобрать из массы материала и использовать в виде фрагментов лишь малую часть того, что, по их мнению, заслуживает внимания. Часть звукозаписей, по всей вероятности, заимствуется из фильмотеки, а готовая картина почти наверняка содержит кадры, отснятые в разное время и в разных местах, и включает заранее подготовленные эпизоды, которые используются в качестве «наполнителя». (Более того, монтажеры отснятого материала обязаны использовать некоторые кадры без указания времени и места.) Можно уверенно говорить только о безыскусности включения комментатора и его выходе из кадра. Особенно трудно осуществлять съемку неожиданных событий — для этого требуется обеспечить работу съемочной бригады в нужном месте и в нужное время, а также высокое качество съемки, что не всегда возможно в отличие от прогнозируемых ситуаций. Поэтому приходится довольствоваться запланированными или длительными событиями. Хотя съемки производятся на местах, отбор и редактирование осуществляет группа компетентных лиц в центральном офисе. Если операторская работа соответствует нашим культурным и вкусовым предпочтениям относительно изображаемой ситуации, видеоматериал может нести в себе впечатление объективности: такого рода эффект обеспечивается крупными планами, наездами камеры [864] , дистанцией, примерно соответствующей дистанции незаинтересованного разговора [865] .
863
Здесь я многое почерпнул из очень полезной книги Эдварда Эпштейна «Новости ниоткуда»: Epstein E.J. News from nowhere. New York: Random House, 1973.
864
Tuchman G. The technology of objectivity: Doing «objective» TV news film // Urban Life and Culture. 1973. vol. 2. p. 7.
865
Ibid. p. 15–20.
д) Установка на редакторскую обработку материала, внутренне присущая созданию документированных источников, отчасти ограничена тем обстоятельством, что последовательность некоторых реальных событий, происходивших на протяжении короткого времени, фиксируется документально. Ситуация становится еще более затруднительной, если освещаемые события происходили относительно недавно. Иногда складывается такая обстановка, когда человек стремится создать для себя или других интерпретативные вербальные описания хода событий, неважно, относятся они к организации или определенной личности; в этом случае он должен иметь своего рода допуск к освещению событий как объективных свидетельств. В таких случаях осуществляется диагностическое оценивание (diagnostic assessment), при котором достигается ничем не ограниченная перспектива в формировании желаемой картины событий.