Аналогичный мир - 3

— Хотя тоже возможны нюансы…

— Ну, что вы, с сегодняшним несравнимо.

— Да, конечно, у взрослых своя специфика.

— А у неграмотных…

— Там ещё и с языком проблемы.

— Разговорной речью, конечно, все владеют, но уровень…

— А в начальном…

— Да, одни репатрианты.

— Ну, правильно, вы вспомните, когда у нас обязательный начальный установили? И когда был полный охват установлен. Даже с незаконченным средним теперь редкость.

— Заявляют один класс, а знания, как минимум, на два класса меньше.

— Да, но это не обман, а самообман.

— Помнят, что учились, но уже не помнят, чему выучились.

— Знания фрагментарны.

— Вы рассчитывали на систематичность? Завидую вашему оптимизму.

— Да, это было бы уже слишком….

И наконец решили идти по домам. Завтра тоже будет день.

На улице Джинни вдохнула холодный воздух и рассмеялась над своими сегодняшними страхами.

Артём шёл быстро, не из страха перед опозданием, а просто… просто тело требовало движения, и было легко, и не хотелось ни с кем говорить. Он потому и убежал от всех, хотя уже знал, что не один из Старого города, но сейчас в одиночку на тёмной улице, он сам с собой. «Жизнь полосатая, полоса хорошая, полоса плохая», — говорила мамка и добавляла, что будет и у них хорошая полоса. Неужели он добрался до этой полосы? У него есть семья, дом, хорошая, по силам, необидная и с хорошим заработком работа, и он теперь учится. Надо будет сумку для учебников купить, и ещё две тетради, в линейку, это не очень дорого, пустяшные траты. Неужели всё теперь будет хорошо? Как обещала мама, мама…

…Шершавые ладони скользят по его лицу и телу, обтирая влажной тканью. Впервые его трогают вот так, без боли и насмешки.

— Полегчало, сынок?

Это он сынок? Это его так назвали?! Он с трудом поднимает веки. Круглая от повязанного платка голова, огромные, кажущиеся тёмными глаза.

— Д-да, — выдавливает он и, уже не помня ничего от боли: — Кто вы?

— Ты спи, — не отвечают ему. — Сейчас укрою тебя, поспи, вот так…

…Артём, не меняя шага, сгрёб с углового столба чьего-то забора снежную верхушку, протёр снегом горящее, как тогда, лицо. Дед потом как-то рассказывал, что они нашли его в брошенном имении, в сарае, горящим, в беспамятстве.

— Ты ещё долго не узнавал никого, — вспоминал дед. — Всё спрашивал, кто мы, боялся всех, плакал, — и, вздохнув, заканчивал: — Страшное дело тиф этот, иные до смерти сгорают. Хорошо, что оклемался.

И он кивал, соглашаясь. Начал говорить что-то одно — этого уже и держись. Правду он только Морозу рискнул сказать, но тот сам спальник, всё понимает. А для всех других… Для всех он — дедов внук, нагулянный сынок покойной дочери, что по молодости наглупила, да и понеслась по всем кочкам, вот и непохож на остальных, видно, в ту бабку пошёл, тоже огневая была, а мамка, Лизавета, жена дедова сына, приняла брошенного мальчишку, со своими растила, так что все четверо они — дедовы внуки, кровиночки его. А что Ларьку они опять же в брошенном имении подобрали, осипшего от крика и плача и чуть не задохнувшегося в холодном подвале, как ещё не замёрз там, так этого никому и знать не нужно, а Ларька мал был, ничего тогдашнего не помнит, а Сенька и Танька вместе с мамкой в тифу сгорели, слабыми были, не оклемались, так что…

Мокрое лицо стягивал мороз, и Артём вытер его варежкой. Как на них смотрела та, в Комитете, когда дед рассказывал их историю, многословно, с повторами, бестолково, чтоб запутать, чтоб не полезли выяснять, что там и как было, смотрела так, будто всё насквозь видела, но обошлось. Записали, документы выдали, так что теперь всё хорошо. Лишь бы теперь бабка между дедом и ними не вклинилась.

Старый город давно спал, окошки все тёмные, огни везде погашены, даже собаки не лают, и только его шаги по заснеженной улице. Вот их проулок, забор, снег стает когда, чинить надо будет непременно, дверь не заперта — его ждут.

Войдя в сени, Артём на ощупь задвинул щеколду и вошёл в кухню, так же закрыв за собой дверь. Бабка у себя в горенке сопит, а дед? Дедова храпа не слышно.

— Тёма?

— Ага, я это.

Дедова фигура в нижней рубашке и исподниках смутно белела в дверях горницы.

— Ужин тебе на столе оставили, — дед зевнул. — Поешь и ложись.

— Ага, спасибо.

Он нашарил на столе и зажёг коптилочку — большая лампа ему ни к чему. Миска под полотенцем и кружка, накрытая двумя толстыми ломтями хлеба. Дед ещё раз зевнул, перекрестив рот, и Артём, увидев это, вспомнил и перекрестился на икону, садясь за стол. Дед кивнул.

— Ну и как?

— Похвалили, — сразу сказал Артём. — Книжки дали вот, тетради. Деда, я в пятницу ещё позже приду, шесть уроков будет.

— С богом, — дед улыбнулся и сел к столу. — А то скоро женить тебя, а ты без грамоты, непорядок это.

Артём покраснел и осторожно спросил:

— Дед, а жениться… обязательно?

— Посмотрим, — дед снова улыбнулся. — Спешить с этим незачем, но и забывать не след.

— Угу, — не стал спорить Артём.

Он доел кашу, выпил молоко и встал сразу отяжелевшим и сонным. Взял свои положенные на угол стола книги и тетради, задул коптилку, и они пошли к себе.

Дед сразу прошлёпал к лежанке, на которой спал вместе с Ларькой, и лёг. Артём, пристраивая свои книги и тетради на комод, слышал, как дед кряхтит и осторожно ворочается, а вот и захрапел. По-прежнему не зажигая света, Артём разделся, сложив на табуретку штаны и рубашки, оставшись в одних исподниках — тепло, можно и без нательной обойтись — сел на край кровати, где спали втроём: Лилька у стены, рядом Санька и он с краю, обтёр ладонью ступни и нырнул под одеяло, подтолкнув вольготно раскинувшегося Саньку.

— Тём, ты? — сонно спросил Санька.

— А кто ж ещё, — шёпотом ответил Артём. — Спи.

Толстое ватное одеяло придавило его мягкой тёплой тяжестью. Он вытянулся на спине, закинув руки за голову так, что Санькина макушка упиралась ему теперь в подмышку, и заснул, как провалился.

Пересказав Норме все сегодняшние события, Джинни вздохнула:

— как хорошо, мама.

— Ну и отлично, — улыбнулась Норма. — Я очень рада. Завтра у тебя дети?

— Да, дошкольники, — Джинни встала. — Я пойду спать, мама, хорошо?

— Ну, конечно, Джинни.

Джинни поцеловала её в щёку и убежала. Норма убирала посуду и улыбалась. Как хорошо, что всё кончилось, её Джинни стала прежней, нет, даже ещё лучше. Доктор Айзек был прав — смена обстановки и положительные эмоции, и ещё время. Вместе они всё вылечат, без всяких микстур и таблеток.

Женя сидела, подперев кулачком щёку, и смотрела, как Эркин пьёт чай. Он уже рассказал ей про всё, она его успокоила, что ошибки пустяковые, он — молодец и, конечно, со всем справится. А завтра он после работы придёт домой, они с Алисой пообедают, и он отведёт её на занятия. И подождёт там или, скажем, по магазинам пройдётся, чего-то из продуктов или по хозяйству посмотрит, а Женя спокойно придёт домой, всё приготовит, уберёт и вообще…

Эркин кивал, соглашался, что, конечно, Жене бежать с работы домой, а уже потом отводить Алису на занятия, то получится слишком поздно. А когда он во вторую смену, он будет водить Алису в Центр с утра, тоже удобно. Отвёл, опять же прошёлся за покупками, забрал Алису, привёл домой, они пообедают, и он пойдёт на работу. Расписание занятий так и делали, под работающих родителей.

Женя видела, что Эркин чего-то недоговаривает, было что-то ещё, и это тревожит его. Но не спрашивала. Сам расскажет.