Аналогичный мир - 3

— Да, сэр, я слушаю, сэр.

— Молодец, что приехал. Пока обживайся, а в понедельник к девяти часам приходи в контору. Фирма «Октава», — и чёткий адрес. — Запомнил?

— Да, сэр, — и Ларри повторил адрес и время.

— Отлично, Ларри. Удачи!

— Да, сэр, спасибо, сэр, — Ларри бережно опустил трубку на рычаг.

— Па-ап… — потрясённо прошептал Марк.

— Это звонил сэр Джонатан, — объяснил Ларри. — Марк, без меня не трогая телефон. Потом я научу тебя, что надо с ним делать. А теперь пойдём.

Ларри закончил одеваться, проверил купленный по совету Стефа бумажник. Конечно, всех денег носить с собой нельзя, но надо заплатить за квартиру, поесть, купить кое-что из мелочей, ещё еды на вечер и на утро. Готовить он будет сам, помнит ещё науку старой Энни, светлая ей память, а насчёт стирки стоит поговорить прямо сейчас.

— Надень ветровку, Марк, ещё не лето.

Новенькие светлые куртки-ветровки Ларри тоже купил в Краунвилле и, пока они ехали по Колумбии, убедился, что угадал: многие в таких ходят.

— Готов, Марк? Тогда идём. Сначала зайдём к Май.

— Ага, — кивнул Марк.

— Надо говорить «да», — поправил его Ларри. — Или «хорошо».

Выйдя из квартиры, Ларри запер дверь, спрятал ключи, и они пошли по длинному коридору с одинаковыми дверями по обеим сторонам. Перед каждой дверью маленький ярко-зелёный коврик, как кусочек газона. Марк, потрясённый настолько, что уже ничему не удивлялся, шёл рядом с отцом, крепко держа его за руку. Так, вместе, они и зашли в контору, где Ларри заплатил сразу за месяц.

Потом постояли у входа рядом с дядюшкой Пинки. Тот рассказал им, в каком ближайшем кафе они смогут поесть, вполне приличное заведение, ни драк, ни чего другого, на нашей улице вообще швали нет, здесь все люди солидные, с деньгами, и насчёт стирки без проблем, есть у него на примете одна, Марикой зовут, аккуратная, чистёха, а уж крахмал у неё наилучший.

Шум, грохот, мелькание людей… Только ладошка Марка в его руке позволяла Ларри сохранять спокойствие хотя бы внешне. После тихой размеренной жизни в имении, им, конечно, будет тяжело, но здесь он сможет работать по-настоящему. Марк пойдёт в школу, и вообще… заживут по-человечески.

* * *

Тишины в бараке не бывает. Он это ещё когда понял и запомнил. Тихо только там, где все мертвы. Даже в отходнике, куда сваливали умирающих, хрипели, стонали, булькали льющейся из рта кровью. Тихо было во рву. И потом, когда он шёл по снегу, не чувствуя ни голода, ни боли, там тоже было тихо. А здесь…

Андрей лежал на своей койке и слушал. Обычный барачный шум, ночной и живой. Что ж, всё он сделал как надо. Умных людей надо слушать. И следовать их советам…

…Гунявый шмыгает носом.

— Баба язык на привязи никогда не держит. Ты только спроси по-умному. Так чтоб ей самой поболтать захотелось. И подзадорь, чтоб заспорила. В споре баба такое ляпнет, чего и под пыткой не скажет. Понял, малец?

Он кивает…

…Сволочь, конечно, был Гунявый, но баб знал, как никто. Ведь как по-писаному прошло. Неделю с лишним убил на эту канцеляристочку, но зато и результат что надо…

…Светлая прилипшая ко лбу чёлка, выщипанные и подведённые брови. Он обнимает её, несильно, с мягкой властностью прижимает к себе.

— А ты странный.

— А я весь необыкновенный, — смеётся он в ответ. — И фамилии такой второй нет.

— А вот и врёшь, — смеётся и она. — Пруд пруди таких.

— Морозовых может быть, а Мороз, — он говорит это нарочито строго, — Мороз один разъединственный.

— А вот и врёшь! Был такой. Мороз. У него ещё имя чудное. На «э» как-то…

— На «э»? — задумчиво переспрашивает он между поцелуями. — Нет такого имени, чтоб на «э»… А! — он хлопает себя по лбу. — Эдуард. Ну да, Эдик, ну, Моргач же! Слушай, а его ты помнишь?

— Да не было никакого Эдуарда Моргача! — начинает она сердиться. — А вот Мороз, вспомнила, Эркин его звали, такой был, ещё до Нового года уехал.

— Такого имени… — он снова целует её, — не бывает. А вот Эдьку ты наверняка запомнила, видный такой парень, с усами.

Она растерянно и сердито смотрит на него.

— Да что ты меня путаешь? Я ж вас всех помню. Я ж на картотеке сижу.

— Сиди где хочешь, — смеётся он. — Я разве спорю?

— Да ну тебя! — она отворачивается от его поцелуя.

Он недоумевающе смотрит на неё.

— Ты что? Обиделась? Да плюнь. Ну, не помнишь Эдьку, так и фиг с ним, всех всё равно не упомнишь.

— Не было никакого Эдьки! — кричит она. — А Мороз был! Эркин Мороз! Я помню!

— Фиг и с ним тоже, — он снова притягивает её, усаживая к себе на колени.

Она ещё немного дуется, но всё охотнее отвечает на его поцелуи…

…Андрей улыбнулся воспоминанию. А всё-таки классно сделал, узнал и хвост подчистил. А дурёха завелась не на шутку. Зацепил он её за живое. Как же, чтоб она кого-то да не помнила, спутала. Ведь он больше об этом не поминал, думая, что узнал всё. Эркин был, уехал до Нового года. А куда? Запрос он подать не может: слишком большой риск засветиться самому, да ещё и брата за собой потянуть. Ему надо тише воды, ниже травы, чтоб незаметным стать. Нет лучшего укрытия, чем толпа, единичное в множестве хорошо прячется. Дня два, а может и три он с ней не встречался, но и не избегал: а то ещё придумает что и в свою же выдумку поверит. С бабами это сплошь и рядом бывает. Она сама к нему подошла…

…- Приходи вечером.

— Ладно, — не стал он спорить. — К тебе?

— Нет, — она говорила насмешливо, будто знала про него что-то такое, — к канцелярии.

Он нахмурился. И её следующие слова не успокоили.

— Покажу тебе кое-чего.

— Ладно, — отказываться нельзя, не поймёт и начнёт думать. — А когда?

— К девяти. Там уж никого не будет.

И ушла. К девяти так к девяти. Спорить с бабой — себе дороже. Да и не из-за чего. Отбрехаться он всегда отбрешется…

…Но всё-таки он тогда попсиховал немного…

…После ужина постоял, как всегда, в мужской курилке у пожарки, потрепался, и когда стали расходиться, незаметно отстал и свернул к административному корпусу. Фонари по периметру, фонари над дверями… Правда, и гулять запрета нет, хоть всю ночь по лагерю шляйся. Но на всякий случай он шёл осторожно, не прячась, но придерживаясь теней, уже по-летнему чёрных. Вот и крыльцо канцелярии, а вон и она. Он ещё раз огляделся и вышел на освещённое место.

— Ага! Пришёл, — лёгкое злорадство в её голосе, предвкушение победы. — Пошли.